Том 9 глава 5 - сцена в отеле

[Vision-of-Flames]

Осторожно, на работе лучше не читать

– Похоже, договор подписан, – сказал Наоэ, первым прерывая молчание. – Я ожидал чего-нибудь более зверского с их стороны, но они решили заключить обычную сделку. И повода вмешаться нет, когда всё так законно, что придраться не к чему. Не зря говорят, что деньги правят миром… Видимо, у Иккосю есть какая-то солидная, общественно приемлемая финансовая база. Завтра здесь же, в отеле, товар должны обменять на наличные.
Такая продолжал сверлить его сердитым взглядом. Наоэ улыбнулся, достал из кармана сигарету и сунул в рот.
– Ну, что вы на меня так смотрите? Чем недовольны?
Щёлкнув зажигалкой, Наоэ собрался затянуться, но Такая, вскинувшись, выхватил сигарету у него изо рта. Наоэ никогда не курил в его присутствии…
Наоэ наградил Такаю долгим прохладным взглядом.
– Какого чёрта ты здесь делаешь?
– А вы что здесь делаете?
– Я задал вопрос. Отвечай.
Наоэ лишь коротко улыбнулся.
– Почему ты позволил Райрэну уйти? На блюдечке ему мандалу преподносишь… Ты же знаешь, что она из себя представляет – как так можно?
– У нас нет права препятствовать законной сделке.
– И что теперь – просто стоять и смотреть?! Ты забыл, что ты человек Уэсуги?
– «Человек Уэсуги»… – повторил Наоэ язвительно. – Какое полезное звание. Даже в резюме не напишешь. Мы рискуем жизнью, изгоняя призраков, и не получаем за это ни гроша. Четыреста лет заниматься благотворительностью… Таких святош как мы с вами – ещё поискать…
– Наоэ! – сказал Такая обвиняюще, и тот рассмеялся.
– Почему вы злитесь? Недовольны моей самодеятельностью? Или… – в улыбке Наоэ появилась издёвка, – …вам не нравится видеть, как я служу другому?
Щёки Такаи вспыхнули – Наоэ попал в точку. Он только сейчас впервые понял, как называется чувство, клубившееся в его душе: ревность.
«Нет!..»
Он попытался одёрнуть себя, перечеркнуть эту мысль – «Чтобы я?! Его?!» – но слово подходило точно. Когда тебе не нравится, что кто-то проявляет интерес не к тебе, а к другому – это называют ревностью.
«В детском саду ты, что ли, идиот?!»
Такая разозлился на себя, а потом – на Наоэ, для которого, кажется, его чувства не были секретом. Но признаться в них не позволяла гордость.
– Не уходи от темы, я спрашиваю не об этом. – Такая попытался спрятать унижение под напускным спокойствием. – Я спрашиваю, как ты оказался вместе с владельцем мандалы. Случайно? Или ты догадывался, что Райрэн войдёт с ним в контакт?
Наоэ на вопрос не ответил. Улыбнулся, глядя исподлобья.
– Притворяетесь… У вас всё на лице написано. Вы дуетесь, потому что ваш пёс помахал кому-то хвостом. Ребячество, право слово…
Такая напрягся. Посмотрев на него холодно, Наоэ решил подлить масла в огонь.
– Он хороший человек, этот президент. Знает, что означает быть вышестоящим – тем, кому доверяют, на кого полагаются, – и обладает для этого всеми качествами. Так и хочется поставить его кое-кому в пример.
– По-твоему, на меня нельзя положиться?
– Можно лишь посочувствовать тем, кто вынужден следовать за слабым лидером…
Не выдержав, Такая схватил Наоэ за грудки и дёрнул на себя.
– Хочешь что-то сказать? Говори прямо! Для тебя он лучший лидер, чем я?
– Вы курили.
От неожиданности Такая ослабил хватку, и Наоэ, перехватив его руку, притянул его ближе.
– Детям курить нельзя. И пить им тоже не положено – когда вы запомните?
– Больно!.. Пусти!
– Не дёргайтесь.
С этими словами Наоэ обхватил его другой рукой за пояс и прижал к себе. Для Наоэ, который был крупнее, удерживать юношу силой не составляло труда – тот вырывался, как мог, но безрезультатно.
Такая скрежетнул зубами.
– Смотрите, насколько вы беспомощны. Справиться со мной не можете, а всё задираете нос – только потому, что я слушаюсь вас беспрекословно. Кем вы себя считаете, в самом деле?
