Joushiki tte, nandeshou ne...
читать дальшеУМЕРЕТЬ НА ОЗЕРЕ АСИНОКО
– Что ты сказал? – переспросил Удзитэру гонца.
Посланец старшего брата только что приехал из Никко, и теперь они сидели друг напротив друга в домике для гостей. Собеседника Удзитэру, щуплого невысокого мужчину с маленькими глазами и тонкими губами, звали Тояма Ясухидэ. Когда-то он был вассалом Ходзё в должности бугё (1), выполняя вместе со своим отцом Ясумицу дипломатические миссии к правителям соседних земель, а теперь приблизился к Удзимасе.
– Удзитэру-сама, это приказ моего господина...
– Я сказал, повтори!
От резкого окрика Тояма вздрогнул и выпрямился.
– Он велит принести господина Сабуро в жертву Дереву Стрелы...
– О чём он только думает!.. – Удзитэру хлопнул себя по колену и подался вперёд. – Мы ищем подходящего человека не покладая рук. Почему вдруг Сабуро? Неужели брат не понимает, что это будет для него означать?!
– Но, Удзитэру-сама... Кто ещё сможет принять и удержать колоссальную энергию Никко? Там избранный на роль жертвы обладает ужасной силой – равного ему так просто не сыскать. Мне думается, – с нажимом сказал невысокий человечек, – что Удзимаса-сама рассудил очень мудро. Как только жертву в Никко поместят в дерево, нужно будет проделать то же самое в Хаконэ, и без промедления. На сегодняшний день мы не знаем никого, кроме господина Сабуро, кто способен выдержать напор священной силы Дерева Стрелы и не сломаться.
– Но тогда он перестанет быть человеком! – закричал Удзитэру, побагровев от злости. –
Стоит жертве принять на себя силу дерева после обряда Соединения с Огнём, она потеряет личность, станет сгустком энергии, одушевлённым орудием, навеки! И брат в трезвом уме и памяти требует сделать это с Сабуро?!
– Именно потому, что он ему брат, тоно и решил принести господина Сабуро в жертву. Всё ради завоевания Канто. Ода и Такэда – могущественные враги. В этом противостоянии малейший промах будет стоить нам жизни, а значит – ритуал дожен пройти без сучка без задоринки и принести наибольшую пользу. Поэтому выбор и пал на господина Сабуро. Ради грядущей победы Ходзё в Усобице Духов...
– Победа, победа – как вы надоели мне со своей победой!.. Сколько раз, по-твоему, мы прикрывались этим словом, используя Сабуро четыреста лет назад?!
Тояма был вынужден промолчать.
– Двигали его, как пешку на шахматной доске – туда-сюда, туда-сюда... Ради победы, ради безопасности семьи... Свою родную кровь!.. Попользовались, а потом выбросили без зазрения совети – и теперь это всё должно повториться?!
– Ни в коем разе, Удзитэру-сама...
– Родичи сражаются бок о бок, а не используют друг друга в качестве оружия! – Удзитэру всё хлопал и хлопал себя рукой по колену. – Неужели Сабуро для брата – всего лишь инструмент?! Нет, я знаю, он просто боится изгоняющей силы... Какая к чёрту безопасность семьи?! Даже младшему брату своему не доверяет!..
– Удзитэру-сама, мне кажется, вы говорите лишнее...
– Я говорю правду!.. Как бы то ни было, я против. Я отказываюсь учинять подобное над младшим братом, с которым мне вдруг посчастливилось встретиться после долгой разлуки. Глава семьи распорядился? Подумаешь! Я не согласен, так и передай.
– Удзитэру-сама, это решение не подлежит обсуждению.
– Фу-ты ну-ты, какие мудрёные современные слова... Но меня этим не проймёшь.
– Удзитэру-сама! – Тояма резко сдвинул колени вместе. – Вы не можете не подчиниться!
– Это ещё почему?
– Тоно велел мне вскрыть себе живот, если не удастся вас уговорить...
– Сэппуку? Какой в нём смысл? Всегда же можно занять другое тело...
– Тогда послушайте, что я скажу, Удзитэру-сама. Этот приказ исходит не только от тоно...
– Что?..
– ...но также от вашего отца, господина Удзиясу. Он лично распорядился сделать господина Сабуро жертвой Хаконэ.
– Отец?! – Удзитэру вытаращил глаза. – Не может быть!.. Брат Удзимаса наконец-то нашёл его? Где он?!
Возбуждение Удзитэру было объяснимо – ведь до нынешнего дня никто из братьев на самом деле не знал, где находится отец. В том, что он остался в этом мире, они не сомневались. Четыреста лет назад, когда Удзитэру с Удзимасой совершили сэппуку по приказу Хидэёси и, сделавшись неупокоенными, попытались расквитаться с ним, именно Удзиясу помешал своим сыновьям и усыпил их души.
