"... I don't want to do this on my own."
Название: Биография обманщицы
Переводчик: Sei
Бета: ahotora
Гамма: КДД
Оригинал: sesame_seed, Biography of the Cheated Girl (разрешение получено)
Размер: миди (4008 слов)
Пейринг/Персонажи: Наоэ Нобуцуна/Уэсуги Кагэтора, Оги Такая, Ясуда Нагахидэ
Категория: слэш
Жанр: ангст
Рейтинг: R
Предупреждения: упоминание изнасилования
Примечание: все персонажи, являются не только совершеннолетними, но еще и в возрасте пары столетий)
Краткое содержание: до Минако была еще одна девушка
читать дальшеКаждую ночь ему досаждают сны – обрывочные воспоминания о прошлых жизнях. В одном из них он изнасиловал девушку. На ней было обычное кимоно из грубой ткани, настолько темное, что почти не различить узор, с длинными рукавами, простой нагоя-оби. Она взмахнула руками, взметнулись рукава, и его ослепил контраст между белизной кожи и мрачной тканью.
При виде обнаженной кожи не похоть, а желание подчинить расцвело в груди и ударило в голову. Толчок – и она плавно, словно сквозь воду, упала на землю. Отпор был в ее взгляде, но тело не сопротивлялось. Ее губы шептали что-то, но он не разбирал слов.
«Я вижу твою игру насквозь», – сказал он и возликовал, когда она отвела взгляд и закрыла глаза. Под его прикосновениями ее тело вело себя неправильно – подчинялось, не подчиняясь. Он потянулся к ее белоснежному горлу и сжал: сначала слабо, а потом сильнее и сильнее, пока она, наконец, не стала сопротивляться. Тонкие руки царапали его запястья, но только когда она захрипела, он ослабил хватку. «Я убью тебя, но не отпущу», – прошептал он ей на ухо, подул на мочку и укусил. Он не удивился, ощутив в ее крови сладкий привкус вины.
***
– Была еще одна? – спросил он, уставившись в окно.
Унылый хайвей из Нагои до Титы все не заканчивался, невыразительное сочетание полей и неба оживляли только редкие пасущиеся коровы. Бумажный стакан из Макдональдса, в который они заскочили на последней остановке, успел намокнуть, высохнуть, и теперь влажная бумага была едва теплой.
– Еще одна? – голос Наоэ обманчив: в нем само спокойствие, надежность и уверенность, даже когда Наоэ сбит с толку. – О чем вы?
– Кроме Минако, – губы с трудом произнесли это имя. Слишком много плохих воспоминаний и взаимных обвинений, и он подумал, не зря ли коснулся этой темы. – Была еще одна женщина?
Вдалеке показался съезд в Токай, и их обогнал черный Мерседес. Из-за жары дорога впереди расплывалась перед глазами.
Когда Наоэ заговорил, это была одна из его интонаций «ешьте-свои-суши-и-давайте-не-будем-об-этом. Еще-васаби?».
– Четыреста лет, Такая-сан. Было очень много женщин.
– Но эта… – «была особенной» рвалось с языка, но было ли это правдой?
Дремавший в нем Кагэтора внезапно расщедрился и подкинул имя.
– Юкико, – сказал он. – Кажется, ее звали Юкико.
На дороге попалась колдобина, машину подбросило.
Чуть раньше он обнаружил, что если повернуть голову вот так, то в зеркале заднего вида можно поймать взгляд Наоэ. Сейчас это пригодилось.
– Ты знаешь, о ком я, не так ли?
– … Да.
Спроси о прошлом, и разговаривать с Наоэ – все равно что вскрывать моллюска, который среди соплеменников славился особым упрямством. «Да я сам не хочу знать!» – с грустью подумал Такая, но вопросы-то никуда не девались. Это общая патология перерожденных, распространенное преступление? Или просто исчезает неприкосновенность, святость человеческого тела, когда меняешь их одно за другим на протяжении веков?
– Мне приснилось, – признаваться было нелегко, и, судя по лицу Наоэ, лучше бы он промолчал. – Что я… Взял ее. Без ее согласия.
Наоэ моргнул с таким искренним удивлением, что у Такаи камень с души свалился.
– Просто плохой сон, наверное. Уверяю, вы никогда и пальцем ее не тронули, – в голосе Наоэ чудилось облегчение.
Отличные новости, но… Он же чувствовал то жестокое удовольствие, помнил вкус чужой крови.
– Может, ты просто не знал?
– Я бы знал, – сказал Наоэс уверенностью тяжкой и глубокой, как воды морские. Кондиционер был выключен, но у Такаи мороз пошел по коже. – Поверьте, Такая-сан, я бы знал.
Биография обманщицы
С. Юкико, 1 день
Главным событием дня стало изгнание души. Тело похитило что-то древнее и измученное, непреклонное, связанное цепями из золота и черноты. Мир был расплывчатым пятном, но Наоэ почувствовал смутное беспокойство ее родителей, когда впервые открыл глаза и посмотрел на них. Он позволил природе взять вверх, позволил ее телу открыть рот и закричать.
С. Юкико, 6 лет
Это тело бесполезно. Пока рано судить – все же в шесть лет и мужчины, и женщины одинаково слабы, – но он видит эти маленькие ручки-ножки и тонкие, как у воробушка, косточки. Можно просто перерезать ей горло и найти новое тело, более подходящее, но не стоит усугублять многовековую вину.
Взрослые ее обожают: все время треплют ее за щечки, ручки, гладят темные, блестящие волосы. Он спокойно терпит, опускает взгляд и видит багровые всполохи. То единственное прикосновение, которого он жаждет, никогда не подарят добровольно.
С. Юкико, 14 лет
Когда Харуиэ впервые вселилась в женское тело, она весь период полового созревания развлекала их компанию новыми ругательствами. Теперь он прекрасно ее понимает: кровь, боль, и так каждый месяц без малейшей надежды на спасение. И не сбежать, не скрыться, бесконечное наказание – знакомое понятие, за столько столетий стоило привыкнуть, а все равно удивляет.
Но даже боль не умаляет ее красоты. Сын нового наместника прослышал о первой красавице и попросил о встрече. Уже даже разговоры пошли об обмене подарками, обручении. Надо было сразу обезобразить младенца, да и сейчас не поздно, но долг перед этим телом заставляет сначала попробовать что-то менее драматичное.
В полутемной чайной комнате со свитками «Сострадание» и «Сдержанность» на стенах ее мать с тревогой спрашивает: уверен ли он? Он склоняет голову Юкико, и ее волосы касаются поверхности стола. Он не часто говорит – мягкий высокий голос отвлекает, каждый раз заставляя переспрашивать себя: я – все еще я? Сможет ли это создание выполнять мои обязанности? За тонкими бумажными стенами слуги навострили уши, и у него рождается идея.
Сын наместника – крепкий, высокий, вполне привлекательный юноша. И добрый. Родись Юкико на день позже, нашла бы свое счастье. В его взгляде нескрываемое восхищение, и Наоэ скрывается за вуалью волос от таких знакомых голода и огня, всего лишь слабое подобие его собственных, но тем не менее.
Они разговаривают о цветах, стихах, истории и погоде. Юноша пытается подобрать интересную и приемлемую тему для разговора, и Наоэ его жалеет. Из-за жалости он и наклоняется вперед, перебивая юношу посреди предложения:
– Асида-сан.
– Да, Юкико-сан? – он все-таки краснеет. Наоэ смотрит на румянец и сдерживает вздох – неужели и он был когда-то таким? Перед встречей с Кагэторой он успел познать и войну, и смерть.
– Знаете ли вы, что я делаю с тем, что мне нравится?