– Ты сам сказал, что не против… если я сяду на шею…
– Но вы же не женщина, верно? Хотя… – Наоэ усмехнулся, – во всём свете не сыскать более заносчивой королевы…
Как непослушного ребёнка Наоэ прижал брыкающегося Такаю к груди. Юноша яростно сверкнул глазами – Наоэ упёрся в этот острый дикий взгляд с расстояния в несколько сантиметров.
– «Глаз тигра»…
Их лица были так близко, что одни зрачки отражались в других.
– Этот жестокий блеск ставит простых смертных на колени… Говорят, у некоторых людей злой глаз – вот у вас злее всех.
– Да пошёл ты…
– Я заткну ваш надменный рот.
Наоэ потянулся губами к его губам – Такая отпрянул, отвернулся, насколько мог. В отместку Наоэ укусил его за мочку уха.
– Что ты себе… позволяешь…
– Я вас хочу.
– …Совсем сдурел?
– Хватит разыгрывать невинность, вы же ради этого меня здесь и ждали. У меня давно не было женщины – всё работа да работа, нет времени на секс… Мне очень, очень надо…
Вызывающие слова, сказанные в самое ухо, скорее разозлили Такаю, нежели смутили – потому что эти нарочитые непристойности на самом деле не были вызовом. Наоэ просто хотел сделать ему больно. Такая упёрся в широкую мужскую грудь изо всех сил, но Наоэ стоял, как скала.
– Я тебе… этого… не прощу…
Ухо обожгло горячим дыханием, и по позвоночнику пробежала дрожь. Чтобы выстоять под ураганом ощущений, Такае пришлось вцепиться в человека, которого он только что отталкивал.
– Я и тело и душу положил на алтарь служения вам. Господа своих слуг обычно награждают. Может, вы хоть что-нибудь мне дадите? Ну в конце-то концов?
– Денег ты от меня не дождёшься.
– Денег мне от вас и не нужно.
– Ты не дождёшься вообще ничего!
– Ничего и не нужно, – шепнул Наоэ. – Я ничего от вас не жду…
Внезапно сильная рука сжала подбородок Такаи, и он почувствовал губы Наоэ на своих губах. Инстинктивно замахнувшись, он отвесил Наоэ пощёчину.
– Ах ты… шавка подзаборная!..
Отчаянным рывком Такая наконец освободился и, задыхаясь, закричал:
– Хватит мне здесь беситься! Не знаю, что за вожжа тебе под хвост попала, что ты с прошлого раза всё не можешь успокоиться, но ты слишком много о себе возомнил! С ним по-доброму – а он… Я не собираюсь участвовать в этом фарсе с тобой в роли злодея! Мне некогда играть в эти дурацкие игры!
– «Дурацкие игры»?.. – Наоэ вскинул голову. – Вы думаете, я играю какую-то роль?
– Если не игра, то что это?! Вот это вот… всё…
Наоэ посмотрел Такае прямо в глаза, полные злости и стыда, а потом ровным, бесцветным голосом сказал:
– Давайте я вам покажу, как оно всё на самом деле. Серьёзно.
Такая вздрогнул. Наоэ вцепился в его плечо и с силой потащил за собой.
– Что ты делаешь… Наоэ!..
Тот направился ко входу в отель, не оборачиваясь и продолжая тянуть Такаю за руку. Когда они оказались в лифте, Наоэ не раздумывая нажал кнопку шестого этажа, где находился его номер. Он действовал с грубым напором, которого Такая прежде в нём не видел – в этом было что-то глубоко неправильное, и юноша нервно сглотнул.
Открыв дверь, Наоэ толкнул его вперёд с такой силой, что он пролетел на середину комнаты и приземлился на колени.
– Ты…
– Вы хотели от меня серьёзности? – Не оборачиваясь, Наоэ нащупал рукой и повернул защёлку, повесил цепочку, и шагнул к нему. – Сейчас увидите всю серьёзность намерений взрослого человека…
Такая рванулся к двери. Наоэ легко поймал его, вытряхнул из куртки и швырнул на стоявшую рядом кровать. Кровать спружинила. Такая хотел вскочить, но Наоэ положил ладони ему на плечи и с силой придавил. На лице юноши отразился испуг.
– Что, страшно? – усмехнулся Наоэ. – Не можете принять меня, потому что мужчина? Так станьте женщиной – и все дела.
