Joushiki tte, nandeshou ne...
читать дальшеРОДНОЕ МОРЕ
Солнце начало клониться к западу, когда прямая дорога из центра привела их, наконец, в Одавару. Они остановились у замка и вышли из машины, чтобы тут же попасть под жаркие солнечные лучи.
Стены цитадели белели на фоне яркого синего неба. Усыпанная гравием дорожка перешла в каменную лестницу. Взобравшись по ней, они миновали Врата Вечной Зелени (1), за которыми возвышалась бетонная башня реконструированного замка Одавара.
Такая остановился, молча глядя на башню снизу вверх. Во дворе замка, превращённом в парк, располагался небольшой зверинец со слонами, львами, и прочей живностью, что являло взору довольно странную картину. Мужчина купил билеты в кассе и, не дожидаясь своего попутчика, направился ко входу в башню, внутри которой была выставлена экспозиция по истории замка. Такая последовал за ним.
Даже не взглянув на экспонаты, мужчина, сжимая в правой руке уже знакомый Такае дипломат, поднялся по лестнице на самый верх.
Со смотровой площадки виднелось море. Город Одавара раскинулся на его берегу, окружённый сзади горными цепями Хаконэ и Танзавы. Такая, по-прежнему молчаливый, зачарованно смотрел на простиравшийся вокруг пейзаж, его лицо внезапно лишилось всех эмоций.
– Вон там гора Исигаки, где разбил свой лагерь Тоётоми Хидэёси (2), – сказал мужчина, глядя на пологий склон с юго-западной стороны.
Укрепление на горе Исигаки, заложенное Хидэёси при осаде Одавары, было известно в народе как «Замок за одну ночь» (3). Действительно, оттуда цитадель Ходзё должна просматриваться, как на ладони…
Знаменитая осада Одавары, начавшаяся весной 1590 года, имела целью проучить непослушных Ходзё Удзимасу и Удзинао, отца с сыном, которые отказались подчиняться Хидэёси. Даймё всех провинций прислали войска в доказательство своей преданности регенту, и даже Датэ Масамунэ, до последнего тянувший с ответом, в конце концов явился к Хидэёси на поклон.
Перед лицом огромной армии числом в 220 тысяч Ходзё сначала решили держать оборону, но потом сдались. В качестве наказания Хидэёси велел Удзимасе и его младшему брату Удзитэру совершить сэппуку, что они и сделали в июле месяце.
– И всё же, Одавара была самой неприступной крепостью в стране. Её осаждали и Уэсуги Кэнсин, и Такэда Сингэн, оба понесли большие потери, но так и не смогли взять. В конце концов, Ходзё склонились перед Хидэёси, потому что он задавил их числом, но сам замок ни разу не был взят штурмом. Лучший замок в Канто.
Такая молчал, хотя мужчина, похоже, и не ждал от него ответа. С обзорной площадки было видно всё, но Такаю не занимали горы; он смотрел на сверкающие под солнцем воды залива Сагами, ловя лицом долетающий с моря ветерок.
– Это – гордость клана Ходзё, – продолжал мужчина у него за спиной, – дом для всех, в ком течёт их кровь, прибежище их душ… Родина.
Ветер дул с моря. Снизу поднялась экскурсионная группа, но громкие голоса туристов не достигали двоих попутчиков, словно те перенеслись в иное измерение, оказавшись отрезанными от окружающей суеты.
Такая смотрел вдаль, не шевелясь. Мужчина тихо стоял рядом, и по его виду было непонятно, догадывается ли он о том, что происходит в сердце юноши.
Залив Сагами сиял в солнечных лучах. Лёгкий запах моря, доносимый горячим ветром, пробуждал дремлющую глубоко память о давних временах. Спокойный шум прибоя… На востоке виднеются очертания полуострова Миура, на западе – полуострова Маназуру, а в ясные дни даже полуостров Изу можно разглядеть. Не самый драматический пейзаж, похожий на сотни других пейзажей… Но Такая знал его.
Это была картина изначального, её отпечаток Такая всё время носил в себе. Изображение ложилось на сетчатку его глаз, взывая к похороненным воспоминаниям. Далёкие голоса людей, похожие на мягкий шёпот волн, пробивались сквозь толщу лет, с самого дна души. Мужчина, глядевший ему в спину, опустил голову, а потом, словно следуя за течением его чувств, снова перевёл взгляд на море.
Со времён Ходзё Соуна, который основал род, и на протяжении последующих пяти поколений Одавара была главной крепостью Подзних Ходзё (4), одного из сильнейших феодальных кланов в Канто. Она и по сей день оставалась крупным городом западной Канагавы (5), богатым историей, сохранившим атмосферу эпохи Эдо, когда поселение – первое по величине среди пятидесяти трёх станций Токайдо (6) – переживало свой расцвет.
Замок Одавара, перенесший во дни усобиц множество нападений со стороны соседей, – Такэды Сингэна из провинции Кай и Уэсуги Кэнсина из провинции Этиго, – тем не менее выстоял, заслужив славу неприступной крепости, и теперь поток туристов не прекращался здесь круглый год.
Такая всё молчал. В какой-то момент простирающееся перед глазами широкое море напомнило ему об отце.
Отцовский голос… Слишком далёкий, слишком глубокий, неразличимый… Нет, то не был голос его нынешнего отца, хотя сам Такая не отдавал себе в этом отчёта. Что-то бесконечно большое, родное, вызывающее почтительный страх… Такая не понимал, откуда в нём эти чувства, не осознавал умом, но душа – душа знала, о ком напоминает море, отражающееся сейчас в его зрачках: о родном отце Сабуро Кагеторы, Ходзё Удзиясу.
Вдоль побережья Одавары тянулись параллельно друг другу две автомагистрали: Западно-сёнанский объездной путь и государственное шоссе №1. Для прогулки на машине – в самый раз, но если встать на берегу, то дороги закрывали собой горы, отчего пейзаж получался несколько ущербным.
Они ушли из замка, когда солнце уже садилось, прошли пешком минут пятнадцать и оказались на пляже Миюки. Мерно вздыхающее море на закате стало ещё красивее. Такая повернулся лицом к воде, обхватил себя руками за плечи и закрыл глаза, позволив ветру играть своими волосами. Мужчина больше не заговаривал с ним, только следил взглядом, держась немного позади.
Сколько они простояли так, в молчании?.. Над пляжем сгустились сумерки, едущие по дороге машины начали постепенно включать фары, когда Такая, дождавшись тишины между всплесками волн, наконец, сказал:
– Ну, и что теперь?
Мужчина чуть повёл глазами, а Такая, не оборачиваясь, продолжил:
– Чего вы от меня хотите? Ты не поленился привести меня сюда, вряд ли ты собираешься меня так просто отпустить – не настолько вы великодушны… Я для вас слишком опасен, моя свобода может однажды стоить вам жизни… Разве нет?
Мужчина и бровью не повёл. Такая уже догадывался, кем он был и зачем привёз его в Одавару… Впрочем, не его; мужчину интересовал не Оги Такая, а Сабуро Кагетора.
– Вернись, – в конце концов проговорил его спутник. – Вернись к нам, Сабуро…
– Вернуться?.. – эхом отозвался Такая, будто пробуя слово на вкус.
– Здесь твоя родина. Четыреста лет назад тебя отдали в Этиго, ты так и умер на чужбине, ни разу не увидев больше Одавары… Неужели тебе не хотелось вернуться в отчий дом?