– Буду польщен, если вы расскажите мне, – бедный дурак сгорает от нетерпения.
Наоэ склоняет ее голову, сосредоточиваясь. Он вспоминает Кагэтору, его тело, пот, кровь на расстоянии руки, когда они сражались спина к спине, и из-за отвлекающего запаха Кагэторы он пару раз едва не попал под удар. Подавив дрожь, он представляет эти глаза – бесконечная уверенность в подчинении, в своем праве брать все, бессовестно, не отдавая ничего взамен – и как он это ненавидел и ничего не мог поделать. Он представляет, как прижмет Кагэтору к земле: смотри на меня, слушай меня, я – настоящий, я здесь и сейчас, я не пыль у тебя под ногами, я сделаю тебя слабым, я сделаю тебя своим, – как сцелует высокомерие, сокрушит гордыню, отнимет силу, пока то, что останется, не будет принадлежать ему одному.
Он позволяет правде просочиться во взгляд и начинает говорить.
Больше никто не приносит дары к их порогу.
С. Юкико, 16 лет
Зов приходит сразу после ее дня рождения, шепот приказа:
– Ты мне нужен. Вернись ко мне.
Он упаковывает одежду, немного еды – и отбывает с рассветом. Перед уходом он готовит заклятие, что сотрет ее из памяти жителей города, уничтожит шестнадцать лет жизни. Никакой печали для родителей, хотя радости тоже мало. Обычно он оставляет воспоминания, но тут проблемы посыплются, как из рога изобилия: и уход не объяснишь, и ради родителей не останешься. Наоэ многое знает об обязательствах, и некоторые из них главнее других.
Дорога длинная и сложная для этого тела. Наоэ прекрасно знает, что случается с одинокими девушками на Сиракава-мати. В рассказах переодеться юношей легко, для Наоэ с двумя столетиями опыта за плечами – тем более, но именно поэтому он отбрасывает эту идею. Мелкие детали – кожа, бедра, очертания подбородка, щеки, рот – выдадут его с головой.
По дороге он размышляет, на что первым обратит внимание Кагэтора.
К счастью, местность знакомая: сорок лет назад он преследовал тут мстительного духа, двести лет назад служил здешнему правителю. Все те же лесные звери и стройные кипарисы, все так же кто-то ходит тайными тропинками, и только оболочка его души иная. Границы провинции изменились, сама земля – нет.
К месту встречи он является, как позор всему женскому роду: в разорванной одежде, с разбитыми коленями, царапинами от веток и камней на руках и ногах. С кожей Юкико тяжело путешествовать. В прошлом он не раз целовал такую кожу, восторгался гладкостью и ароматом. Теперь он знает секрет: три разных вида масел, утром и вечером, и ванна с цветами так часто, как получится. С разгадкой женщины утратили часть своего очарования.
Кагэтора призвал его из древней беседки: шесть колон под круглой, покатой крышей, растрескавшиеся деревянные барельефы, облупившаяся краска. Когда-то давно они прятались здесь от дождя. Тогда эта беседка служила местом отдыха по дороге на Минами-ку, а краска едва успела обсохнуть. Харуиэ даже поэму сочинила, пока они ужинали у костра дикими грибами. Теперь это место стало частью города и напоминает о прошедшей эпохе, которую он иногда, по привычке, считает новой.
Он не ждет, что его встретит Кагэтора, и, как и все худшие опасения, это сбывается. На деревянных лавках валяется хмурый юноша в голубом и, похоже, подсчитывает ворон на стропилах, махая в такт мечом. Когда Наоэ подходит ближе, он лениво поворачивает голову.
А потом меряет его взглядом. Два раза.
– Молчи, – предупреждает Наоэ, отбрасывая прядь волос с глаз.
Нагахидэ, не отвечая, нарезает круги вокруг Наоэ-Юкико с таким видом, словно получил неожиданный подарок небес.
– Харуиэ умрет от зависти.
– Неужели она не нашла тело нужного пола?
Надежда на обмен телами вспыхивает, чтобы тут же погаснуть под широкой усмешкой Нагахидэ.
– Не в том дело. Думаю, будет большая драка, если ее жениху ты понравишься больше.
– Хватит, – он никогда не был разговорчивым, но эта жизнь научила его ценить слова, словно жемчужины, и беречь их из боязни оговориться. – Где он?
– Там, куда ты не захочешь пойти в этом теле, – подтекст очевиден, и Наоэ задумывается.
Он годы и годы подчинялся условностям, которые накладывало на него это тело, и не собирается к ним возвращаться.
– Вот уж не думал, что ты когда-то научишься галантности, – говорит он, огрубляя голос, пытаясь использовать его изменчивость как оружие.
Нагахидэ беззаботно пожимает плечами, поворачивается и уходит прочь, даже не проверив, идет за ним Наоэ или нет.
– Тогда потом не плачь, что я не предупреждал, Нобуцуна-тян.
Нагахидэ приводит его к приземистому, респектабельному на вид зданию, но почти три столетия мужских инстинктов не позволяют ему обмануться. Встречающие их женщины слишком чистые и хорошо обученные – Кагэтора всегда тщательно подбирал себе развлечения. Одно из них задерживается, когда они проходят мимо: родинка в виде бабочки на белой шее, во взгляде спокойствие горного озера, сокрытого от дождей и ветров, бамбуковая флейта в руках.
– Добро пожаловать, Ясуи-сан. Как мы сегодня можем вас развлечь? – спрашивает хозяйка заведения тоном почтительным и приветливым. Приветливость сменяется удивлением, когда она видит Наоэ. Обычно мужчины не приходят к шлюхам со своими девушками.
– Спасибо, ничего на сегодня. Я всего лишь привел эту красотку к своему другу, бедняжка ждет не дождется, сказала, что умрет, если немедленно не увидит его.
У Наоэ дергаются пальцы.
– Вот как?
У Нагахидэ громкий голос, теперь на Наоэ глазеют со всех сторон, гадая: жена? невеста? брошенная любовница?
Он кивает, размышляя, что надо бы поговорить с Нагахидэ о его чувстве юмора, используя вещественные доводы вроде меча.
– Тогда позвольте, я пошлю одну из девушек известить его, – говорит хозяйка, профессионально взяв себя в руки. Она взглядом отыскивает девушку с бабочкой, и та, поклонившись, скрывается в глубине здания.
Эта – его любимица, думает Наоэ, глядя ей вслед. Понятно с первого взгляда: добрая, нежная, заботливая, именно таких Кагэтора выбирает снова и снова.
Наоэ молча стоит в стороне, пока Нагахидэ болтает с хозяйкой. Через некоторое время ее зовут, и Нагахидэ оборачивается к нему:
– А ты хорошо вжился в роль, – шепчет он так, чтобы услышал только Наоэ.
– Нет, – так же тихо отвечает Наоэ. – На самом деле нет.
Зарождающийся спор обрывают тихие шаги. Он подбирается: шестнадцать лет прошло, у каждого новое тело, но эти шаги он узнает и через шестнадцать тысяч лет. Он чувствует, как ускоряется дыхание, и безуспешно пытается успокоиться.
Стоит Кагэторе заговорить, и уже никакая сила воли не может утихомирить скачущий пульс.
– У меня нет времени на твои любовные интрижки, Ясуи.
В этом воплощении Кагэтора очень напоминает сам себя: стройный, сильный, свежевыкованный клинок, только из горнила. Словно тигр, имя которого носит, – незаметный, пока не выпрыгнет прямо перед вами, прекрасный и сильный, с сияющими, словно драгоценные камни, глазами.