Такая толкнул его в грудь обеими руками – Наоэ перехватил руки за запястья, дёрнул вверх и пришпилил над его головой одной правой. Попытки вырваться к успеху не привели.
– Наоэ…
– Всё просто. Данной мне силой я переселю вас в женское тело, прямо сейчас. Чтобы и лицо, и фигура были в моём вкусе. Вы станете похотливой красавицей, лучшей женщиной на свете.
– Ты… Ты хоть сам понимаешь, что говоришь?
– Это решит проблему. Правильно? Так и вижу вас в постели. Длинные волосы в беспорядке, в непристойной позе, принимаете меня по рукоять. Подмахиваете. Стонете от наслаждения и мечетесь по подушке – ах, как бы я завёлся. Учитывая вашу склонность к мазохизму, я бы придумал какие-нибудь игры. Что-нибудь извращённое, о чём даже вспомнить потом стыдно.
– Это… – Такая запнулся, борясь с подступающими слезами. – Это действительно то, что у тебя на уме?!
Наоэ скривился и на секунду отвёл взгляд, словно задетый этими словами. Такая скомкал простыни под пальцами; в его распахнутых глазах плескалась ярость.
– А вы дайте мне разок, – едва заметно улыбнулся мужчина. – Сами всё поймёте.
Склонившись над ним, Наоэ потянулся губами к шее – Такая демонстративно отвернулся, и вскоре почувствовал влажное прикосновение языка. Наоэ лизнул за ухом, потом спустился по шее вниз – и обратно, словно прочерчивая дорожку. Изнутри волной поднималась дрожь – Такая заёрзал, пытаясь вывернуться, но Наоэ уже ловко придавил его, так, что даже пошевелиться было сложно.
– А…
Левая рука мужчины, скользнув вверх по ноге, легла на промежность и начала медленно поглаживать его через одежду. Такая резко откинул голову и стиснул зубы.
– Да что ж ты делаешь… зараза…
– Хватит возмущаться. Вам нравится.
– Убери… руку…
– Это приятнее, когда не своей рукой.
Вспыхнув от стыда, Такая снова начал яростно сопротивляться, но Наоэ спокойно продолжал. Его ласки становились всё более настойчивыми. Такая дёргался, проглатывая рвущиеся наружу стоны.
– Смотрите, вот вы и отвечаете мне. Этот малыш не притворяется, ему не терпится, чтобы кто-нибудь с ним поиграл.
– Хва…
– «Хватит»? Вы хотите сказать «ещё». Вы шли сюда, зная, что так будет. Вы этого хотели.
– А-а!.. – Ноги Такаи непроизвольно дёрнулись. Под ласками Наоэ его тело вопило от наслаждения – потому он и крутился из стороны в сторону. Пытаясь это наслаждение перетерпеть, он вцепился пальцами в руку, что сковывала его запястья.
– Ничего я… не хотел…
– А этот малыш между тем очень просится наружу…
– Чудовище…
Рука Наоэ внизу не переставала плавно и уверенно двигаться. Наконец бесцеремонные пальцы расстегнули ширинку и проскользнули внутрь. Дыхание мужчины стало жарче. Наклонившись к уху Такаи, который изо всех сил цеплялся за ускользающий рассудок, Наоэ хрипло пробормотал:
– Мне нравится ваш размер…
Словно пытался ещё сильнее разжечь в нём стыд.
– Хорошо ложится в руку, только… у вас правое яичко чуть меньше левого…
Такая зажмурился и впился зубами себе в губу, чуть не прокусив её насквозь. Сдерживаться он больше не мог, поэтому… Перед глазами Наоэ внезапно сверкнула вспышка.
Инстинктивно отпрянув, Наоэ вскинул руку к лицу, но полностью загородиться не успел: из ровного прямого разреза на его рукаве проступила кровь.
Такая быстро принял сидячее положение. Он задыхался, дрожал от злости, и в глазах его блестели слёзы. Существовал предел тому, что он готов был терпеть.
– Какой же ты мерзавец…
Сейчас он впервые Наоэ ненавидел. Настоящей и неподдельной ненавистью.
– Столько лапши мне на уши навешал… А я как дурак позволял такой грязной скотине собой помыкать!..
– Вы и есть дурак.
– Видеть тебя больше не хочу!
– А кто вас заставляет?
– Вали на все четыре стороны, извращенец! Останешься один на один со своей уехавшей крышей, сделаешь что-нибудь, за что в тюрьму сажают, и сдохнешь в подворотне!