Такаю обступили воспоминания. В тот далёкий день в пылающем замке Самэгао, когда он понял, что всему настал конец… Какой мираж, какое видение промелькнуло перед его мысленным взором, даря покой отчаявшейся душе?.. Морские просторы Сагами. Пережив смуту, поражение, гибель множества людей, напоследок он видел родное море.
Приставив лезвие к своей плоти, он, должно быть, уповал на возвращение. Он выбрал смерть не ради Чистой Земли, а для того, чтобы вернуться на родину, которую только и мог, что хранить в сердце, но которая была для него слаще рая – земля обетованная, где исчезнет всякое страдание.
«Хочу вернуться…»
Это желание никуда не делось за четыреста лет. Став перерождённым, он несколько раз попадал в Одавару, и с каждым разом убеждался в том, что его родины больше нет – есть похожее с виду, но совершенно другое место. Он не смог бы объяснить, почему так чувствует, но знал наверняка: теперь ему до скончания веков некуда возвращаться. Дом так и остался – в сердце. Он лишился своего пристанища, так почему же…
– Куда мне прикажешь возвращаться? – пробормотал Такая, глядя себе под ноги. – У меня ничего больше нет…
– К нам, – спокойно ответил мужчина. – У тебя по-прежнему есть семья, в её лоно ты и хотел вернуться… Все тебя ждут. Отец… – тут Такая резко вскинул голову, – отец тоже ждёт твоего возвращения, как ждал четыреста лет назад. Даже будучи тяжело болен, он беспокоился о сыне, которого отослал сначала к Такэда, потом к двоюродному деду, потом к Уэсуги… Он всё время тебя жалел.
Такая молчал.
– Не думай, что ты был для него лишь пешкой в игре. Он дорожил тобой, в душе просил прощения, и помнил о тебе до самого последнего часа…
– Батюшка?.. – Такаю услышанное явно взволновало.
– Да. Он был человеком великой души, но ты ведь и сам знаешь это. Он любил нас, братьев, с одинаковой силой, мы росли, окружённые заботой и строгостью… Сабуро. Ты тоже его сын. Ты Ходзё, как и мы, поэтому возвращайся. Забудь о тяжком, неприглядном прошлом, и возвращайся, наконец, домой.
Такая обернулся. Мужчина посмотрел на него с невыразимой теплотой и повторил:
– Возвращайся…
Такая не знал, как обуздать мечущиеся чувства. Чьё именно это было желание, Кагеторы или Оги Такаи? Сейчас это казалось не важным… То, к чему всегда тянулось его сердце, изголодавшееся по семейному теплу, – тянулось напрасно… Вот чем на самом деле была для него «родина».
Дом, куда он хотел вернуться, всегда был полон любви, безвозмездной любви, которую дарит родство. Мужчина протянул широкую ладонь. Такая шагнул к нему, собираясь сжать эту, без сомнения тёплую, руку… Как вдруг в его мозгу вспыхнул образ.
Белоснежное пространство, и посреди него – человек в белых одеждах монаха-воина, взирающий на Такаю строгим ясным взглядом. Тот, кого называли земным воплощением Бисямон-тэна, кто выходил на поле битвы, чтобы отстаивать высокие идеалы, чьё имя стало синонимом справедливости… Уэсуги Кэнсин.
Кагетора!
Голос прозвучал, как раскат грома, разрывая невидимую нить, протянувшуюся было между ним и мужчиной. Рука Такаи замерла в воздухе.
«Отец!..»
Он отдёрнул руку и сжал её в кулак. Наваждение прошло, теперь в его глазах не было ничего, кроме враждебности.
– Не обольщайся!
Мужчина изменился в лице.
– Я больше не Ходзё, и никакие там Удзиясу меня не интересуют. Единственное, что меня может интересовать, это то… что вы – генералы, участвующие в Усобице Духов.
– Сабуро, что ты такое…
– Не знаю, кем ты был для Кагеторы, и не хочу знать. Вы – духи-генералы, значит моя задача ясна.
Вокруг Такаи возникло свечение, белое на фоне темноты. Глядя, как он накапливает силу, мужчина невольно попятился.
– Что ты делаешь, Сабуро?!
– Изгоняю тебя! Убирайся из этого тела, чьим бы оно ни было… Живо, а то отправишься на тот свет прямо так!
– Сабуро!
– А возвращаться!.. – крикнул Такая, нанося удар, – …я буду не к вам!..
Песок под ногами мужчины с шумом взметнулся вверх. Такая не знал пощады. Всплески энергии следовали один за другим, и порождённый ими ветер поднял в воздух клубы песчаной пыли. Мужчина заслонился щитом, накапливая свою собственную ки, и закричал:
– Остановись, Сабуро!.. Я не враг тебе!..
– Ты дух-генерал, остальное не важно! – Такая подтянул энергию к рукам. – Проваливай на тот свет!
Но выпущенный импульс разбился о ментальный щит; посыпались искры. Прикрыв глаза руками, противники дождались, пока угаснет вспышка, и снова уставились друг на друга.
– Зачем ты это делаешь, Сабуро?! Хочешь убить своего брата?
– Мои братья уже четыреста лет как мертвы!
Такая снова потянулся к силе, аура вокруг его тела заколебалась, подобно живому пламени.
– Я не вернусь к Ходзё! – его пальцы скрестились, чтобы образовать знак.
– Сабуро!
Почувствовав, как Такая пытается нарисовать в уме символ, мужчина инстинктивно нанёс удар, попавший прямо в цель. Такая вскрикнул и отлетел назад, к самой кромке воды. Мужчина схватился за дипломат, быстро раскрыл его и достал деревянную коробку, внутри которой лежал круглый плоский предмет, похожий на тарелку.
Волна набежала и отхлынула; вымокший Такая приподнялся, тяжело дыша, и со злостью уставился на своего противника.
– Значит, ты не поможешь нам, Сабуро? – спросил тот, вцепившись пальцами в непонятный кругляш. Такая не ответил. Даже в темноте было видно, как по лицу мужчины пробежала судорога.
– Не вернёшься?.. Совсем никак?..
– Хватит болтовни! – ладони Такаи налились энергией, и вдруг его ослепило бликом: мужчина сдёрнул тряпку с диска, который сжимал в руках, и Такая понял, что это зеркало. Красное зеркало.
– Смотри сюда, Сабуро!..
– Что?..
Стоило ему встретиться глазами со своим отражением, как из зеркала ударил луч света, пронзил его между бровей, вкрутился в голову; всё вокруг стало белым. Последнее, что видел Такая, прежде чем провалиться в темноту – это свой собственный взгляд. Лишившееся души тело рухнуло на песок и осталось лежать без движения.
Зеркало цуцуги в руках мужчины нагрелось и как будто ожило, засияв красным пульсирующим светом. «Сабуро», – мысленно пробормотал Удзитэру, прижимая зеркало к груди. Душа его брата находилась внутри – ведь это было то самое Зеркало Самки, пожирающее души, украденное на днях из святилища Тосёгу.
– Удзитэру-сама, – раздался сзади чей-то голос. Тот, кому он принадлежал, подошёл незаметно: песок ни разу не скрипнул под его ногами. Удзитэру снова обмотал зеркало шёлковой тряпицей и обернулся.
Стоявший рядом человек был высок и широк в плечах. Его длинные волосы, забранные за спиной в хвост, доставали до пояса, а лицо, не походящее на лица типичных японцев, казалось лишённым всякого выражения.