Его реакцию Наоэ запомнит навеки. Он заставляет себя стоять смирно и наблюдать со странным удовольствием: Кагетора вздрагивает, глаза расширяются, челюсть отвисает, словно его мир встал с ног на голову.
Но он быстро берет себя в руки.
– Ты опоздал, – говорит Кагэтора, словно и не было ничего, игра света, а неодобрение – всего лишь по поводу опоздания.
«Кагэтора-сама, а вы лжец», – но он только молча склоняет голову, частично из-за любопытствующих, частично чтобы уколоть Кагэтору единственным доступным способом.
Кагэтора делает шаг к нему, словно забывшись. Он растерян, растерян даже больше, чем ожидал Наоэ. А еще ему очень не нравится Наоэ-женщина.
«Или, – думает он, когда Кагэтора смотрит на его грудь, замирает и тут же отворачивается, – слишком нравится».
С. Юкико, 16 1/2 года
Спустя шесть недель Кагетора все еще не привык, а отрывается, конечно, на Наоэ.
Кагэтора отталкивает, не притягивает. Он смотрит на людей, и словно невидимые руки начинают двигать их в нужном ему направлении – к цели и подальше от него самого. Он – Уэсуги Кагэтора, и вокруг него кольцо вакуума.
Кагетора отталкивает. Он не притягивает, ибо в этом нет необходимости: они все равно возвращаются к нему – Нагахидэ, Харуиэ, Иробэ и он сам. Другим проще. Иногда он думает: неужели Кэнсин даже это предвидел? Хотя чего сомневаться – все они гибкие, способные подчиняться агрессии Кагэторы или не обращать на нее внимания.
Все, кроме одного, думает Наоэ, вытаскивая последний гребень из прически. Волосы свободно падают на спину: темные, блестящие, все еще красивые, несмотря на изнеможение. Одна из маленьких шуток судьбы. В последнее время Кагэтора его совсем загонял, пока Харуиэ не запротестовала, а одна из девушек борделя ободряюще не похлопала его по руке при встрече. Вся сложность в том, что Наоэ не знает почему. Кагэтора едва смотрит на него, иногда удостаивая отчужденного, обиженного взгляда с ноткой отвращения.
Кагэтора строит из себя жертву, возводит стену из своих обид. Пусть похоронит себя за ней, если хочет, на сей раз Наоэ не играет в эти игры.
Инстинкт самосохранения оживает, предупреждая, и Наоэ успевает стереть с лица всякое выражение. На столешницу комода на пламя свечи прилетел мотылек. Наоэ смахивает его, но тот, покружив, возвращается.
Открывается и закрывается дверь. «Кагэтора», – заводит его разум знакомую песню желания и обиды. На языке вкус черники, как всегда в присутствии Кагэторы, – едва слышная нотка сладости под кислым.
– Не надоело красоту наводить? – спрашивает Кагэтора неодобрительно, словно отец провинившегося ребенка. Но Наоэ видит, что на самом деле роли надо бы поменять.
В зеркале Кагэтора выглядит… взъерошенным. Его одежда измята и запахнута кое-как, волосы растрепанны, на обычно холодно сжатых губах улыбка удовлетворения. Наоэ до боли хочется коснуться их. Искусать их до крови.
– Не надоело трахаться? – отвечает он, тщательно выбирая слова. Это наверняка была девушка с родинкой-бабочкой. Уже поговаривать начали, что молодой привлекательный богач безвылазно торчит у нее в комнате, а его внезапно заявившаяся бедняжка-невеста заперлась в своей и плачет целыми днями. Еще больше сплетничают про Юкико и Нагахидэ, и иногда даже Харуиэ добавляют.
Он и не догадывался, что женщины столько сплетничают между собой. Это все он услышал случайно, просто находясь рядом. И кто его знает, о чем они болтают у него за спиной.
– Ты забываешься, Наоэ Нобуцуна, – осуждение пополам с нетерпением. Таким тоном Кагэтора приструнивает своего коня.
Вспыхивает ярость, подпитывая костер желания; он оборачивается, глядя Кагэторе прямо в глаза.
– Думаете, сейчас я вас не сделаю?
– Знаю, что нет, – у Кагэторы блестят глаза.
Наоэ взмахивает рукавом – расческа падает на землю, мотылек испуганно отлетает в сторону. Впервые Кагэтора выше и тяжелее, но у Наоэ были годы, чтобы привыкнуть к этому телу, узнать границы своих возможностей и как их обойти. Они врезаются в стену: плечо Наоэ вдавливается в грудь Кагеторы, его щека вровень с чужими ключицами. С такого расстояния не узнать запах дешевых духов невозможно.
– Отпусти меня.
Даже прижатый к стене, Кагэтора не показывает ни страха, ни гнева, лишь холодное презрение. В последний раз, стоило Наоэ отступить, Кагэтора с побелевшими губами не глядя отшвырнул прядь его волос, случайно оказавшуюся у него на плече.
Наоэ хочется заткнуть этот рот своими пальцами, хочет, чтобы Кагетора давился мольбами, отсасывая ему. Он хочет Кагэтору на коленях, с руками, связанными за спиной, чтобы веревки врезались в тело. Он хочет любви, подчинения, хочет так много, всего, что вмещается в одном слове: «Кагэтора», который…
Он смотрит на Кагетору, смотрит как следует, не позволяя желанию туманить разум, и за привычными красотой и превосходством видит огонек торжества.
«Дело не в том, чего ты хочешь, – говорила мать Юкико, завязывая ему пояс. – Думая об этом, ты бессмысленно тратишь драгоценное время. Главное – что ты можешь получить».
И он отпускает – отпускает Кагэтору, отступает на шаг назад и складывает руки перед собой, потупив взгляд, – образец покорной женщины.
– Как пожелает господин, – говорит он самым смиренным тоном и с удовольствием лисы, только что минувшей ловушку охотника, слушает, как Кагэтора резко вдыхает.
Кагэтора отталкивает, но однажды его жертвы перестанут толкать в ответ. Однажды он поймет, что это не притяжение.
– Помни свое место, – вместо обычных обиды и злости Наоэ ощущает прилив сил, оскорбление – словно призыв к битве.
Половицы старые и давно изношенные, темно-каштановые завитушки выглядят как пятна. Он удерживает на них взгляд до тех пор, пока Кагэтора не уходит, грохнув напоследок дверью, и лишь тогда выдыхает. То, что можно получить, понимает он, – это победа.
С. Юкико, 16 3/4 года
Месяцами он наслаждается триумфом. Они путешествуют, изгоняют мстительных духов и ругаются между собой как обычно: Нагахидэ все еще задирает Кагэтору, Харуиэ все еще тоскует по бывшему возлюбленному. Иробэ привычно вздыхает и качает головой, сохраняя нейтралитет.
Разница только в том, что Кагэтора больше не шпыняет Наоэ. Сначала он, правда, пытался – критиковал вежливую речь Наоэ, слабость его тела, обжимался с проститутками на каждом шагу, но Наоэ во всем соглашался и не перечил, первый раз чувствуя, как это – подчиняться без негодования, – и нападки прекратились.
Победа, как замечает Наоэ, вызывает привыкание. Спина Кагэторы твердеет с каждым днем, и Наоэ упивается своей властью. Остальные не вмешиваются.
– Не думал, что ты на такое способен, – один лишь раз замечает Нагахидэ почти с восхищением, но Наоэ изображает непонимание:
– Не знаю о чем ты.
А потом…
Они ужинают у одного из мелких аристократов, который нанял их разобраться с духами в своем замке – дух отвергнутой девушки так и не понял, что ее обидчик умер и история ее давным-давно закончена, – и Наоэ старается держаться в тени. Мужчины, как выяснилось на другой стороне баррикад, иногда думают совсем не головой, и ему не хочется неприятностей.