Наоэ отвернулся, прикрыв глаза.
– Сначала он в чём-то своём варится, от чего-то страдает-рыдает, потом кричит люблю-хочу – неясно, с какого перепуга – а потом делает вот такую вот хрень! Понятно, почему Кагэторе эти выкрутасы надоели – кому угодно надоест!.. Нашёл слабое место и присосался со своим притворным сочувствием… Подставил плечо, приучил на него опираться – а потом ставит подножку… В жизни не видел такого подлеца!
Наоэ не смотрел на него и не шевелился. Такая стиснул кулаки. Его голос звенел от сдерживаемых слёз.
– А я, идиот, ещё переживал за него… Хотел его понять… Нет уж, дудки! Я не собираюсь быть твоей жертвой! Я больше ни в чём не желаю разбираться и ни от чего тебя не желаю спасать!
– …Вы в самом деле ничего не понимаете…
Такая вскинул голову: теперь Наоэ повернулся и смотрел на него спокойным взглядом.
– И то, что каждое ваше слово – словно острый клинок, восхваляющий вашу победу – вам невдомёк…
– Что?..
– «Понять»? Когда это вы пытались меня понять? Только берёте и скручиваете каждый раз, когда я хочу отдалиться… Показываете, кто здесь хозяин… Но у вас даже в мыслях нет что-либо давать взамен. Понять – да я не позволю вам себя понять. Я не хочу быть понятым таким высокомерным победителем.
– Победитель?.. Да о чём ты…
– Вам это нравится, да? Выворачивать людям душу наизнанку и наблюдать за унижением и отчаянием проигравших.
– Нет! При чём здесь победители, при чём здесь проигравшие?..
– А вы вспомните себя чуть раньше. Вам нужно, чтобы я всегда вам подчинялся. Вы считаете моё подчинение само собой разумеющимся. Это единственный род отношений, к которому мы смогли в итоге прийти.
– Я понятия не имею, о чём ты!..
В глазах Наоэ, до того бесстрастных, зажёгся упрямый огонёк.
– Вы напрашиваетесь на объяснения – ну что же, я объясню. Вы увидите, как это больно – проигрывать и восхищаться, и быть связанным по рукам и ногам, и даже не иметь мужества умереть, счастливо и в один день…
– Наоэ…
– Я сейчас вам всё объясню, – сказал Наоэ спокойно и сбросил с себя пиджак.
Правой рукой ослабив галстук, он начал расстёгивать пуговицы на рубашке, глядя на застывшего перед ним Такаю чуть ли не с жалостью. Такая не шевелился – неужели его настолько сковал испуг? Губы Наоэ сложились в усталую улыбку.
– Зря вы запечатали память... Необязательно было это делать…
Глядя на него снизу вверх, Такая медленно повёл головой из стороны в сторону. Наоэ повторил это движение, словно перечёркивая его.
– Но даже без памяти вы продолжаете торжествовать надо мной. Ну зачем, зачем вы появились именно сейчас?
– Наоэ…
– Не испытывайте мою преданность. – Он наклонился и поцеловал Такаю под ухом, а потом зарылся лицом в основание его шеи, вдыхая запах. С Наоэ медленно спадала маска. Уходила фальшь, уходила напускная жестокость – Такая затаил дыхание, наблюдая за этим превращением.
– Умоляю, скажите, – заговорил Наоэ ломающимся, вымученным шёпотом, – почему это должен был быть именно я?.. Ведь мог быть другой… Любой, кто угодно… Почему именно я?.. – Вопрошающий голос был полон мольбы. – Другой на моём месте не чувствовал бы такой боли, любя вас. Кто угодно другой мог быть вашим проигравшим, тёмным фоном для вашего сияния…
– Наоэ…
– Как же я вас ненавижу…
Такая широко распахнул глаза, а Наоэ зажмурился, пытаясь справиться с тем, что терзало его.
Он постоянно возвращался к одной и той же мысли: какое счастье было бы испытывать к этому человеку только любовь. Сильную, глубокую, пусть даже неразделённую – неважно. Если бы Наоэ только любил, и больше ничего – он был бы счастлив.