Мужчину звали Фума-но-Котаро. Он был предводителем клана Фума – синоби из Сагами, служивших под началом Ходзё. Фума славились своей проворностью и жестокостью, другие синоби – и те боялись их, и даймё окрестных провинций жили в страхе перед тайными воинами Ходзё. Их командир считался сильнейшим ниндзя эпохи Усобиц.
– Это ты, Котаро?..
– Вы заперли Сабуро-доно в зеркале?
– Другого не оставалось, он меня едва не изгнал.
Удзитэру поджал губы. Котаро бросил на него вопросительный взгляд:
– Значит, он не согласился?
– А что ты хочешь – он четыреста лет был человеком Уэсуги… К тому же, во время Смуты при Отатэ мы ничем ему не пригодились. Неудивительно, что он держит на нас обиду, – сказал Удзитэру и крепче прижал к себе зеркало.
Ходзё Удзитэру, третий сын третьего главы клана, Ходзё Удзиясу, был хозяином замка Хатиодзи, подчиняющегося Одаваре. Когда разразилась Смута при Отатэ, он направил в помощь Кагеторе войско, которое оказалось перехвачено Такэдой Кацуёри, переметнувшимся на сторону Кагекацу. При мысли о том, что он не оправдал доверия брата и ничем не смог ему помочь, сердце Удзитэру до сих пор переполнялось горечью.
«Выходит, ты ненавидишь меня, Сабуро…»
Цель, которую преследовал Удзитэру, появившись перед Такаей – уговорить его вернуться к Ходзё. Первым Кагетору обнаружил Котаро, следивший за мятежным семейством Тосима из замка Нэрима. Когда Кагетора объявился там, Котаро моментально доложил Удзитэру.
Ходзё и без того были наслышаны о нём. Их привлекала его особая сила, сулившая победу в Усобице Духов, и рано или поздно они собирались заполучить Кагетору себе.
– Что будем делать с телом, Удзитэру-доно? Избавимся, пока не поздно? – деловым тоном осведомился Котаро, подходя к лежащему на песке Такае. – Если сотрудничать Сабуро-доно отказался, то он опасен. Очень опасен. Случись ему прийти в себя – и он создаст нам множество проблем. Я считаю, что его душу лучше держать в зеркале, а тело вообще лишнее.
Секунду Удзитэру колебался, но потом приказал:
– Тело тоже в машину.
– Удзитэру-доно?.. – во взгляде разведчика явственно читался вопрос, но Удзитэру не взял своих слов обратно.
– Я сказал, в машину.
Котаро, не скрывая недоумения, тихим голосом ответил «Слушаюсь», подошёл к Такае и легко поднял его с земли.
– Скажи, Котаро, – спросил Удзитэру. – Как дела у моего брата в Никко? Всё идёт по плану?
– Удзимаса-доно справляется со всем без задержек. Что касается священного дерева в святилище Футарасан, две жертвы для поддерживающих стволов уже были найдены и помещены внутрь.
– То есть, остаётся главное дерево… – Удзитэру поднял тяжёлый взгляд к небесам. – И как с этим?..
– Другая сторона взяла эту задачу на себя. Для главной жертвы не годится никто, кроме того человека… Как только они привезут его, в тот же день в Никко всё будет готово.
– Ах, «они»… – подозрительно нахмурился Удзитэру. – Вижу, мой брат весьма на них полагается, но я не могу столь безоговорочно им доверять… В самом деле, стоило ли поручать этим людям так много?..
– Удзитэру-доно?.. – вопросительно пробормотал Котаро.
– Как бы там ни было, мои дела – в Хаконэ (7). С Никко пусть разбирается старший брат. И всё, что мне осталось – это принести жертву Дереву Стрелы…
Удзитэру опустил взгляд на свои руки, бережно сжимавшие магический предмет. Зеркало цуцуги хорошо поохотилось, душа Кагеторы покоилась в его хищной утробе, и теперь оно рассеивало вокруг слабое сияние. Удзитэру сдвинул брови и повернулся к Котаро:
– Возвращаемся в Хаконэ. Подгони машину.
– Будет сделано.
С сомнением поглядев вслед удаляющемуся Удзитэру, разведчик поудобнее перехватил безжизненное тело Такаи в руках.
Шум волн не смолкал ни на секунду. В небе над заливом Сагами, погрузившимся во тьму, вспыхнула красным светом одинокая звезда.
***
В тот день, первого сентября, Юзуру было не до школы. Когда утром он узнал от Мии, младшей сестры Такаи, что тот до сих пор не вернулся из Токио (они-то с Саори приехали накануне вечером), все другие мысли вылетели у него из головы. Он ушёл из школы до обеда, прогуляв кружок, взял с собой Чиаки и отправился прямиком к Такае домой.
– Ну, что я говорил! – кричал Юзуру. – Нельзя было его оставлять, нельзя было уезжать без него!
Чиаки дулся. Поток обвинений в его адрес не прекращался с самого утра – ведь вчера, когда Юзуру порывался искать Такаю и ничего не желал слушать, именно он утащил его в Мацумото буквально за шкирку.
– Ладно, заткнись уже, Нарита.
– Он на всё способен, когда слетает с тормозов! Если с ним что-нибудь случится, то из-за тебя!
– Блин, достал!.. Ты что, его не знаешь? Пошёл, небось, шататься по Кабукитё, снимать стресс – вот и всё.
Юзуру обернулся так резко и с таким гневным видом, что Чиаки невольно подался назад.
– У тебя совесть есть? Ты виноват.
– Ха! А ты виноват в том, что Кагетора превращается в рохлю – слишком много с ним цацкаешься.
– Цацкаюсь?! Я за него волнуюсь, потому что у него сложный характер!
– Да-да, конечно.
Реплики Чиаки злили Юзуру всё больше и больше.
– Я не понимаю, в чём проблема? Почему ты всё сваливаешь на него? За что ты его так не любишь, чем он тебе не угодил?
– Да всем, дурак! – Чиаки поджал губы. – На него же сейчас смотреть тошно! Сопляк! Обычный дворовый пацан!
– Эй, поосторожнее со словами!
– Тебе, – сказал Чиаки и остро глянул на Юзуру, – этого не понять. Кагетора, на самом деле, ни капли не похож на этого слабака. Он ближе к совершенству, он страшнее… С ним хочется соревноваться…
– Чиаки…
– А вообще, он мне с самого начала не нравился. Подумаешь, сын Удзиясу. Устроился, как у себя дома. Решил, что какой-то там паршивый Ходзё имеет право наследовать Уэсуги Кэнсину!.. Идиот. После первой смерти, когда Кэнсин попросил меня работать под его началом… Я думал, лопну от злости. Тогда мне и в голову не пришло, что это может затянуться на четыреста лет – потому и согласился, – Чиаки раздражённо фыркнул. – Не хотел ему уступать. Я, между, прочим, вассал Уэсуги не в первом поколении, у меня тоже есть гордость. И от Ходзё я немало натерпелся.
– И так ты с тех пор с ним и соперничаешь? Глупо! Четыреста лет уже прошло. Ходзё, Уэсуги… Не всё ли теперь равно?
– Нарываешься? – угрюмо спросил Чиаки.
– А что, скажешь, я не прав? В эпоху Усобиц – ладно, что было, то было, но помнить об этом до сих пор… Не надоело тебе ещё?
Юзуру бил не в бровь, а в глаз. Чиаки не нашёлся, что ответить.