На всякий случай он держит ухо востро – кто знает, вдруг разговор пойдет о чем-то важном – и только поэтому изыскано-учтивые слова Кагэторы не проходят мимо:
– Почему бы Юкико-сан не сыграть для нас?
В ту же минуту он оказывается в центре внимания.
Все выученные за последние месяцы фокусы забываются мгновенно, и он смотрит на Кагэтору, цепляется за недоверие, чтобы отчаяние не захлестнуло с головой.
– Кагэтора-сама.
Кагэтора встречает его прямым взглядом. В нем нет вины, нет и пощады.
– Не одолжат ли наши любезные хозяева ей инструмент?
– С радостью.
И через несколько минут приносят запыленную лютню с едва слышным запахом прежних владельцев. Возможно, она даже принадлежала духу, которого они сегодня изгнали. Мужчина, который принес ее, оглядывает Юкико любопытным взглядом, их пальцы соприкасаются на шейке лютни.
– Развлеки нас, Юкико, – говорит Кагэтора, и Наоэ слышит: «Развлеки меня». С другого конца стола доносится протест – Харуиэ, скорей всего, но она не пойдет против Кагэторы при всех. Никто из них не пойдет, даже Нагахидэ. Только не ради защиты чести Наоэ. – Давай же.
В юности Юкико обучили всем нужным умениям. Задание не невозможное, просто неприятное. Но за три столетия можно и привыкнуть, нет?
Первые ноты грустной любовной песни проливаются из-под пальцев, и он понимает: нет.
С. Юкико, 16 5/6 года
Это случается снова. И снова. И, конечно же, снова, потому что Кагэтора всегда добивается своего и не прощает. Если вообще умеет.
А еще к наказаниям он подходит творчески. В следующий раз Наоэ декламирует стихи, потом поет, танцует, пока однажды с жалобами на мигрень не закрывается в покоях подальше от всех. Особенно от мужчин, которые смотрят на нее... него и видят белоснежное личико первоклассной красотки, их взгляды загоняют его в клетку, и все труднее и труднее помнить, что это не его место.
Глубокой ночью остальные возвращаются в гостиницу с очередного экзорцизма, на которое Кагэтора его не взял, сославшись на его хрупкое здоровье. Они все грязные и усталые, но другие постояльцы только косятся, ведь деньги есть деньги, а платит Кагэтора хорошо.
У Кагэторы, как замечает Наоэ, на щеке пепел, словно кто-то прижал палец к его скуле.
Они расходятся по комнатах: Нагахидэ вместе с Иробэ, Кагэтора с Наоэ, у Харуиэ отдельная комната. Конечно же, так решил Кагетора, и бесконечно смешно вспоминать его реакцию, когда он впервые узнал о чувствах Наоэ. Тогда никакое расстояние не было достаточно далеким, а слова – достаточно острыми. Чтобы все утряслось, понадобилась целая жизнь и даже больше, но все равно как раньше уже не стало.
– Юкико, – теперь зовет его Кагэтора даже за закрытыми дверями, где не нужно притворяться.
«Меня зовут Наоэ», – огрызнулся он на такое впервые, а Кагэтора просто сказал: «Юкико звучит красивее».
– Да, Кагэтора-сама? – единственный ответ, который ему остается.
– Помоги мне снять обувь.
– Я вам не служанка, – говорит он и уже предчувствует следующие слова Кагэторы:
– Но я твой лидер, – и остается только подчиниться.
Кагэтора никогда не просит сделать что-то слишком унизительное. Следит, чтобы о ней заботились, дарит украшения и заколки для волос, которые Наоэ потом бросает на улице нищим. Будь он женой Кагэторы, его наложницей, и о большем нельзя было бы и мечтать. И если раньше он ранил Кагэтору своей покладистостью, то теперь Кагэтора сторицей воздает за это с щедростью.
Присев, он снимает с Кагэторы гэта, взяв его за лодыжку. Ноги Кагэторы попахивают, но это запах Кагэторы. Наоэ думает, что сейчас легко может нагнуться и поцеловать колено Кагэторы, выше, прикусить кожу на внутренней стороне бедра, еще выше – пока все приказы Кагэторы не превратятся в стоны, всхлипы и полную бессмыслицу. Он может…
Он поднимает взгляд и смотрит Кагэторе в глаза. Потом опускает голову, очень аккуратно снимает вторую гэта и поднимается.
– Прошу извинить меня, – говорит Наоэ и уходит, не дожидаясь ответа, пытаясь не представлять, как Кагэтора смотрит ей в спину.
Впервые Кагэтора смотрит на него с желанием – с настоящим желанием, уж Наоэ без труда распознает это едва сдерживаемое пламя, которое нельзя спрятать. Это противно, это невозможно вынести, и Наоэ хочется вырвать Кагэторе глаза, чтобы только не видеть там снисходительность.
Кагэтора больше не придирается к его ошибкам, нет, он великодушно и снисходительно говорит: «Конечно, отдохни. Мы позаботимся обо всем остальном», – он использует заботу как оружие и смотрит, смотрит.
Юкико милая, добрая и уступчивая, и он ненавидит… Он… Нет. Он – это он, а тело – всего лишь инструмент, но тогда Кагетора смотрит с таким желанием и презрением на Наоэ, и это хуже всего.
Он выходит из комнаты, уходит из гостиницы в ночь, и на небе только Госпожа Луна, и на ее изгибе могут повеситься все мужчины: гениальные, околдовывающие, навеки недоступные.
Порыв ветра – и по ее коже бегут мурашки. По его коже, напомнил он себе. Его.
***
– Так кто она была? – в голосе Такаи все еще слышалось недоверие, пальцы беспокойно постукивали по колену. – Что с ней случилось?
– Она утонула, – Наоэ не отрывал взгляд от дороги.
Он отправил ее под воду вскоре после того. Наверное, ему показалось – точно показалось, – что ее тело сопротивлялось медленному погружению, пока холод от ледяной воды не сменился другим холодом.
– Поскользнулась на берегу в дождливый день, как я слышал. Несчастный случай, но что поделать.
– Ты чего-то не договариваешь, – сказал Такая обвиняюще, даже враждебно. И все же это было лучше того влечения, что сгубило Юкико.
«Это не мое тело», – сказал он остальным, прежде чем избавиться от нее.
– Переживаете из-за пустяка, – Наоэ включил радио, подкрутил звук на полную и почувствовал благодарность за зверский грохот, который теперь заменил музыку. С B'Z вопросы особо не позадаешь. – Это правда, Кагэтора-сама. Вы никогда не брали женщину силой, вы всегда были настоящим джентльменом.
Наверное, Такая почувствовал частичку правды в его словах. Или просто захотел, чтобы это было правдой. Он зло глянул на Наоэ, а потом опять уставился в окно. Семнадцать лет, что с него взять.
Наоэ подавил желание закурить – желание пройдет, как и юность.
Юкико умерла в шестнадцать лет девственницей. Следующее тело было сыном хозяина рыбной лавки – бедным, но здоровым, мускулистым лопоухим юношей, и они больше никогда не вспоминали ни о недолгой жизни, ни о тихой кончине Юкико, в их долгой истории она осталась мелким эпизодом.
Четыре жизни спустя он изнасиловал Минако.