Но, повстречавшись с Кагэторой, он повстречался со страданием. Влечение было закономерным: Наоэ нашёл живое воплощение всего, чем сам хотел бы стать. Глядя на Кагэтору, он видел перед собой совершенство – что только подчёркивало в его собственных глазах его же собственные недостатки, на которые он предпочёл бы лишний раз не смотреть. И, как бы ни хотелось ему отвернуться от этой части своей души – он не мог отвернуться от Кагэторы, чья красота и блеск приковывали взгляд. Чем ярче сиял Кагэтора, тем более очевидным становилось для Наоэ его собственное ничтожество. Его самолюбие страдало, но отвернуться он не мог.
Постоянно видеть Кагэтору перед собой стало для Наоэ сродни самобичеванию. Но ему необходимо было его видеть – настолько Кагэтора был прекрасен.
«Амадей…»
Так Наоэ думал про них двоих: Кагэтора – Амадей, а он – Сальери, которому остаётся лишь пасть ниц перед победителем от Бога.
Кагэтора был из тех людей, что оставляют после себя легенды. Его легенда рождалась в сиянии, притягивая и поглощая всех, кто попадал в ореол – чтобы переварить их и вспыхнуть ещё ярче. Одни шли на заклание добровольно, даже с радостью. Другие – ничего не подозревая. Третьи – как Сальери – брыкаясь и пинаясь, совершая по пути глупые ошибки, чтобы наблюдатели могли посмеяться над посредственностью, увлечённой талантом, и осознать в который раз, насколько велик и ярок Амадей.
Тёмная звезда существует лишь для того, чтобы светлая в сравнении казалась ярче. Быть жертвой на её алтарь – вот предназначение тёмной звезды.
Если бы только он мог этим удовольствоваться, принести себя в жертву любимому Амадею и не испытывать унижения. Но такой человек как он был неспособен расстаться с желанием поместить себя в центр мироздания. Он не мог расстаться с гордостью, поэтому ему ничего не оставалось, кроме как возненавидеть. Он завидовал сиянию, чувствовал в нём для себя угрозу. Его унижали насмешки людей, ставших свидетелями его неблаговидных поступков – и во всём этом он тоже винил его, и ненавидел ещё жарче, лелея неосуществимую мечту в один прекрасный день восторжествовать. И в этом был его настоящий проигрыш.
Любви, граничащей с ненавистью, нет в природе. В сердце Наоэ независимо друг от друга жили настоящая ненависть и настоящая любовь – разные, но одинаково искренние чувства, направленные с одинаковой силой на одного человека. И два эти чувства – ураганные и полностью противоположные – рвали его на части, так что его плоть, и кровь, и каждая клетка тела вопили от боли. Это был неугасающий костёр, в котором он горел заживо.
«Я люблю тебя. Так же сильно, как ненавижу», – хотелось ему сказать. «Никто во всём белом свете не в состоянии испытывать к тебе более сильных чувств, чем полностью, безоговорочно тебе проигравший. Но даже крик не достигнет твоих ушей, а если и достигнет – ты никогда не поймёшь меня. Победитель и побеждённый никогда по-настоящему не встретятся друг с другом. Победитель не перестанет угрожать побеждённому, а тот – не перестанет ненавидеть. Боль мою ты не поймёшь, жалости мне от тебя не нужно – это мой последний оплот сопротивления. И вместе с тем необъяснимо хочется именно до тебя донести испытываемое мной.
Почему мне необходимо сопротивляться? Почему я не могу просто преклонить колени и отдать тебе всё? Я ведь так тебя люблю!
Хотя бы увидь меня – человека, которому ты причиняешь больше всего страданий. Хотя бы позволь мне заявить, что из всех людей на свете именно я, а не кто-то другой, больше всего мучаюсь тобой. Если я не могу сказать даже это – в чём, в чём ещё мне искать утешение?!»
– Как же я хочу освободиться… – с ресниц Наоэ упала слеза. – Никому не хочу вас отдавать… Хочу освободиться…
Наоэ опустил голову и замолчал. По его щекам катились слёзы.
«Ничего нельзя сделать» – смысл этих слов внезапно стал для Такаи ужасающе, кристально ясен. Он впервые всем сердцем понял, что Наоэ действительно никто не в состоянии помочь.
Это не та проблема, которую можно решить, просто хорошенько постаравшись, подумал Такая, с болезненным уколом осознав свою наивность. И Наоэ не лукавил, говоря, что ничего от него не ждёт: Такая, будучи объектом его чувств, был при этом совершенно не в состоянии ничего сделать для него, о чём Наоэ с самого начала знал.