Действительно, вражда между Уэсуги и Ходзё лишь дала толчок. Настоящее чувство соперничества зародилось, когда он стал одним из якш и узнал Кагетору ближе, оценил его способности и человеческие качества. Кагетора вовсе не был ничтожеством, как Нагахидэ когда-то думал. Теперь он и сам частенько кивал головой, признавая: «Да, это сын Удзиясу, одного из трёх героев Канто».
Так протест перерос в желание померяться силой – чем больше он Кагетору уважал, тем больше ему этого хотелось, ибо какой смысл в слабом противнике? Уж если тягаться, то с тем, кто действительно силён, чьи способности ты признаёшь и ценишь. Своим соперником нужно гордиться.
Мало кому случается встретить на жизненном пути истинного соперника. Нагахидэ повезло, у него был Кагетора – человек, с которым можно устроить настоящий поединок. Ради этого уже стоило жить.
«И во что он превратился?.. Я не могу ему простить…»
Вот почему на самом деле злился Чиаки, но Юзуру был сейчас не в состоянии его понять. Он видел перед собой только «Оги Такаю», и никого больше.
– Заладил – «Кагетора, Кагетора»!.. Такая-то здесь причём?! Ты взъелся на него ни за что ни про что!.. Всё, ладно, можешь проваливать, я сам его найду, – бросил Юзуру, развернулся, и резким шагом двинулся в противоположную от дома Такаи сторону.
– Эй!.. Ты куда?!
– В Токио! Искать его!
– Искать… Эй, Нарита!
Не обращая внимания на окрики Чиаки, Юзуру начал взбираться в горку по направлению к станции, как вдруг подъехавшая сзади машина внезапно встала посреди дороги, перегораживая ему путь. Юзуру моргнул и остановился. Передняя дверь машины открылась, выпуская незнакомого юношу примерно одних с ним лет.
Темноглазый, хрупкий, интеллигентного вида юноша подошёл к недоумевающему Юзуру и спросил:
– Это вы – Нарита Юзуру-сан?
– Я, – растерялся тот. – А что?..
Подоспевший Чиаки загородил его собой и набычился:
– Чего надо?
Он хотел сделать шаг, как вдруг обнаружил, что тело не слушается его.
– А…
– Чиаки?.. – Юзуру подался вперёд, и тогда незнакомец ударил его по шее ребром ладони. Глядя, как Юзуру беззвучно оседает на землю, Чиаки охнул, но путы были слишком сильны, он не мог пошевелиться. Темноглазый юноша опустился на асфальт и приподнял Юзуру за плечи.
– Ах… ты!..
– Нарита-доно отправится со мной, – сказал он, передавая Юзуру мужчине, вставшему с водительского сиденья. Чиаки отчаянно пытался освободиться; неизвестно, какой природы были сковавшие его путы, но они и не думали ослабевать.
– Кто ты… такой…
– Вы из Уэсуги, если я не ошибаюсь? – выходит, юноша о нём знал. – Нарита-доно пойдёт со мной. Нам нужна сила, явленная в Сэндае.
– Сволочь… Назовись!..
Противник наградил его молчаливым взглядом. Чиаки вздрогнул. В глазах побелело – вокруг заклубился плотный туман, скрадывающий очертания юношеской фигуры.
«Это ещё что…»
– Передайте Наоэ, – раздался голос из тумана, – я не забыл о смерти матери в Ямагате. Я отомщу.
– Что ты сказал?.. Значит, ты…
…Датэ Кодзиро, – младший брат Масамунэ, примкнувший к Могами во время битвы за Сэндай, – чьё местонахождение считалось неизвестным после того, как Наоэ отправил на тот свет его мать, Хосюнъин. Но что он здесь делает?..
– Стой, паскуда!..
Чиаки поднатужился, сбросил путы, и в ту же секунду ударил силой. Удар, кажется, пришёлся в цель – туман начал рассеиваться. Это была какая-то разновидность иллюзии… Чиаки сосредоточенно сдвинул брови:
– Детские фокусы!.. Сейчас я…
И в этот момент противник сделал свой следующий ход. На дороге показались силуэты людей (где только прятались?), обступили Чиаки и обрушили на него потоки энергии.
– Кх!..
Он закрылся щитом, посыпались искры. Атака была скоординированной и беспощадной. Оказывается, их давно окружили, но Чиаки слишком поздно это заметил.
Водитель отнёс Юзуру в машину, Кодзиро забрался следом, и они умчались на огромной скорости, пока Чиаки отбивался от ударов.
– Ах вы сволочи… – у него волосы встали дыбом от злости. Чиаки выплеснул всю силу, какая в нём была. Его аура ярко вспыхнула, поглощая энергетические шары противников, следом раздался оглушительный грохот, а потом всё стихло.
– Ну, погоди… – он хотел было броситься вдогонку за машиной, но как будто обо что-то споткнулся. Чиаки удивлённо посмотрел вниз и увидел на своей щиколотке белую руку, тянущуюся прямо из асфальта. Вздрогнув, он попытался высвободиться, тогда из-за его плеча выглянула отрезанная женская голова и отчётливо проговорила:
– Не пущу.
Полуразложившиеся губы скривились в отвратительной усмешке. Пряди чёрных волос вытянулись и опутались вокруг тела Чиаки.
Он издал нечленораздельный вопль. Прочные как сталь волосы спеленали его, обвились вокруг шеи и начали душить.
– Ха…а…
Голова с довольным видом смотрела, как Чиаки задыхается. Его силы начали таять, он упал на колени.
«Зар-раза…»
Каким-то чудом ему удалось просунуть руку в карман, где лежала маленькая деревянная куколка – коппасин, вырезанное из священного дерева вместилище божества; Чиаки носил их с собой для самозащиты. Фигурка в кармане вызывала Синего конго (8).
Придушенным голосом пробормотав мантру, Чиаки вывел пальцем символ Ун. Синекожий демон явился на свет с грохотом, разинул пасть и выплюнул сгусток белого пламени. Всё потонуло в ослепительной вспышке, за которой последовал короткий крик; женские волосы исчезли, и Чиаки, наконец, был свободен.
– Хорошо, что я всегда ношу их с собой… – пробормотал он, переводя дыхание, а потом посмотрел в ту сторону, где скрылась машина.
«Нарита!..»
-------------------------------------
Комментарии переводчика
1. Врата Вечной Зелени – главный вход в первый ярус цитадели Одавара. Названы так из-за сосен, с давних времён растущих по бокам.
2. Тоётоми Хидэёси – второй из трёх великих объединителей Японии, преемник Оды Нобунаги.
3. Хидэёси прятал строящееся укрепление от глаз наблюдателей, пока однажды люди из Одавары не увидели на соседней горе полностью готовый замок – словно он вырос там за одну ночь.
4. Поздние Ходзё – так называют феодальный клан эпохи Усобиц, чтобы не путать с одноимённым семейством эпохи камакурского сёгуната (генеалогически они не связаны).
5. Канагава – префектура к западу от Токио, включает полностью старую провинцию Сагами и часть провинции Мусаси.
6. Токайдо – тракт, соединявший Эдо (современный Токио) со старой столицей Киото.
7. Хаконэ – название горной гряды к западу от Токио. В настоящее время – туристический центр, популярное место отдыха для токийских жителей.
8. Синий конго – один из божков эзотерического буддизма, исцеляющий от болезней.
Солнце начало клониться к западу, когда прямая дорога из центра привела их, наконец, в Одавару. Они остановились у замка и вышли из машины, чтобы тут же попасть под жаркие солнечные лучи.