Переводчик: Sei
Бета: ahotora
Гамма: КДД
Оригинал: sesame_seed, Biography of the Cheated Girl (разрешение получено)
Размер: миди (4008 слов)
Пейринг/Персонажи: Наоэ Нобуцуна/Уэсуги Кагэтора, Оги Такая, Ясуда Нагахидэ
Категория: слэш
Жанр: ангст
Рейтинг: R
Предупреждения: упоминание изнасилования
Примечание: все персонажи, являются не только совершеннолетними, но еще и в возрасте пары столетий)
Краткое содержание: до Минако была еще одна девушка
читать дальшеКаждую ночь ему досаждают сны – обрывочные воспоминания о прошлых жизнях. В одном из них он изнасиловал девушку. На ней было обычное кимоно из грубой ткани, настолько темное, что почти не различить узор, с длинными рукавами, простой нагоя-оби. Она взмахнула руками, взметнулись рукава, и его ослепил контраст между белизной кожи и мрачной тканью.
При виде обнаженной кожи не похоть, а желание подчинить расцвело в груди и ударило в голову. Толчок – и она плавно, словно сквозь воду, упала на землю. Отпор был в ее взгляде, но тело не сопротивлялось. Ее губы шептали что-то, но он не разбирал слов.
«Я вижу твою игру насквозь», – сказал он и возликовал, когда она отвела взгляд и закрыла глаза. Под его прикосновениями ее тело вело себя неправильно – подчинялось, не подчиняясь. Он потянулся к ее белоснежному горлу и сжал: сначала слабо, а потом сильнее и сильнее, пока она, наконец, не стала сопротивляться. Тонкие руки царапали его запястья, но только когда она захрипела, он ослабил хватку. «Я убью тебя, но не отпущу», – прошептал он ей на ухо, подул на мочку и укусил. Он не удивился, ощутив в ее крови сладкий привкус вины.
***
– Была еще одна? – спросил он, уставившись в окно.
Унылый хайвей из Нагои до Титы все не заканчивался, невыразительное сочетание полей и неба оживляли только редкие пасущиеся коровы. Бумажный стакан из Макдональдса, в который они заскочили на последней остановке, успел намокнуть, высохнуть, и теперь влажная бумага была едва теплой.
– Еще одна? – голос Наоэ обманчив: в нем само спокойствие, надежность и уверенность, даже когда Наоэ сбит с толку. – О чем вы?
– Кроме Минако, – губы с трудом произнесли это имя. Слишком много плохих воспоминаний и взаимных обвинений, и он подумал, не зря ли коснулся этой темы. – Была еще одна женщина?
Вдалеке показался съезд в Токай, и их обогнал черный Мерседес. Из-за жары дорога впереди расплывалась перед глазами.
Когда Наоэ заговорил, это была одна из его интонаций «ешьте-свои-суши-и-давайте-не-будем-об-этом. Еще-васаби?».
– Четыреста лет, Такая-сан. Было очень много женщин.
– Но эта… – «была особенной» рвалось с языка, но было ли это правдой?
Дремавший в нем Кагэтора внезапно расщедрился и подкинул имя.
– Юкико, – сказал он. – Кажется, ее звали Юкико.
На дороге попалась колдобина, машину подбросило.
Чуть раньше он обнаружил, что если повернуть голову вот так, то в зеркале заднего вида можно поймать взгляд Наоэ. Сейчас это пригодилось.
– Ты знаешь, о ком я, не так ли?
– … Да.
Спроси о прошлом, и разговаривать с Наоэ – все равно что вскрывать моллюска, который среди соплеменников славился особым упрямством. «Да я сам не хочу знать!» – с грустью подумал Такая, но вопросы-то никуда не девались. Это общая патология перерожденных, распространенное преступление? Или просто исчезает неприкосновенность, святость человеческого тела, когда меняешь их одно за другим на протяжении веков?
– Мне приснилось, – признаваться было нелегко, и, судя по лицу Наоэ, лучше бы он промолчал. – Что я… Взял ее. Без ее согласия.
Наоэ моргнул с таким искренним удивлением, что у Такаи камень с души свалился.
– Просто плохой сон, наверное. Уверяю, вы никогда и пальцем ее не тронули, – в голосе Наоэ чудилось облегчение.
Отличные новости, но… Он же чувствовал то жестокое удовольствие, помнил вкус чужой крови.
– Может, ты просто не знал?
– Я бы знал, – сказал Наоэс уверенностью тяжкой и глубокой, как воды морские. Кондиционер был выключен, но у Такаи мороз пошел по коже. – Поверьте, Такая-сан, я бы знал.
Биография обманщицы
С. Юкико, 1 день
Главным событием дня стало изгнание души. Тело похитило что-то древнее и измученное, непреклонное, связанное цепями из золота и черноты. Мир был расплывчатым пятном, но Наоэ почувствовал смутное беспокойство ее родителей, когда впервые открыл глаза и посмотрел на них. Он позволил природе взять вверх, позволил ее телу открыть рот и закричать.
С. Юкико, 6 лет
Это тело бесполезно. Пока рано судить – все же в шесть лет и мужчины, и женщины одинаково слабы, – но он видит эти маленькие ручки-ножки и тонкие, как у воробушка, косточки. Можно просто перерезать ей горло и найти новое тело, более подходящее, но не стоит усугублять многовековую вину.
Взрослые ее обожают: все время треплют ее за щечки, ручки, гладят темные, блестящие волосы. Он спокойно терпит, опускает взгляд и видит багровые всполохи. То единственное прикосновение, которого он жаждет, никогда не подарят добровольно.
С. Юкико, 14 лет
Когда Харуиэ впервые вселилась в женское тело, она весь период полового созревания развлекала их компанию новыми ругательствами. Теперь он прекрасно ее понимает: кровь, боль, и так каждый месяц без малейшей надежды на спасение. И не сбежать, не скрыться, бесконечное наказание – знакомое понятие, за столько столетий стоило привыкнуть, а все равно удивляет.
Но даже боль не умаляет ее красоты. Сын нового наместника прослышал о первой красавице и попросил о встрече. Уже даже разговоры пошли об обмене подарками, обручении. Надо было сразу обезобразить младенца, да и сейчас не поздно, но долг перед этим телом заставляет сначала попробовать что-то менее драматичное.
В полутемной чайной комнате со свитками «Сострадание» и «Сдержанность» на стенах ее мать с тревогой спрашивает: уверен ли он? Он склоняет голову Юкико, и ее волосы касаются поверхности стола. Он не часто говорит – мягкий высокий голос отвлекает, каждый раз заставляя переспрашивать себя: я – все еще я? Сможет ли это создание выполнять мои обязанности? За тонкими бумажными стенами слуги навострили уши, и у него рождается идея.
Сын наместника – крепкий, высокий, вполне привлекательный юноша. И добрый. Родись Юкико на день позже, нашла бы свое счастье. В его взгляде нескрываемое восхищение, и Наоэ скрывается за вуалью волос от таких знакомых голода и огня, всего лишь слабое подобие его собственных, но тем не менее.
Они разговаривают о цветах, стихах, истории и погоде. Юноша пытается подобрать интересную и приемлемую тему для разговора, и Наоэ его жалеет. Из-за жалости он и наклоняется вперед, перебивая юношу посреди предложения:
– Асида-сан.
– Да, Юкико-сан? – он все-таки краснеет. Наоэ смотрит на румянец и сдерживает вздох – неужели и он был когда-то таким? Перед встречей с Кагэторой он успел познать и войну, и смерть.
– Знаете ли вы, что я делаю с тем, что мне нравится?
– Буду польщен, если вы расскажите мне, – бедный дурак сгорает от нетерпения.
