Во первых здравствуйте!
Наконец то довелось просмотреть anime, а следом прочитать кусочки романов, за что неиссякаемое спасибо Katink'e .
Создатели шоу явно потрудились на славу над Naoe , а Kagetor'у выбросили как ненужный хлам, оставили от него только шелуху, я в шоке. По правде говоря я и сама не в восторге от страдающего раздвоением личности подростка
была.
Дело в том что читая Wadatsumi no Youkihi я парралельно читала очень хорошо написаннмй рассуждение\фанф, и он так органично влился в книжное представление о героях, что Kagetor'у просто невозможно стало не любить. Уж не знаю , что хотел сказать автор * по объективным причинам не стану раскрывать имени * и зачем\когда он писал все это, но спасибо ему огромное Весь Internet перерыт капитально, но больше я не встречала подобного да и автор не пишет, даже по другим фандомам.
Хочу сразу попросить прощения у автора текста, за то что безжалостно пользуюсь плодами его интеллектуального труда, но я просто не могу не поделиться такой вот фанфашкой, и если ,Уважаемый Автор, вы будете здесь пробегать: знайте, что вы изменили мою жизнь Спасибо за этого Kagetor'у , вы явно и сами от него без ума,от него несет за версту трагической симпатией, иначе не скажешь.
читать дальшеНаоэ почти бесшумно следовал за своим лордом, ненамеренно и от этого незаметно повторяя каждый его шаг: длинный коридор столиков, несколько мраморных ступеней, на верхней из которых Кагетора чуть повернул голову, чтобы удостовериться в присутствии Наоэ, потом широкий проход с колоннами и узкими проемами для лифтов.
Здесь было пусто. Вечер только начался и поэтому никто не спешил подниматься наверх по своим номерам. Наоэ боялся. Но какое значение имел страх перед ожиданием того момента, когда мальчишка повернется и посмотрит ему в глаза. И что бы он не увидел в этом взгляде, а Наоэ уже предвкушал с нетерпением мазохиста испепеляющей ненависти – это стоило целого года ожидания. Полузабытые ощущения вернулись в одночасье, он до того хотел испытать на себе прицел тигриных глаз, что с трудом сдерживал порыв схватить впередиидущего за плечи и, прижимая к стене, потонуть в их ядовитой зелени.
Двери одного из лифтов открылись, выпуская милую пару старичков, Наоэ всего лишь скользнул по ним взглядом, но и этого хватило, что бы испытать странную зависть. Поздно он понял, что безвозвратно лишился единственного шанса на нормальную человеческую жизнь. Уверенность в завтрашнем дне закончилась. И поздно он осознал, насколько ему был необходим этот шанс.
Да какой там шанс, всего лишь иллюзия. Невозможно утолить голод, добровольно отказываясь от пищи. А его «голод» не знал ни конца, ни края. И живучесть его не переставала пугать Наоэ своим необъятным размахом.
В самом дальнем углу, около узкого выреза с цветком, полумертвым оттого, что свет обходил это место стороной, Кагетора, наконец,
остановился, и, выдержав паузу, не поворачиваясь, произнёс.
- Только не говори, что оказался здесь случайно, - в голосе лёгкая издёвка, - экзорцист твоего уровня способен уловить энергию такой концентрации за несколько миль отсюда.
В то, что он и вправду был здесь сегодня не по тому делу, на которое намекал Такая, Наоэ посвящать конечно же никого не собирался. Какое бывшему хозяину дело до бывшего слуги … и уж точно никакого до отчетов о том, что столик Наоэ заказал месяц назад и все это время его не было в Токио, и именно поэтому он никак не мог и не хотел отслеживать накопление где-то там силы. Оправдываться перед человеком, который всё равно не поверит ни единому твоему слову, по меньшей мере унизительно.
- Достаточно!? – полуповелительно-полувопросительно и глухо.
- Что? – спокойно и сухо.
Такая не шелохнулся, только губы неприятно изогнулись, Наоэ не видел сейчас, но как никто другой знал эту улыбку.
- Играть, - очень вкрадчиво.
Странный разговор – больше пауз, чем слов.
Наоэ усмехнулся, безошибочно угадывая все, что осталось за этими паузами. Ему вдруг захотелось проявить жестокость, не физическую, нет. Отплатить Кагеторе его же монетой.
- Вы с Минако тоже играли!?
В точку! В самое сердце! И в его, и в своё! Старая рана разошлась мгновенно, мешая кровь с желчью. Твой позор, твоё безумие, твоя ошибка, Наоэ, и доказательства твоих слабости и трусости.
На Наоэ метнулись серьезные, в неглубоких тенях от ресниц и недостатка освещения, глаза. С минуту они оценивали, потом сузились так, что тот, на кого они были обращены, не смог больше прочесть по ним ничего.
А через миг стали огромными, говоря только одно, и голос вторил им: «ублюдок».
Наискось по лицу как будто хлестнуло плетью: от подбородка до щеки, не больно, но горячо, прямо по губам.
Жесткие пальцы сжали шею сзади, а язык проделал свой путь заново уже медленнее, прижался к губам, запросто раздвигая их. Такая делал это с такой самоуверенной легкостью, как будто ничем иным никогда и не занимался.
Не веря себе, Наоэ поднял ладони, чтобы найти голову Кагеторы, потому что в глазах потемнело - они не видели, оставаясь открытыми, но не успел…
Мальчишка отлепился и, вульгарно облизывая губы, еще вульгарней усмехнулся, сверкая жемчужно-белой полоской зубов меж влажных губ.