Стены цитадели белели на фоне яркого синего неба. Усыпанная гравием дорожка перешла в каменную лестницу. Взобравшись по ней, они миновали Врата Вечной Зелени (1), за которыми возвышалась бетонная башня реконструированного замка Одавара.
Такая остановился, молча глядя на башню снизу вверх. Во дворе замка, превращённом в парк, располагался небольшой зверинец со слонами, львами, и прочей живностью, что являло взору довольно странную картину. Мужчина купил билеты в кассе и, не дожидаясь своего попутчика, направился ко входу в башню, внутри которой была выставлена экспозиция по истории замка. Такая последовал за ним.
Даже не взглянув на экспонаты, мужчина, сжимая в правой руке уже знакомый Такае дипломат, поднялся по лестнице на самый верх.
Со смотровой площадки виднелось море. Город Одавара раскинулся на его берегу, окружённый сзади горными цепями Хаконэ и Танзавы. Такая, по-прежнему молчаливый, зачарованно смотрел на простиравшийся вокруг пейзаж, его лицо внезапно лишилось всех эмоций.
– Вон там гора Исигаки, где разбил свой лагерь Тоётоми Хидэёси (2), – сказал мужчина, глядя на пологий склон с юго-западной стороны.
Укрепление на горе Исигаки, заложенное Хидэёси при осаде Одавары, было известно в народе как «Замок за одну ночь» (3). Действительно, оттуда цитадель Ходзё должна просматриваться, как на ладони…
Знаменитая осада Одавары, начавшаяся весной 1590 года, имела целью проучить непослушных Ходзё Удзимасу и Удзинао, отца с сыном, которые отказались подчиняться Хидэёси. Даймё всех провинций прислали войска в доказательство своей преданности регенту, и даже Датэ Масамунэ, до последнего тянувший с ответом, в конце концов явился к Хидэёси на поклон.
Перед лицом огромной армии числом в 220 тысяч Ходзё сначала решили держать оборону, но потом сдались. В качестве наказания Хидэёси велел Удзимасе и его младшему брату Удзитэру совершить сэппуку, что они и сделали в июле месяце.
– И всё же, Одавара была самой неприступной крепостью в стране. Её осаждали и Уэсуги Кэнсин, и Такэда Сингэн, оба понесли большие потери, но так и не смогли взять. В конце концов, Ходзё склонились перед Хидэёси, потому что он задавил их числом, но сам замок ни разу не был взят штурмом. Лучший замок в Канто.
Такая молчал, хотя мужчина, похоже, и не ждал от него ответа. С обзорной площадки было видно всё, но Такаю не занимали горы; он смотрел на сверкающие под солнцем воды залива Сагами, ловя лицом долетающий с моря ветерок.
– Это – гордость клана Ходзё, – продолжал мужчина у него за спиной, – дом для всех, в ком течёт их кровь, прибежище их душ… Родина.
Ветер дул с моря. Снизу поднялась экскурсионная группа, но громкие голоса туристов не достигали двоих попутчиков, словно те перенеслись в иное измерение, оказавшись отрезанными от окружающей суеты.
Такая смотрел вдаль, не шевелясь. Мужчина тихо стоял рядом, и по его виду было непонятно, догадывается ли он о том, что происходит в сердце юноши.
Залив Сагами сиял в солнечных лучах. Лёгкий запах моря, доносимый горячим ветром, пробуждал дремлющую глубоко память о давних временах. Спокойный шум прибоя… На востоке виднеются очертания полуострова Миура, на западе – полуострова Маназуру, а в ясные дни даже полуостров Изу можно разглядеть. Не самый драматический пейзаж, похожий на сотни других пейзажей… Но Такая знал его.
Это была картина изначального, её отпечаток Такая всё время носил в себе. Изображение ложилось на сетчатку его глаз, взывая к похороненным воспоминаниям. Далёкие голоса людей, похожие на мягкий шёпот волн, пробивались сквозь толщу лет, с самого дна души. Мужчина, глядевший ему в спину, опустил голову, а потом, словно следуя за течением его чувств, снова перевёл взгляд на море.
Со времён Ходзё Соуна, который основал род, и на протяжении последующих пяти поколений Одавара была главной крепостью Подзних Ходзё (4), одного из сильнейших феодальных кланов в Канто. Она и по сей день оставалась крупным городом западной Канагавы (5), богатым историей, сохранившим атмосферу эпохи Эдо, когда поселение – первое по величине среди пятидесяти трёх станций Токайдо (6) – переживало свой расцвет.
Замок Одавара, перенесший во дни усобиц множество нападений со стороны соседей, – Такэды Сингэна из провинции Кай и Уэсуги Кэнсина из провинции Этиго, – тем не менее выстоял, заслужив славу неприступной крепости, и теперь поток туристов не прекращался здесь круглый год.
Такая всё молчал. В какой-то момент простирающееся перед глазами широкое море напомнило ему об отце.
Отцовский голос… Слишком далёкий, слишком глубокий, неразличимый… Нет, то не был голос его нынешнего отца, хотя сам Такая не отдавал себе в этом отчёта. Что-то бесконечно большое, родное, вызывающее почтительный страх… Такая не понимал, откуда в нём эти чувства, не осознавал умом, но душа – душа знала, о ком напоминает море, отражающееся сейчас в его зрачках: о родном отце Сабуро Кагеторы, Ходзё Удзиясу.
Вдоль побережья Одавары тянулись параллельно друг другу две автомагистрали: Западно-сёнанский объездной путь и государственное шоссе №1. Для прогулки на машине – в самый раз, но если встать на берегу, то дороги закрывали собой горы, отчего пейзаж получался несколько ущербным.
Они ушли из замка, когда солнце уже садилось, прошли пешком минут пятнадцать и оказались на пляже Миюки. Мерно вздыхающее море на закате стало ещё красивее. Такая повернулся лицом к воде, обхватил себя руками за плечи и закрыл глаза, позволив ветру играть своими волосами. Мужчина больше не заговаривал с ним, только следил взглядом, держась немного позади.
Сколько они простояли так, в молчании?.. Над пляжем сгустились сумерки, едущие по дороге машины начали постепенно включать фары, когда Такая, дождавшись тишины между всплесками волн, наконец, сказал:
– Ну, и что теперь?
Мужчина чуть повёл глазами, а Такая, не оборачиваясь, продолжил:
– Чего вы от меня хотите? Ты не поленился привести меня сюда, вряд ли ты собираешься меня так просто отпустить – не настолько вы великодушны… Я для вас слишком опасен, моя свобода может однажды стоить вам жизни… Разве нет?
Мужчина и бровью не повёл. Такая уже догадывался, кем он был и зачем привёз его в Одавару… Впрочем, не его; мужчину интересовал не Оги Такая, а Сабуро Кагетора.
– Вернись, – в конце концов проговорил его спутник. – Вернись к нам, Сабуро…
– Вернуться?.. – эхом отозвался Такая, будто пробуя слово на вкус.
– Здесь твоя родина. Четыреста лет назад тебя отдали в Этиго, ты так и умер на чужбине, ни разу не увидев больше Одавары… Неужели тебе не хотелось вернуться в отчий дом?
Такаю обступили воспоминания. В тот далёкий день в пылающем замке Самэгао, когда он понял, что всему настал конец… Какой мираж, какое видение промелькнуло перед его мысленным взором, даря покой отчаявшейся душе?.. Морские просторы Сагами. Пережив смуту, поражение, гибель множества людей, напоследок он видел родное море.