Наоэ склоняет ее голову, сосредоточиваясь. Он вспоминает Кагэтору, его тело, пот, кровь на расстоянии руки, когда они сражались спина к спине, и из-за отвлекающего запаха Кагэторы он пару раз едва не попал под удар. Подавив дрожь, он представляет эти глаза – бесконечная уверенность в подчинении, в своем праве брать все, бессовестно, не отдавая ничего взамен – и как он это ненавидел и ничего не мог поделать. Он представляет, как прижмет Кагэтору к земле: смотри на меня, слушай меня, я – настоящий, я здесь и сейчас, я не пыль у тебя под ногами, я сделаю тебя слабым, я сделаю тебя своим, – как сцелует высокомерие, сокрушит гордыню, отнимет силу, пока то, что останется, не будет принадлежать ему одному.
Он позволяет правде просочиться во взгляд и начинает говорить.
Больше никто не приносит дары к их порогу.
С. Юкико, 16 лет
Зов приходит сразу после ее дня рождения, шепот приказа:
– Ты мне нужен. Вернись ко мне.
Он упаковывает одежду, немного еды – и отбывает с рассветом. Перед уходом он готовит заклятие, что сотрет ее из памяти жителей города, уничтожит шестнадцать лет жизни. Никакой печали для родителей, хотя радости тоже мало. Обычно он оставляет воспоминания, но тут проблемы посыплются, как из рога изобилия: и уход не объяснишь, и ради родителей не останешься. Наоэ многое знает об обязательствах, и некоторые из них главнее других.
Дорога длинная и сложная для этого тела. Наоэ прекрасно знает, что случается с одинокими девушками на Сиракава-мати. В рассказах переодеться юношей легко, для Наоэ с двумя столетиями опыта за плечами – тем более, но именно поэтому он отбрасывает эту идею. Мелкие детали – кожа, бедра, очертания подбородка, щеки, рот – выдадут его с головой.
По дороге он размышляет, на что первым обратит внимание Кагэтора.
К счастью, местность знакомая: сорок лет назад он преследовал тут мстительного духа, двести лет назад служил здешнему правителю. Все те же лесные звери и стройные кипарисы, все так же кто-то ходит тайными тропинками, и только оболочка его души иная. Границы провинции изменились, сама земля – нет.
К месту встречи он является, как позор всему женскому роду: в разорванной одежде, с разбитыми коленями, царапинами от веток и камней на руках и ногах. С кожей Юкико тяжело путешествовать. В прошлом он не раз целовал такую кожу, восторгался гладкостью и ароматом. Теперь он знает секрет: три разных вида масел, утром и вечером, и ванна с цветами так часто, как получится. С разгадкой женщины утратили часть своего очарования.
Кагэтора призвал его из древней беседки: шесть колон под круглой, покатой крышей, растрескавшиеся деревянные барельефы, облупившаяся краска. Когда-то давно они прятались здесь от дождя. Тогда эта беседка служила местом отдыха по дороге на Минами-ку, а краска едва успела обсохнуть. Харуиэ даже поэму сочинила, пока они ужинали у костра дикими грибами. Теперь это место стало частью города и напоминает о прошедшей эпохе, которую он иногда, по привычке, считает новой.
Он не ждет, что его встретит Кагэтора, и, как и все худшие опасения, это сбывается. На деревянных лавках валяется хмурый юноша в голубом и, похоже, подсчитывает ворон на стропилах, махая в такт мечом. Когда Наоэ подходит ближе, он лениво поворачивает голову.
А потом меряет его взглядом. Два раза.
– Молчи, – предупреждает Наоэ, отбрасывая прядь волос с глаз.
Нагахидэ, не отвечая, нарезает круги вокруг Наоэ-Юкико с таким видом, словно получил неожиданный подарок небес.
– Харуиэ умрет от зависти.
– Неужели она не нашла тело нужного пола?
Надежда на обмен телами вспыхивает, чтобы тут же погаснуть под широкой усмешкой Нагахидэ.
– Не в том дело. Думаю, будет большая драка, если ее жениху ты понравишься больше.
– Хватит, – он никогда не был разговорчивым, но эта жизнь научила его ценить слова, словно жемчужины, и беречь их из боязни оговориться. – Где он?
– Там, куда ты не захочешь пойти в этом теле, – подтекст очевиден, и Наоэ задумывается.
Он годы и годы подчинялся условностям, которые накладывало на него это тело, и не собирается к ним возвращаться.
– Вот уж не думал, что ты когда-то научишься галантности, – говорит он, огрубляя голос, пытаясь использовать его изменчивость как оружие.
Нагахидэ беззаботно пожимает плечами, поворачивается и уходит прочь, даже не проверив, идет за ним Наоэ или нет.
– Тогда потом не плачь, что я не предупреждал, Нобуцуна-тян.
Нагахидэ приводит его к приземистому, респектабельному на вид зданию, но почти три столетия мужских инстинктов не позволяют ему обмануться. Встречающие их женщины слишком чистые и хорошо обученные – Кагэтора всегда тщательно подбирал себе развлечения. Одно из них задерживается, когда они проходят мимо: родинка в виде бабочки на белой шее, во взгляде спокойствие горного озера, сокрытого от дождей и ветров, бамбуковая флейта в руках.
– Добро пожаловать, Ясуи-сан. Как мы сегодня можем вас развлечь? – спрашивает хозяйка заведения тоном почтительным и приветливым. Приветливость сменяется удивлением, когда она видит Наоэ. Обычно мужчины не приходят к шлюхам со своими девушками.
– Спасибо, ничего на сегодня. Я всего лишь привел эту красотку к своему другу, бедняжка ждет не дождется, сказала, что умрет, если немедленно не увидит его.
У Наоэ дергаются пальцы.
– Вот как?
У Нагахидэ громкий голос, теперь на Наоэ глазеют со всех сторон, гадая: жена? невеста? брошенная любовница?
Он кивает, размышляя, что надо бы поговорить с Нагахидэ о его чувстве юмора, используя вещественные доводы вроде меча.
– Тогда позвольте, я пошлю одну из девушек известить его, – говорит хозяйка, профессионально взяв себя в руки. Она взглядом отыскивает девушку с бабочкой, и та, поклонившись, скрывается в глубине здания.
Эта – его любимица, думает Наоэ, глядя ей вслед. Понятно с первого взгляда: добрая, нежная, заботливая, именно таких Кагэтора выбирает снова и снова.
Наоэ молча стоит в стороне, пока Нагахидэ болтает с хозяйкой. Через некоторое время ее зовут, и Нагахидэ оборачивается к нему:
– А ты хорошо вжился в роль, – шепчет он так, чтобы услышал только Наоэ.
– Нет, – так же тихо отвечает Наоэ. – На самом деле нет.
Зарождающийся спор обрывают тихие шаги. Он подбирается: шестнадцать лет прошло, у каждого новое тело, но эти шаги он узнает и через шестнадцать тысяч лет. Он чувствует, как ускоряется дыхание, и безуспешно пытается успокоиться.
Стоит Кагэторе заговорить, и уже никакая сила воли не может утихомирить скачущий пульс.
– У меня нет времени на твои любовные интрижки, Ясуи.
В этом воплощении Кагэтора очень напоминает сам себя: стройный, сильный, свежевыкованный клинок, только из горнила. Словно тигр, имя которого носит, – незаметный, пока не выпрыгнет прямо перед вами, прекрасный и сильный, с сияющими, словно драгоценные камни, глазами.
Его реакцию Наоэ запомнит навеки. Он заставляет себя стоять смирно и наблюдать со странным удовольствием: Кагетора вздрагивает, глаза расширяются, челюсть отвисает, словно его мир встал с ног на голову.
Но он быстро берет себя в руки.
– Ты опоздал, – говорит Кагэтора, словно и не было ничего, игра света, а неодобрение – всего лишь по поводу опоздания.
«Кагэтора-сама, а вы лжец», – но он только молча склоняет голову, частично из-за любопытствующих, частично чтобы уколоть Кагэтору единственным доступным способом.