Такая не понимал, что в нём настолько «совершенного» и «идеального», чтобы представлять какую бы то ни было угрозу для мужчины вроде Наоэ – но тут для Наоэ тоже не было никаких секретов. Он видел все бесчисленные недостатки и слабости Такаи, но в его глазах это почему-то превращалось в сияющий ореол.
На свете существовал человек – удивительный, прекрасный человек – который был не в состоянии отвести взгляд от его слабостей. Невероятно сильный, судьбоносный человек, чьё присутствие запрещало даже задуматься о такой вещи как «компромисс».
Живое воплощение качеств, которые ты хотел бы видеть в себе. Как же он прекрасен – он, не перестающий своим собственным слабостям противиться, не перестающий устремляться ввысь… И как угнетает эта красота того, кто труслив, кто хочет сдаться и опустить руки – угнетает и стыдит: мол, что твоя боль в сравнении с моей.
Невозможно не чувствовать себя проигравшим – полностью, безоговорочно проигравшим перед лицом такого человека.
Почему люди притягиваются друг к другу? Не потому, что у другого есть что-то, чего нет у тебя – у него есть всё то же самое. Вопрос в том, насколько у него этого больше. Поэтому мы притягиваемся. Поэтому мы проигрываем…
И уже не можем освободиться.

Если и родится однажды любовь, то только из жалости – так думал Наоэ, глядя на застывшего под ним единственного и неповторимого победителя.
– …Хочу одержать над вами верх…
Да, это всё, что ему нужно. Только это – и ничего больше.

Мужская рука скользнула под одежду, холодные пальцы коснулись соска – и Такая понял, что сейчас будет.
Перед лицом страдания, которое испытывал Наоэ, невозможно было лицемерить. Осознание того, насколько глупо и бесчувственно он себя вёл, вышибло из Такаи дух. Он ничего, ничего не мог для Наоэ сделать. Сколько он рассуждал о том, что не хочет быть заменой – сейчас он устыдился этих мыслей и слов. То, что Наоэ видел в нём, шло куда дальше, было намного глубже, намного ближе к его истинному облику, чем сам Такая мог когда-либо осознать – и намного более весомо.
И ему, оказывается, не мерещилось, что Наоэ его ненавидит. Наоэ никого не хотел так сильно, как его – и ничью помощь не отвергал с большим ожесточением. Именно с ним Наоэ больше всего жаждал близости. И вместе с тем, Такая понял, он был единственным человеком на свете, с которым Наоэ не мог ни сблизиться, ни соединиться.
– М-м…
Такая отвернулся, его плечи задрожали. Рука под одеждой задвигалась быстрее и напористей, лаская гибкое, упругое, ещё не вполне сформировавшееся тело с упрямой целеустремлённостью.
– Наоэ…
– Пропади оно всё пропадом… – выдохнул Наоэ с силой, словно пытаясь задуть маленький огонёк, всё ещё тлевший в глубине его бунтующей души. Нужно перестать сопротивляться – и станет легче. Им обоим станет легче, стоит только отбросить эту привязанность!..
Терпения расстёгивать пуговицы у Наоэ не оставалось, поэтому он просто рванул рубашку у Такаи на груди и покрыл обнажившуюся кожу бесчисленными поцелуями, каждый из которых был как проклятие. Такая безуспешно сопротивлялся. Наоэ продолжал стаскивать с него одежду. На отчаянные крики «Почему?!» ему нечего было ответить – он сам не знал, зачем делает всё это.
– Хочу избавиться… избавиться, наконец, от этих чувств!..
Слетевшие с губ Наоэ слова были пронизаны отчаянием. Под его похожими на удары ласками Такая чувствовал себя как щепка, попавшая в водоворот.
Попытки освободиться не приносили результата; не выдержав, Такая вскрикнул. Охвативший Наоэ порыв превращал его в животное. «Постой!..» – хотелось Такае взмолиться, но вместо слов получались беспорядочные стоны.
– Убью… Затрахаю до смерти!..
– Подожди… Наоэ!..
– Всё сломаю, разорву на части, чтобы всё, всё изменить!.. – отчаянно выкрикнул Наоэ, задирая Такае ноги вверх. – Разобью на мелкие осколки!
И тут Такая вздрогнул, выгнувшись дугой. Запах самца, исходящий от Наоэ, проникнув в глубины его души, взбудоражил спящую глубоко память и потянул наружу воспоминания.