Приставив лезвие к своей плоти, он, должно быть, уповал на возвращение. Он выбрал смерть не ради Чистой Земли, а для того, чтобы вернуться на родину, которую только и мог, что хранить в сердце, но которая была для него слаще рая – земля обетованная, где исчезнет всякое страдание.
«Хочу вернуться…»
Это желание никуда не делось за четыреста лет. Став перерождённым, он несколько раз попадал в Одавару, и с каждым разом убеждался в том, что его родины больше нет – есть похожее с виду, но совершенно другое место. Он не смог бы объяснить, почему так чувствует, но знал наверняка: теперь ему до скончания веков некуда возвращаться. Дом так и остался – в сердце. Он лишился своего пристанища, так почему же…
– Куда мне прикажешь возвращаться? – пробормотал Такая, глядя себе под ноги. – У меня ничего больше нет…
– К нам, – спокойно ответил мужчина. – У тебя по-прежнему есть семья, в её лоно ты и хотел вернуться… Все тебя ждут. Отец… – тут Такая резко вскинул голову, – отец тоже ждёт твоего возвращения, как ждал четыреста лет назад. Даже будучи тяжело болен, он беспокоился о сыне, которого отослал сначала к Такэда, потом к двоюродному деду, потом к Уэсуги… Он всё время тебя жалел.
Такая молчал.
– Не думай, что ты был для него лишь пешкой в игре. Он дорожил тобой, в душе просил прощения, и помнил о тебе до самого последнего часа…
– Батюшка?.. – Такаю услышанное явно взволновало.
– Да. Он был человеком великой души, но ты ведь и сам знаешь это. Он любил нас, братьев, с одинаковой силой, мы росли, окружённые заботой и строгостью… Сабуро. Ты тоже его сын. Ты Ходзё, как и мы, поэтому возвращайся. Забудь о тяжком, неприглядном прошлом, и возвращайся, наконец, домой.
Такая обернулся. Мужчина посмотрел на него с невыразимой теплотой и повторил:
– Возвращайся…
Такая не знал, как обуздать мечущиеся чувства. Чьё именно это было желание, Кагеторы или Оги Такаи? Сейчас это казалось не важным… То, к чему всегда тянулось его сердце, изголодавшееся по семейному теплу, – тянулось напрасно… Вот чем на самом деле была для него «родина».
Дом, куда он хотел вернуться, всегда был полон любви, безвозмездной любви, которую дарит родство. Мужчина протянул широкую ладонь. Такая шагнул к нему, собираясь сжать эту, без сомнения тёплую, руку… Как вдруг в его мозгу вспыхнул образ.
Белоснежное пространство, и посреди него – человек в белых одеждах монаха-воина, взирающий на Такаю строгим ясным взглядом. Тот, кого называли земным воплощением Бисямон-тэна, кто выходил на поле битвы, чтобы отстаивать высокие идеалы, чьё имя стало синонимом справедливости… Уэсуги Кэнсин.
Кагетора!
Голос прозвучал, как раскат грома, разрывая невидимую нить, протянувшуюся было между ним и мужчиной. Рука Такаи замерла в воздухе.
«Отец!..»
Он отдёрнул руку и сжал её в кулак. Наваждение прошло, теперь в его глазах не было ничего, кроме враждебности.
– Не обольщайся!
Мужчина изменился в лице.
– Я больше не Ходзё, и никакие там Удзиясу меня не интересуют. Единственное, что меня может интересовать, это то… что вы – генералы, участвующие в Усобице Духов.
– Сабуро, что ты такое…
– Не знаю, кем ты был для Кагеторы, и не хочу знать. Вы – духи-генералы, значит моя задача ясна.
Вокруг Такаи возникло свечение, белое на фоне темноты. Глядя, как он накапливает силу, мужчина невольно попятился.
– Что ты делаешь, Сабуро?!
– Изгоняю тебя! Убирайся из этого тела, чьим бы оно ни было… Живо, а то отправишься на тот свет прямо так!
– Сабуро!
– А возвращаться!.. – крикнул Такая, нанося удар, – …я буду не к вам!..
Песок под ногами мужчины с шумом взметнулся вверх. Такая не знал пощады. Всплески энергии следовали один за другим, и порождённый ими ветер поднял в воздух клубы песчаной пыли. Мужчина заслонился щитом, накапливая свою собственную ки, и закричал:
– Остановись, Сабуро!.. Я не враг тебе!..
– Ты дух-генерал, остальное не важно! – Такая подтянул энергию к рукам. – Проваливай на тот свет!
Но выпущенный импульс разбился о ментальный щит; посыпались искры. Прикрыв глаза руками, противники дождались, пока угаснет вспышка, и снова уставились друг на друга.
– Зачем ты это делаешь, Сабуро?! Хочешь убить своего брата?
– Мои братья уже четыреста лет как мертвы!
Такая снова потянулся к силе, аура вокруг его тела заколебалась, подобно живому пламени.
– Я не вернусь к Ходзё! – его пальцы скрестились, чтобы образовать знак.
– Сабуро!
Почувствовав, как Такая пытается нарисовать в уме символ, мужчина инстинктивно нанёс удар, попавший прямо в цель. Такая вскрикнул и отлетел назад, к самой кромке воды. Мужчина схватился за дипломат, быстро раскрыл его и достал деревянную коробку, внутри которой лежал круглый плоский предмет, похожий на тарелку.
Волна набежала и отхлынула; вымокший Такая приподнялся, тяжело дыша, и со злостью уставился на своего противника.
– Значит, ты не поможешь нам, Сабуро? – спросил тот, вцепившись пальцами в непонятный кругляш. Такая не ответил. Даже в темноте было видно, как по лицу мужчины пробежала судорога.
– Не вернёшься?.. Совсем никак?..
– Хватит болтовни! – ладони Такаи налились энергией, и вдруг его ослепило бликом: мужчина сдёрнул тряпку с диска, который сжимал в руках, и Такая понял, что это зеркало. Красное зеркало.
– Смотри сюда, Сабуро!..
– Что?..
Стоило ему встретиться глазами со своим отражением, как из зеркала ударил луч света, пронзил его между бровей, вкрутился в голову; всё вокруг стало белым. Последнее, что видел Такая, прежде чем провалиться в темноту – это свой собственный взгляд. Лишившееся души тело рухнуло на песок и осталось лежать без движения.
Зеркало цуцуги в руках мужчины нагрелось и как будто ожило, засияв красным пульсирующим светом. «Сабуро», – мысленно пробормотал Удзитэру, прижимая зеркало к груди. Душа его брата находилась внутри – ведь это было то самое Зеркало Самки, пожирающее души, украденное на днях из святилища Тосёгу.
– Удзитэру-сама, – раздался сзади чей-то голос. Тот, кому он принадлежал, подошёл незаметно: песок ни разу не скрипнул под его ногами. Удзитэру снова обмотал зеркало шёлковой тряпицей и обернулся.
Стоявший рядом человек был высок и широк в плечах. Его длинные волосы, забранные за спиной в хвост, доставали до пояса, а лицо, не походящее на лица типичных японцев, казалось лишённым всякого выражения.
Мужчину звали Фума-но-Котаро. Он был предводителем клана Фума – синоби из Сагами, служивших под началом Ходзё. Фума славились своей проворностью и жестокостью, другие синоби – и те боялись их, и даймё окрестных провинций жили в страхе перед тайными воинами Ходзё. Их командир считался сильнейшим ниндзя эпохи Усобиц.
– Это ты, Котаро?..