Кагэтора делает шаг к нему, словно забывшись. Он растерян, растерян даже больше, чем ожидал Наоэ. А еще ему очень не нравится Наоэ-женщина.
«Или, – думает он, когда Кагэтора смотрит на его грудь, замирает и тут же отворачивается, – слишком нравится».
С. Юкико, 16 1/2 года
Спустя шесть недель Кагетора все еще не привык, а отрывается, конечно, на Наоэ.
Кагэтора отталкивает, не притягивает. Он смотрит на людей, и словно невидимые руки начинают двигать их в нужном ему направлении – к цели и подальше от него самого. Он – Уэсуги Кагэтора, и вокруг него кольцо вакуума.
Кагетора отталкивает. Он не притягивает, ибо в этом нет необходимости: они все равно возвращаются к нему – Нагахидэ, Харуиэ, Иробэ и он сам. Другим проще. Иногда он думает: неужели Кэнсин даже это предвидел? Хотя чего сомневаться – все они гибкие, способные подчиняться агрессии Кагэторы или не обращать на нее внимания.
Все, кроме одного, думает Наоэ, вытаскивая последний гребень из прически. Волосы свободно падают на спину: темные, блестящие, все еще красивые, несмотря на изнеможение. Одна из маленьких шуток судьбы. В последнее время Кагэтора его совсем загонял, пока Харуиэ не запротестовала, а одна из девушек борделя ободряюще не похлопала его по руке при встрече. Вся сложность в том, что Наоэ не знает почему. Кагэтора едва смотрит на него, иногда удостаивая отчужденного, обиженного взгляда с ноткой отвращения.
Кагэтора строит из себя жертву, возводит стену из своих обид. Пусть похоронит себя за ней, если хочет, на сей раз Наоэ не играет в эти игры.
Инстинкт самосохранения оживает, предупреждая, и Наоэ успевает стереть с лица всякое выражение. На столешницу комода на пламя свечи прилетел мотылек. Наоэ смахивает его, но тот, покружив, возвращается.
Открывается и закрывается дверь. «Кагэтора», – заводит его разум знакомую песню желания и обиды. На языке вкус черники, как всегда в присутствии Кагэторы, – едва слышная нотка сладости под кислым.
– Не надоело красоту наводить? – спрашивает Кагэтора неодобрительно, словно отец провинившегося ребенка. Но Наоэ видит, что на самом деле роли надо бы поменять.
В зеркале Кагэтора выглядит… взъерошенным. Его одежда измята и запахнута кое-как, волосы растрепанны, на обычно холодно сжатых губах улыбка удовлетворения. Наоэ до боли хочется коснуться их. Искусать их до крови.
– Не надоело трахаться? – отвечает он, тщательно выбирая слова. Это наверняка была девушка с родинкой-бабочкой. Уже поговаривать начали, что молодой привлекательный богач безвылазно торчит у нее в комнате, а его внезапно заявившаяся бедняжка-невеста заперлась в своей и плачет целыми днями. Еще больше сплетничают про Юкико и Нагахидэ, и иногда даже Харуиэ добавляют.
Он и не догадывался, что женщины столько сплетничают между собой. Это все он услышал случайно, просто находясь рядом. И кто его знает, о чем они болтают у него за спиной.
– Ты забываешься, Наоэ Нобуцуна, – осуждение пополам с нетерпением. Таким тоном Кагэтора приструнивает своего коня.
Вспыхивает ярость, подпитывая костер желания; он оборачивается, глядя Кагэторе прямо в глаза.
– Думаете, сейчас я вас не сделаю?
– Знаю, что нет, – у Кагэторы блестят глаза.
Наоэ взмахивает рукавом – расческа падает на землю, мотылек испуганно отлетает в сторону. Впервые Кагэтора выше и тяжелее, но у Наоэ были годы, чтобы привыкнуть к этому телу, узнать границы своих возможностей и как их обойти. Они врезаются в стену: плечо Наоэ вдавливается в грудь Кагеторы, его щека вровень с чужими ключицами. С такого расстояния не узнать запах дешевых духов невозможно.
– Отпусти меня.
Даже прижатый к стене, Кагэтора не показывает ни страха, ни гнева, лишь холодное презрение. В последний раз, стоило Наоэ отступить, Кагэтора с побелевшими губами не глядя отшвырнул прядь его волос, случайно оказавшуюся у него на плече.
Наоэ хочется заткнуть этот рот своими пальцами, хочет, чтобы Кагетора давился мольбами, отсасывая ему. Он хочет Кагэтору на коленях, с руками, связанными за спиной, чтобы веревки врезались в тело. Он хочет любви, подчинения, хочет так много, всего, что вмещается в одном слове: «Кагэтора», который…
Он смотрит на Кагетору, смотрит как следует, не позволяя желанию туманить разум, и за привычными красотой и превосходством видит огонек торжества.
«Дело не в том, чего ты хочешь, – говорила мать Юкико, завязывая ему пояс. – Думая об этом, ты бессмысленно тратишь драгоценное время. Главное – что ты можешь получить».
И он отпускает – отпускает Кагэтору, отступает на шаг назад и складывает руки перед собой, потупив взгляд, – образец покорной женщины.
– Как пожелает господин, – говорит он самым смиренным тоном и с удовольствием лисы, только что минувшей ловушку охотника, слушает, как Кагэтора резко вдыхает.
Кагэтора отталкивает, но однажды его жертвы перестанут толкать в ответ. Однажды он поймет, что это не притяжение.
– Помни свое место, – вместо обычных обиды и злости Наоэ ощущает прилив сил, оскорбление – словно призыв к битве.
Половицы старые и давно изношенные, темно-каштановые завитушки выглядят как пятна. Он удерживает на них взгляд до тех пор, пока Кагэтора не уходит, грохнув напоследок дверью, и лишь тогда выдыхает. То, что можно получить, понимает он, – это победа.
С. Юкико, 16 3/4 года
Месяцами он наслаждается триумфом. Они путешествуют, изгоняют мстительных духов и ругаются между собой как обычно: Нагахидэ все еще задирает Кагэтору, Харуиэ все еще тоскует по бывшему возлюбленному. Иробэ привычно вздыхает и качает головой, сохраняя нейтралитет.
Разница только в том, что Кагэтора больше не шпыняет Наоэ. Сначала он, правда, пытался – критиковал вежливую речь Наоэ, слабость его тела, обжимался с проститутками на каждом шагу, но Наоэ во всем соглашался и не перечил, первый раз чувствуя, как это – подчиняться без негодования, – и нападки прекратились.
Победа, как замечает Наоэ, вызывает привыкание. Спина Кагэторы твердеет с каждым днем, и Наоэ упивается своей властью. Остальные не вмешиваются.
– Не думал, что ты на такое способен, – один лишь раз замечает Нагахидэ почти с восхищением, но Наоэ изображает непонимание:
– Не знаю о чем ты.
А потом…
Они ужинают у одного из мелких аристократов, который нанял их разобраться с духами в своем замке – дух отвергнутой девушки так и не понял, что ее обидчик умер и история ее давным-давно закончена, – и Наоэ старается держаться в тени. Мужчины, как выяснилось на другой стороне баррикад, иногда думают совсем не головой, и ему не хочется неприятностей.
На всякий случай он держит ухо востро – кто знает, вдруг разговор пойдет о чем-то важном – и только поэтому изыскано-учтивые слова Кагэторы не проходят мимо:
– Почему бы Юкико-сан не сыграть для нас?
В ту же минуту он оказывается в центре внимания.
Все выученные за последние месяцы фокусы забываются мгновенно, и он смотрит на Кагэтору, цепляется за недоверие, чтобы отчаяние не захлестнуло с головой.