– А…а-а…а-а-а…
Нахлынул, откуда ни возьмись, невыразимый страх. Навалившийся сверху мужчина, его крепкие мышцы, запах его тела, тяжёлые возбуждающие прикосновения, то, как надёжно он обездвиживал, руками и ногами – всё это взорвалось в мозгу Такаи, словно сигнальная ракета, и ужасные воспоминания подступили вплотную.
«Нет!.. Нет!..»
Пытаясь отмахнуться от них, Такая замотал головой из стороны в сторону, но волна из прошлого накатила, подавляя волю, и фрагменты начали всплывать один за другим.
Вцепившиеся в него узловатые пальцы… Жёсткий, царапающий кожу песок… Шум прибоя… Красная луна, застрявшая в сосновых ветвях…
Такая судорожно втянул в себя воздух.
Их тяжёлое дыхание – он хорошо его слышал. И рвущий душу на части стыд… унижение… отвращение…
Такая терял над собой контроль. Его разум не мог противостоять напору кошмарных воспоминаний. Чувствуя, что рассудок вот-вот ускользнёт от него, он пронзительно, что было силы закричал:
– Не-е-е-ет!!!
Наоэ от неожиданности отпрянул.
– Такая-сан…
Его взору предстал Такая, отворачивающийся и толкающий, толкающий его руками в грудь.
– Почему… сейчас…
– Такая-са…
– Чёрт, почему именно сейчас я должен вспоминать об этом!
Голос Такаи сорвался. Наоэ смотрел на него в немом изумлении.
Это ужасное событие случилось с Кагэторой в прошлом, послужив, помимо прочего, причиной его глубокого недоверия к людям. Когда-то он стал жертвой насилия со стороны группы мужчин – и вот память об этом, до сих пор каким-то чудом не потревоженная, внезапно вернулась к нему.
– Кагэтора-сама…
Его охватило чувство какого-то тупого непонимания. Почему он сидит здесь, в таком виде? Почему всё это происходит с ним?
Наоэ хотел погладить его по голове, потянулся к волосам, но Такая с силой оттолкнул протянутую руку.
– Мне не нужна твоя жалость!
Лицо Наоэ на секунду напряглось, а потом на нём появилось растерянно-сочувственное выражение – ему то ли было жалко Такаю, то ли он просто решил: всё, сдаюсь. Глядя в это лицо, Такая снова перестал понимать, что ему делать.
Затем Наоэ отвёл взгляд, поднялся с постели и, подобрав с пола пиджак, накинул себе на плечи.
– …Уходите, – сказал он наконец. – У меня всё-таки нет права… Вы не можете мне принадлежать.
– Наоэ, я…
– Я ужасный человек, вы не представляете… То, что я с вами сделаю, будет страшнее, чем ваши самые худшие опасения… Вы сломаетесь. Уходите.
Такая уставился в повёрнутую к нему спину в оцепенении. Что это – последняя крупица совести? Наоэ, не оборачиваясь, принялся застёгивать распахнутую на груди рубашку, и Такае казалось, что с каждой вставшей на место пуговицей обнажившееся ненадолго сердце снова залезает в панцирь.
Что, если оно не приоткроется больше никогда? Что, если, расставшись с ним сейчас, он больше уже не встретит настоящего Наоэ – эта душа, сбросив оковы одержимости, не вернётся к нему? Что, если Наоэ больше никогда на него не взглянет?
Такае вдруг сделалось очень не по себе. Почему – он не знал, но мысль о том, что Наоэ может от него отдалиться, была невыносима.
Хотелось удержать. Хотелось, чтобы Наоэ продолжал смотреть на него – как прежде. Или… нет. Мысль была глубже. Эгоистичнее.
«Пусть смотрит только на меня… На меня и ни на кого больше…»
Такая застыл, чувствуя, как по спине холодом растекается страх. Он словно бы заглянул одним глазком туда, куда смотреть было нельзя: в глубину собственной души, где гнездилось бездонное желание… И неизмеримая пропасть эта ужаснула его своей чернотой.
«Что же я…»
Потянулись одна за другой безмолвные секунды. Потом в комнате внезапно зазвонил телефон; Такая вздрогнул всем телом, а Наоэ спокойно подошёл и снял трубку.


Ну вот, теперь можно сравнить со сценой из ОВА и полностью оценить масштаб ущерба Хотя я по-прежнему считаю, что сцена в ОВА сделана наилучшим образом из возможных.