– Вы заперли Сабуро-доно в зеркале?
– Другого не оставалось, он меня едва не изгнал.
Удзитэру поджал губы. Котаро бросил на него вопросительный взгляд:
– Значит, он не согласился?
– А что ты хочешь – он четыреста лет был человеком Уэсуги… К тому же, во время Смуты при Отатэ мы ничем ему не пригодились. Неудивительно, что он держит на нас обиду, – сказал Удзитэру и крепче прижал к себе зеркало.
Ходзё Удзитэру, третий сын третьего главы клана, Ходзё Удзиясу, был хозяином замка Хатиодзи, подчиняющегося Одаваре. Когда разразилась Смута при Отатэ, он направил в помощь Кагеторе войско, которое оказалось перехвачено Такэдой Кацуёри, переметнувшимся на сторону Кагекацу. При мысли о том, что он не оправдал доверия брата и ничем не смог ему помочь, сердце Удзитэру до сих пор переполнялось горечью.
«Выходит, ты ненавидишь меня, Сабуро…»
Цель, которую преследовал Удзитэру, появившись перед Такаей – уговорить его вернуться к Ходзё. Первым Кагетору обнаружил Котаро, следивший за мятежным семейством Тосима из замка Нэрима. Когда Кагетора объявился там, Котаро моментально доложил Удзитэру.
Ходзё и без того были наслышаны о нём. Их привлекала его особая сила, сулившая победу в Усобице Духов, и рано или поздно они собирались заполучить Кагетору себе.
– Что будем делать с телом, Удзитэру-доно? Избавимся, пока не поздно? – деловым тоном осведомился Котаро, подходя к лежащему на песке Такае. – Если сотрудничать Сабуро-доно отказался, то он опасен. Очень опасен. Случись ему прийти в себя – и он создаст нам множество проблем. Я считаю, что его душу лучше держать в зеркале, а тело вообще лишнее.
Секунду Удзитэру колебался, но потом приказал:
– Тело тоже в машину.
– Удзитэру-доно?.. – во взгляде разведчика явственно читался вопрос, но Удзитэру не взял своих слов обратно.
– Я сказал, в машину.
Котаро, не скрывая недоумения, тихим голосом ответил «Слушаюсь», подошёл к Такае и легко поднял его с земли.
– Скажи, Котаро, – спросил Удзитэру. – Как дела у моего брата в Никко? Всё идёт по плану?
– Удзимаса-доно справляется со всем без задержек. Что касается священного дерева в святилище Футарасан, две жертвы для поддерживающих стволов уже были найдены и помещены внутрь.
– То есть, остаётся главное дерево… – Удзитэру поднял тяжёлый взгляд к небесам. – И как с этим?..
– Другая сторона взяла эту задачу на себя. Для главной жертвы не годится никто, кроме того человека… Как только они привезут его, в тот же день в Никко всё будет готово.
– Ах, «они»… – подозрительно нахмурился Удзитэру. – Вижу, мой брат весьма на них полагается, но я не могу столь безоговорочно им доверять… В самом деле, стоило ли поручать этим людям так много?..
– Удзитэру-доно?.. – вопросительно пробормотал Котаро.
– Как бы там ни было, мои дела – в Хаконэ (7). С Никко пусть разбирается старший брат. И всё, что мне осталось – это принести жертву Дереву Стрелы…
Удзитэру опустил взгляд на свои руки, бережно сжимавшие магический предмет. Зеркало цуцуги хорошо поохотилось, душа Кагеторы покоилась в его хищной утробе, и теперь оно рассеивало вокруг слабое сияние. Удзитэру сдвинул брови и повернулся к Котаро:
– Возвращаемся в Хаконэ. Подгони машину.
– Будет сделано.
С сомнением поглядев вслед удаляющемуся Удзитэру, разведчик поудобнее перехватил безжизненное тело Такаи в руках.
Шум волн не смолкал ни на секунду. В небе над заливом Сагами, погрузившимся во тьму, вспыхнула красным светом одинокая звезда.
***
В тот день, первого сентября, Юзуру было не до школы. Когда утром он узнал от Мии, младшей сестры Такаи, что тот до сих пор не вернулся из Токио (они-то с Саори приехали накануне вечером), все другие мысли вылетели у него из головы. Он ушёл из школы до обеда, прогуляв кружок, взял с собой Чиаки и отправился прямиком к Такае домой.
– Ну, что я говорил! – кричал Юзуру. – Нельзя было его оставлять, нельзя было уезжать без него!
Чиаки дулся. Поток обвинений в его адрес не прекращался с самого утра – ведь вчера, когда Юзуру порывался искать Такаю и ничего не желал слушать, именно он утащил его в Мацумото буквально за шкирку.
– Ладно, заткнись уже, Нарита.
– Он на всё способен, когда слетает с тормозов! Если с ним что-нибудь случится, то из-за тебя!
– Блин, достал!.. Ты что, его не знаешь? Пошёл, небось, шататься по Кабукитё, снимать стресс – вот и всё.
Юзуру обернулся так резко и с таким гневным видом, что Чиаки невольно подался назад.
– У тебя совесть есть? Ты виноват.
– Ха! А ты виноват в том, что Кагетора превращается в рохлю – слишком много с ним цацкаешься.
– Цацкаюсь?! Я за него волнуюсь, потому что у него сложный характер!
– Да-да, конечно.
Реплики Чиаки злили Юзуру всё больше и больше.
– Я не понимаю, в чём проблема? Почему ты всё сваливаешь на него? За что ты его так не любишь, чем он тебе не угодил?
– Да всем, дурак! – Чиаки поджал губы. – На него же сейчас смотреть тошно! Сопляк! Обычный дворовый пацан!
– Эй, поосторожнее со словами!
– Тебе, – сказал Чиаки и остро глянул на Юзуру, – этого не понять. Кагетора, на самом деле, ни капли не похож на этого слабака. Он ближе к совершенству, он страшнее… С ним хочется соревноваться…
– Чиаки…
– А вообще, он мне с самого начала не нравился. Подумаешь, сын Удзиясу. Устроился, как у себя дома. Решил, что какой-то там паршивый Ходзё имеет право наследовать Уэсуги Кэнсину!.. Идиот. После первой смерти, когда Кэнсин попросил меня работать под его началом… Я думал, лопну от злости. Тогда мне и в голову не пришло, что это может затянуться на четыреста лет – потому и согласился, – Чиаки раздражённо фыркнул. – Не хотел ему уступать. Я, между, прочим, вассал Уэсуги не в первом поколении, у меня тоже есть гордость. И от Ходзё я немало натерпелся.
– И так ты с тех пор с ним и соперничаешь? Глупо! Четыреста лет уже прошло. Ходзё, Уэсуги… Не всё ли теперь равно?
– Нарываешься? – угрюмо спросил Чиаки.
– А что, скажешь, я не прав? В эпоху Усобиц – ладно, что было, то было, но помнить об этом до сих пор… Не надоело тебе ещё?
Юзуру бил не в бровь, а в глаз. Чиаки не нашёлся, что ответить.
Действительно, вражда между Уэсуги и Ходзё лишь дала толчок. Настоящее чувство соперничества зародилось, когда он стал одним из якш и узнал Кагетору ближе, оценил его способности и человеческие качества. Кагетора вовсе не был ничтожеством, как Нагахидэ когда-то думал. Теперь он и сам частенько кивал головой, признавая: «Да, это сын Удзиясу, одного из трёх героев Канто».
