Темные пятна

[Vision-of-Flames]

Название: Темные пятна
Автор:  ahotora
Пейринг Наоэ/Кагэтора
Примечание: по канону "Рурицубамэ блюз", Сёва-хэн; фактически - продолжение сцены со льдом (перевод: vision-of-flames.diary.ru/p209473141.htm ; там же можно почитать краткий перевод спектакля)
тоно - господин, обращение и именование за глаза вассалами даймё уровня Кагэторы

если из текста не понятно

Наоэ очень избирательно слышит Кагэтору

чота конец меня немного смущает; с другой стороны, в классическом Мираже они начали все с той же стартовой позиции, откуда здесь взяться динамике

– Уже поздно, останешься у меня.
Наоэ подумал, что ослышался – Кагэтора не понял? не поверил? проигнорировал? издевается? Вот только сейчас его руки лежали на Кагэторином горле, и тоно не мог достать его – ничем: ни слабеющей хваткой пальцев на запястье, ни злыми словами, на которые уже не хватало дыхания, – и Наоэ понимал, что не взлетает, а падает – и не мог остановиться. И только сожженные газом легкие, которые Кагэтора не лечил, похоже, принципиально, считая их расплатой за потерянную жизнь вассала, спасли Наоэ от непоправимого – торжество кончилось очень быстро: Кагэтора мертвый пугал его гораздо больше, чем Кагэтора живой. А вот теперь это «останься у меня».
Он замер, не зная, что делать.
Кагэтора поднимался с пола – спокойный, собранный. Вода от давно растаявшего льда казалась чужеродным элементом на его белой рубашке. Такие не смотрят на вассалов внезапно потерявшими дно глазами и не говорят им: «Это только слова. Попробуй что-нибудь сделать со мной»...
Нет! Такого не было! Тоно сказал лишь...
«Попробуй что-нибудь со мной сделать».
– Футоны в шкафу. Я уберусь пока, а ты доставай.
Наоэ вздрогнул, сбрасывая оцепенения. Нет. Ничего такого Кагэтора не говорил. Это всего лишь он сам представил себе... Снова представил себе, что...
Он автоматически вынул из шкафа два сложенных стопкой матраса, один за другим, оглянулся, где бы их разложить, и снова застыл. Лужа на полу постепенно исчезала – частью вытертая Кагэторой, частью просачиваясь между волокнами старого дерева, затаиваясь до того часа, пока кто-нибудь неосторожный не ступит на нее ногой. «Темные пятна, – подумал он с каким-то мрачным удовлетворением. – Темные пятна, которые нужно постоянно обходить, и которых становится все больше и больше...»
Он развернул футоны. Один был старый и потрепанный, второй – с обивкой новомодным веселеньким ситчиком, которого полным-полно развелось после войны, когда вновь стало можно тратить деньги на ерунду, не опасаясь, что тебя сочтут непатриотичным. На сигареты. На пиво. На шлюх. На веселенький ситчик для матраса в чужой квартире.
Наоэ отогнал от себя картину сдвинутых вместе футонов – нет, нет, Харуиэ была бы, конечно, счастлива, если бы Кагэтора обратил на нее внимание, – она, похоже, становилась все сентиментальнее и сентиментальнее с каждым новым перерождением, проведенным в женском теле, – но для Кагэторы Какидзаки – всего лишь один из подчиненных, пусть даже они сейчас и делят одну квартиру. Кагэтора никогда не позволит себе переступить черту.
Если бы он хоть раз позволил себе переступить черту...
– Не спи.
Кагэтора появился у него из-за спины, уже переодетый в ночное, здоровой рукой полез за одеялами. Юката сидела на нем криво, Наоэ, зачарованный зрелищем неловкого переодевания, которое он пропустил, но которое услужливо дорисовало его воображение, не сразу понял, что теряет уже новую возможность.
– Я... позвольте мне, Кагэтора-сама.
Он прикоснулся лишь раз – запястьем к запястью, – но этого хватило: проклятое юношеское тело вспыхнуло до корней волос, ответная приливная волна тут же ударила дурной кровью в пах, заставляя прижать к себе одеяла. Нет! Только не сейчас! Не сейчас, когда он...
Кагэтора отступил к стене. В комнате было почти совсем темно, и Наоэ никак не мог понять, заметил ли Кагэтора его позор или просто не хочет мешать, – но та же темнота скрывала и Наоэ, придавая чувство обманчивой безнаказанности: я могу сделать вид, что ничего не произошло, ты должен сделать вид, что ничего не видел. Он нагнулся и разложил одеяла по матрасам. Одно. Второе. Фигура Кагэторы у окна в захолустных безнеоновых сумерках была едва различима.
Когда он закончил, приливная волна уже привычно улеглась внутри осадком старого неудовлетворения. Еще одно темное пятно, которое придется обходить. Пусть и почти не видимое сейчас.
– Прошу вас, Кагэтора-сама.
Кагэтора отошел от окна. Руки его в темноте даже на фоне простыней казались белыми. Раненая скрывалась за пазухой, здоровая откинула край одеяла и придерживала его, пока Кагэтора осторожно укладывался на футоне.
Наоэ сжал губы и отвернулся.

Всю оставшуюся ночь он пролежал, рассматривая изгибы древесного узора на потолке. Кагэтора заснул почти моментально – крепко, спокойно, как спят люди с полностью чистым сердцем, – словно в насмешку над его терзаниями, а он даже не мог позволить себе посмотреть на его спящее лицо. Хотел – и не мог. Кагэтора был собой – и потому оставался недостижимым. И пока он оставался недостижимым, Наоэ мог лишь пытаться разглядеть темные пятна в окружающей их темноте.