– Кагэтора-сама.
Кагэтора встречает его прямым взглядом. В нем нет вины, нет и пощады.
– Не одолжат ли наши любезные хозяева ей инструмент?
– С радостью.
И через несколько минут приносят запыленную лютню с едва слышным запахом прежних владельцев. Возможно, она даже принадлежала духу, которого они сегодня изгнали. Мужчина, который принес ее, оглядывает Юкико любопытным взглядом, их пальцы соприкасаются на шейке лютни.
– Развлеки нас, Юкико, – говорит Кагэтора, и Наоэ слышит: «Развлеки меня». С другого конца стола доносится протест – Харуиэ, скорей всего, но она не пойдет против Кагэторы при всех. Никто из них не пойдет, даже Нагахидэ. Только не ради защиты чести Наоэ. – Давай же.
В юности Юкико обучили всем нужным умениям. Задание не невозможное, просто неприятное. Но за три столетия можно и привыкнуть, нет?
Первые ноты грустной любовной песни проливаются из-под пальцев, и он понимает: нет.
С. Юкико, 16 5/6 года
Это случается снова. И снова. И, конечно же, снова, потому что Кагэтора всегда добивается своего и не прощает. Если вообще умеет.
А еще к наказаниям он подходит творчески. В следующий раз Наоэ декламирует стихи, потом поет, танцует, пока однажды с жалобами на мигрень не закрывается в покоях подальше от всех. Особенно от мужчин, которые смотрят на нее... него и видят белоснежное личико первоклассной красотки, их взгляды загоняют его в клетку, и все труднее и труднее помнить, что это не его место.
Глубокой ночью остальные возвращаются в гостиницу с очередного экзорцизма, на которое Кагэтора его не взял, сославшись на его хрупкое здоровье. Они все грязные и усталые, но другие постояльцы только косятся, ведь деньги есть деньги, а платит Кагэтора хорошо.
У Кагэторы, как замечает Наоэ, на щеке пепел, словно кто-то прижал палец к его скуле.
Они расходятся по комнатах: Нагахидэ вместе с Иробэ, Кагэтора с Наоэ, у Харуиэ отдельная комната. Конечно же, так решил Кагетора, и бесконечно смешно вспоминать его реакцию, когда он впервые узнал о чувствах Наоэ. Тогда никакое расстояние не было достаточно далеким, а слова – достаточно острыми. Чтобы все утряслось, понадобилась целая жизнь и даже больше, но все равно как раньше уже не стало.
– Юкико, – теперь зовет его Кагэтора даже за закрытыми дверями, где не нужно притворяться.
«Меня зовут Наоэ», – огрызнулся он на такое впервые, а Кагэтора просто сказал: «Юкико звучит красивее».
– Да, Кагэтора-сама? – единственный ответ, который ему остается.
– Помоги мне снять обувь.
– Я вам не служанка, – говорит он и уже предчувствует следующие слова Кагэторы:
– Но я твой лидер, – и остается только подчиниться.
Кагэтора никогда не просит сделать что-то слишком унизительное. Следит, чтобы о ней заботились, дарит украшения и заколки для волос, которые Наоэ потом бросает на улице нищим. Будь он женой Кагэторы, его наложницей, и о большем нельзя было бы и мечтать. И если раньше он ранил Кагэтору своей покладистостью, то теперь Кагэтора сторицей воздает за это с щедростью.
Присев, он снимает с Кагэторы гэта, взяв его за лодыжку. Ноги Кагэторы попахивают, но это запах Кагэторы. Наоэ думает, что сейчас легко может нагнуться и поцеловать колено Кагэторы, выше, прикусить кожу на внутренней стороне бедра, еще выше – пока все приказы Кагэторы не превратятся в стоны, всхлипы и полную бессмыслицу. Он может…
Он поднимает взгляд и смотрит Кагэторе в глаза. Потом опускает голову, очень аккуратно снимает вторую гэта и поднимается.
– Прошу извинить меня, – говорит Наоэ и уходит, не дожидаясь ответа, пытаясь не представлять, как Кагэтора смотрит ей в спину.
Впервые Кагэтора смотрит на него с желанием – с настоящим желанием, уж Наоэ без труда распознает это едва сдерживаемое пламя, которое нельзя спрятать. Это противно, это невозможно вынести, и Наоэ хочется вырвать Кагэторе глаза, чтобы только не видеть там снисходительность.
Кагэтора больше не придирается к его ошибкам, нет, он великодушно и снисходительно говорит: «Конечно, отдохни. Мы позаботимся обо всем остальном», – он использует заботу как оружие и смотрит, смотрит.
Юкико милая, добрая и уступчивая, и он ненавидит… Он… Нет. Он – это он, а тело – всего лишь инструмент, но тогда Кагетора смотрит с таким желанием и презрением на Наоэ, и это хуже всего.
Он выходит из комнаты, уходит из гостиницы в ночь, и на небе только Госпожа Луна, и на ее изгибе могут повеситься все мужчины: гениальные, околдовывающие, навеки недоступные.
Порыв ветра – и по ее коже бегут мурашки. По его коже, напомнил он себе. Его.
***
– Так кто она была? – в голосе Такаи все еще слышалось недоверие, пальцы беспокойно постукивали по колену. – Что с ней случилось?
– Она утонула, – Наоэ не отрывал взгляд от дороги.
Он отправил ее под воду вскоре после того. Наверное, ему показалось – точно показалось, – что ее тело сопротивлялось медленному погружению, пока холод от ледяной воды не сменился другим холодом.
– Поскользнулась на берегу в дождливый день, как я слышал. Несчастный случай, но что поделать.
– Ты чего-то не договариваешь, – сказал Такая обвиняюще, даже враждебно. И все же это было лучше того влечения, что сгубило Юкико.
«Это не мое тело», – сказал он остальным, прежде чем избавиться от нее.
– Переживаете из-за пустяка, – Наоэ включил радио, подкрутил звук на полную и почувствовал благодарность за зверский грохот, который теперь заменил музыку. С B'Z вопросы особо не позадаешь. – Это правда, Кагэтора-сама. Вы никогда не брали женщину силой, вы всегда были настоящим джентльменом.
Наверное, Такая почувствовал частичку правды в его словах. Или просто захотел, чтобы это было правдой. Он зло глянул на Наоэ, а потом опять уставился в окно. Семнадцать лет, что с него взять.
Наоэ подавил желание закурить – желание пройдет, как и юность.
Юкико умерла в шестнадцать лет девственницей. Следующее тело было сыном хозяина рыбной лавки – бедным, но здоровым, мускулистым лопоухим юношей, и они больше никогда не вспоминали ни о недолгой жизни, ни о тихой кончине Юкико, в их долгой истории она осталась мелким эпизодом.
Четыре жизни спустя он изнасиловал Минако.
@темы: фанфикшен
-
-
27.03.2013 в 11:38Очень редко попадаются действительно хорошие вещи по MOB фандому.
-
-
27.03.2013 в 11:57Спасибо за отзыв)
-
-
27.03.2013 в 13:31-
-
27.03.2013 в 15:17-
-
28.03.2013 в 13:26-
-
28.03.2013 в 13:37-
-
28.03.2013 в 19:08я все ожидала, что кто-то из них поддастся, хоть на этот раз, но нет, это же Наоэ и Такая... да, до самого конца щекотало нервишки ожиданием)))
-
-
12.07.2013 в 01:19Как всегда жуткий осадок на душе.
-
-
13.07.2013 в 00:58-
-
13.07.2013 в 12:23-
-
13.07.2013 в 22:06-
-
13.07.2013 в 22:41