Так протест перерос в желание померяться силой – чем больше он Кагетору уважал, тем больше ему этого хотелось, ибо какой смысл в слабом противнике? Уж если тягаться, то с тем, кто действительно силён, чьи способности ты признаёшь и ценишь. Своим соперником нужно гордиться.
Мало кому случается встретить на жизненном пути истинного соперника. Нагахидэ повезло, у него был Кагетора – человек, с которым можно устроить настоящий поединок. Ради этого уже стоило жить.
«И во что он превратился?.. Я не могу ему простить…»
Вот почему на самом деле злился Чиаки, но Юзуру был сейчас не в состоянии его понять. Он видел перед собой только «Оги Такаю», и никого больше.
– Заладил – «Кагетора, Кагетора»!.. Такая-то здесь причём?! Ты взъелся на него ни за что ни про что!.. Всё, ладно, можешь проваливать, я сам его найду, – бросил Юзуру, развернулся, и резким шагом двинулся в противоположную от дома Такаи сторону.
– Эй!.. Ты куда?!
– В Токио! Искать его!
– Искать… Эй, Нарита!
Не обращая внимания на окрики Чиаки, Юзуру начал взбираться в горку по направлению к станции, как вдруг подъехавшая сзади машина внезапно встала посреди дороги, перегораживая ему путь. Юзуру моргнул и остановился. Передняя дверь машины открылась, выпуская незнакомого юношу примерно одних с ним лет.
Темноглазый, хрупкий, интеллигентного вида юноша подошёл к недоумевающему Юзуру и спросил:
– Это вы – Нарита Юзуру-сан?
– Я, – растерялся тот. – А что?..
Подоспевший Чиаки загородил его собой и набычился:
– Чего надо?
Он хотел сделать шаг, как вдруг обнаружил, что тело не слушается его.
– А…
– Чиаки?.. – Юзуру подался вперёд, и тогда незнакомец ударил его по шее ребром ладони. Глядя, как Юзуру беззвучно оседает на землю, Чиаки охнул, но путы были слишком сильны, он не мог пошевелиться. Темноглазый юноша опустился на асфальт и приподнял Юзуру за плечи.
– Ах… ты!..
– Нарита-доно отправится со мной, – сказал он, передавая Юзуру мужчине, вставшему с водительского сиденья. Чиаки отчаянно пытался освободиться; неизвестно, какой природы были сковавшие его путы, но они и не думали ослабевать.
– Кто ты… такой…
– Вы из Уэсуги, если я не ошибаюсь? – выходит, юноша о нём знал. – Нарита-доно пойдёт со мной. Нам нужна сила, явленная в Сэндае.
– Сволочь… Назовись!..
Противник наградил его молчаливым взглядом. Чиаки вздрогнул. В глазах побелело – вокруг заклубился плотный туман, скрадывающий очертания юношеской фигуры.
«Это ещё что…»
– Передайте Наоэ, – раздался голос из тумана, – я не забыл о смерти матери в Ямагате. Я отомщу.
– Что ты сказал?.. Значит, ты…
…Датэ Кодзиро, – младший брат Масамунэ, примкнувший к Могами во время битвы за Сэндай, – чьё местонахождение считалось неизвестным после того, как Наоэ отправил на тот свет его мать, Хосюнъин. Но что он здесь делает?..
– Стой, паскуда!..
Чиаки поднатужился, сбросил путы, и в ту же секунду ударил силой. Удар, кажется, пришёлся в цель – туман начал рассеиваться. Это была какая-то разновидность иллюзии… Чиаки сосредоточенно сдвинул брови:
– Детские фокусы!.. Сейчас я…
И в этот момент противник сделал свой следующий ход. На дороге показались силуэты людей (где только прятались?), обступили Чиаки и обрушили на него потоки энергии.
– Кх!..
Он закрылся щитом, посыпались искры. Атака была скоординированной и беспощадной. Оказывается, их давно окружили, но Чиаки слишком поздно это заметил.
Водитель отнёс Юзуру в машину, Кодзиро забрался следом, и они умчались на огромной скорости, пока Чиаки отбивался от ударов.
– Ах вы сволочи… – у него волосы встали дыбом от злости. Чиаки выплеснул всю силу, какая в нём была. Его аура ярко вспыхнула, поглощая энергетические шары противников, следом раздался оглушительный грохот, а потом всё стихло.
– Ну, погоди… – он хотел было броситься вдогонку за машиной, но как будто обо что-то споткнулся. Чиаки удивлённо посмотрел вниз и увидел на своей щиколотке белую руку, тянущуюся прямо из асфальта. Вздрогнув, он попытался высвободиться, тогда из-за его плеча выглянула отрезанная женская голова и отчётливо проговорила:
– Не пущу.
Полуразложившиеся губы скривились в отвратительной усмешке. Пряди чёрных волос вытянулись и опутались вокруг тела Чиаки.
Он издал нечленораздельный вопль. Прочные как сталь волосы спеленали его, обвились вокруг шеи и начали душить.
– Ха…а…
Голова с довольным видом смотрела, как Чиаки задыхается. Его силы начали таять, он упал на колени.
«Зар-раза…»
Каким-то чудом ему удалось просунуть руку в карман, где лежала маленькая деревянная куколка – коппасин, вырезанное из священного дерева вместилище божества; Чиаки носил их с собой для самозащиты. Фигурка в кармане вызывала Синего конго (8).
Придушенным голосом пробормотав мантру, Чиаки вывел пальцем символ Ун. Синекожий демон явился на свет с грохотом, разинул пасть и выплюнул сгусток белого пламени. Всё потонуло в ослепительной вспышке, за которой последовал короткий крик; женские волосы исчезли, и Чиаки, наконец, был свободен.
– Хорошо, что я всегда ношу их с собой… – пробормотал он, переводя дыхание, а потом посмотрел в ту сторону, где скрылась машина.
«Нарита!..»
-------------------------------------
Комментарии переводчика
1. Врата Вечной Зелени – главный вход в первый ярус цитадели Одавара. Названы так из-за сосен, с давних времён растущих по бокам.
2. Тоётоми Хидэёси – второй из трёх великих объединителей Японии, преемник Оды Нобунаги.
3. Хидэёси прятал строящееся укрепление от глаз наблюдателей, пока однажды люди из Одавары не увидели на соседней горе полностью готовый замок – словно он вырос там за одну ночь.
4. Поздние Ходзё – так называют феодальный клан эпохи Усобиц, чтобы не путать с одноимённым семейством эпохи камакурского сёгуната (генеалогически они не связаны).
5. Канагава – префектура к западу от Токио, включает полностью старую провинцию Сагами и часть провинции Мусаси.
6. Токайдо – тракт, соединявший Эдо (современный Токио) со старой столицей Киото.
7. Хаконэ – название горной гряды к западу от Токио. В настоящее время – туристический центр, популярное место отдыха для токийских жителей.
8. Синий конго – один из божков эзотерического буддизма, исцеляющий от болезней.
-
-
06.01.2009 в 23:54-
-
07.01.2009 в 00:37Всегда пожалуйста :-)
-
-
07.01.2009 в 14:46Спасибо огромное за замечательный перевод! С каждым разом перевод всё лучше и лучше
Спасибо, что делаете такую большую работу!
-
-
07.01.2009 в 18:46мы ничем не ему не пригодились
-
-
07.01.2009 в 21:19С каждым разом перевод всё лучше и лучше
Да?.. *с сомнением* Что-то мне иногда кажется обратное :-)
Гость
Спасибо, исправила.