Наоэ, оправившегося слегка от первого шока, эта бесстыжая улыбка практически скосила с ног, бросившись в зрачки звериным оскалом, и заставила вздрогнуть. Но именно она и вернула его к реальности, даря ощущение свободы и права выбора.
- Вы теряете сноровку, мой господин, идя на уступки, - цинично заметил он, не двигаясь, однако с места.
Сверху вниз Кагетора походил на молодую пантеру, со своими блестящими, как смола, волосами и зелеными глазищами на пол-лица. Дикий и шальной, опьяненный своей блядской выходкой. А ведь он ничегоне задумывал заранее, не ломал голову как обычно, просто сделал как хотел, давно хотел. Просто слабак он и эгоист, самолюбивый, гордый и заносчивый.
Секунда на обдумывание: лицом к лицу, глаза в глаза, не дыша и не мигая. Один шаг… и Такая почти уперся подбородком в плече своего вассала, поднялся на мысочки, крепко обнимая за шею. Наоэ обожгло его дыхание, оказывается, Кагетора спокоен был только внешне. И улыбка пропала и искрящийся взгляд, остался маленький, слабеющий в его объятиях мальчишка. Неуверенный в себе, но не сомневающийся в нем, в Наоэ.
У Наоэ опять случился маленький паралич. Короткий вздох, гибкое движение; его качнуло вперед и от понимания того, что он сейчас упадет, Наоэ пришел в себя. Непроизвольно вытянувшись, рука уперлась в стену, удерживая своего обладателя на ногах. Кагетора как-то сдавленно застонал, прижатый уже совершенно опомнившимся вассалом, но хватки не ослабил.
Тело в руках Наоэ оказалось на удивление податливым и обмякшим. Такая прятал глаза, молча вдыхая так необходимый ему запах сигарет смешанный с теплом кожи. Если бы его спросили, как пахнет забота ,он не раздумывая ответил бы, что именно так.
Наоэ подхватил норовившего сползти на пол господина и тот послушно сцепил ноги у него за спиной, клоня голову на плече. Лицо Наоэ потонуло в складках рубашки и пытаясь выпутаться, он наткнулся на шею, щеку, губы… Чужие, незнакомые, но вожделенные. Все делалось в тишине, без слов, потому что Наоэ не хотел снова проснуться, не успев даже поцеловать. Ведь это сон и ничто иное; только в бреду он может прикоснуться к Кагеторе, дотянуться до него и может быть остаться после этого в живых.
Поцелуй получился совсем не такой, каким должен был быть первый. Сразу настойчивый и глубокий, наверное, из-за смущения, наложившегося на раскаяние и бесконечное ожидание, Такая, и именно он, самозабвенно отдавался с каждым новым ударом сердца.
Если бы эта отчаянная ласка была словами, Наоэ не услышал бы ничего, кроме « прости… вернись ко мне…. ты мне нужен…» … Тогда Кагетора с ума сходил от злости на себя, но больше на него, потому что легче обвинить другого и сказать себе, что был прав, не доверяя ему. Вот только спокойнее не становилось. Он напивался, чтобы забыться, но быстро понял, что это развязывает ему язык, и он изливал душу первому встречному, плакался в жилетку, и в этих бредовых исповедях звучало больше истины, чем он когда-либо говорил вслух. Он отпустил его, самоуверенный дурак, сверкнул глазами и повернулся спиной, не понимая, что тот мертвый взгляд был прощальным.
Позже, спустя недели, появилась, стала преследовать и, наконец, медленно отравлять кровь мысль, переросшая в навязчивую идею, сделавшаяся самым страшным ночным кошмаром. Он, Такая, идет по осенней аллее, усыпанной палой листвой, впереди дом, большой и открытый, парящий в воздухе; дом безмолвствует, пока Кагетора не заглядывает за ограду, он не может понять, где он именно – уже в комнате или все еще во дворе, потому что уловить и соединить в одно целое ничего невозможно, все течет и изменяется, там покажется диван с торшером, и тут же ,следом, куст в виде зайца, все одновременно и поочередно, неповторимо как время; у него кружится голова, он поворачивается, чтобы убежать и вздрагивает, словно обжегся электрошоком – никакой аллеи, перед ним детская площадка, в которой возятся малыши, один подобрал что-то и, спотыкаясь, бежит к папе, тот подсаживает его на руки и улыбается… Кагетора не узнает Наоэ таким – ни разу, за все четыреста лет, Наоэ не улыбался ему так, его глаза больше не глаза голодного волка – в них счастливый покой, домашняя очеловечення радость…. Такая не хочет, чтобы эти глаза встретили его, потому что они не вспомнят, кто перед ними.
Кагетора ненавидел просыпаться в гнезде простыней, комкая подушку, его руки все еще ощущали холодную тяжесть пистолета, на курок которого он никогда не успевал нажать.
И что он почувствовал, увидев сегодня Наоэ с этой женщиной?! Ту же металлическую тяжесть на ладони, палец бездумно свело на спуске – выстрел в голову переклинил мозги, наконец, он успел нажать на курок.
Все возвращалось очень медленно, как при перегрузке системы, постоянно зависая.
Ну конечно, в обычном состоянии он бы несмотря ни на что, удержал бы себя в руках. И сейчас, пробуя весенний лед зубов Наоэ языком, Кагетора благодарил всех богов, каких только знал, за эту перегрузку.
Продолжение тоже было украдено, но оно кусками, я не взялась склеивать воедино материал, поскольку все таки не мое. Дальше там не хуже, особенно про глаза Тakaya, муууууурк, да и про Naoe тоже здорово сказано ,спасибо автору еще раз. Пишите еще или выложите пожалуйста по порядку я конечно наглая, но мне далеко не все равно