Они искали его с тех пор, как возродились – безо всяких результатов. Но каждый раз в тяжёлом бою невидимая сила выручала их, они чувствовали присутствие отца и верили, что он им помогает. Тем не менее, он ни разу не показался им на глаза, а ведь его участие в Усобице Духов упрочило бы их позиции...
И хотя Удзитэру солгал Кагэторе, сказав, что отец тоже ждёт...
«Неужели брат всё-таки отыскал его?..»
Если приказ принести Сабуро в жертву исходит от отца, Удзитэру не смеет противиться. Наоборот – он должен быть счастлив, что Удзиясу наконец-то вышел из тени...
– Ответь мне, Тояма – брат дейсвительно встречался с отцом? Встречался и говорил?
– Это тайна, в которую никто, кроме моего господина, не посвящён.
Удзитэру задумался и долго молчал, а потом тяжело вздохнул:
– Скажи брату, пусть даст мне немного времени.
– Но времени почти совсем...
– ...не осталось? Я знаю. Но мне нужно свыкнуться с мыслью.
– Следует ли это понимать как ваше согласие? – в голосе Тоямы послышались радостные нотки, и Удзитэру злобно вскинул глаза.
– Тебе тоже не терпится засадить Сабуро в дерево?
– Нет, как вы могли подумать...
– Да вот, почудилось. Значит, вы с братом одного поля ягоды... Кстати, твоим отцом ведь был Тояма Ясумицу? – Тояма слегка напрягся. – Ясумицу отправился с Сабуро в Этиго – и ты тоже...
– Верно... – мужчина слегка отвёл взгляд. – Мы поехали в Этиго вместе с господином Сабуро...
Удзитэру покивал головой.
– Ясумицу, я слышал, погиб при Отатэ – и ты тоже...
– Д-да... Я тоже...
– В таком случае, у тебя появился шанс встретиться с бывшим господином, впервые за четыреста лет. Редкая удача, верно? Должно быть, тебя переполняют чувства...
– Да...
– Я думаю, Сабуро тоже хотел бы видеть тебя. Загляни к нему перед отъездом – говорить он не может, но наверняка обрадуется.
– Нет! – воскликнул Тояма, переменившись в лице. Удзитэру недоумённо нахмурился.
– То есть... Меня до сих пор мучает совесть – я не смог его защитить и теперь не смею показаться ему на глаза...
– Ну что ты. Ведь ты сражался ради него, не жалея живота – я уверен, Сабуро на тебя не в обиде. А если ты считаешь, что в чём-то виноват – так пойди и извинись, это хорошая возможность...
– Нет, только не это... Прошу, не заставляйте меня...
Упорство, с которым Тояма отказывался, Удзитэру воспринял, судя по всему, как стыд перед господином. «Ладно», – сказал он и больше не настаивал. Наверное, он Тояму пожалел.
– Я скажу Сабуро, что ты приезжал. Возвращайся в Никко. Брату и отцу – низкий поклон.
На улице шёл дождь. Проводив глазами машину Тоямы, отъехавшую от парадного входа, Удзитэру повернулся к стоявшему рядом Котаро:
– Ну, и что ты думаешь насчёт отца?
– В каком смысле?
– Действительно ли брат встречался с ним? – Удзитэру не спешил расставаться с сомнениями. – Почему брат, находясь в Никко, сумел его разыскать, а мы, здесь, в Хаконэ – нет? Мы прилагали не меньше усилий... Или же отец сам явился к нему?
– Вы ставите под сомнение приказ родителя?
– Нет... Нет, но...
– В самом деле, нет никаких доказательств того, что распоряжение господина Удзимасы исходит от вашего отца. Он мог придумать это, чтобы вас уговорить.
– Выходит, брат солгал?
– Кто знает... Но лично я считаю, что господина Сабуро следует принести в жертву дереву. Он один может сравниться по силе с тем человеком...
– И ты туда же?
– Если вы радеете о деле – то именно так и следует поступить. Я согласен с господином Удзимасой.
– Вот как... – Удзитэру перевёл взгляд на озеро за туманной пеленой дождя. – Что ж, возможно вы все и правы...
– Удзитэру-доно...
– Я хочу побыть один, мне надо подумать, – сказал он и вернулся в дом. Оставшись в одиночестве, Котаро бросил потяжелевший взгляд на поворот дороги, за которым скрылась машина Тоямы.
***
Сколько часов он просидел так у изголовья постели?
Настал полдень, но за окном ничуть не посветлело. Наверное, надвигалась гроза – небо затянуло плотными тучами, над водой заклубился туман, и в сгустившейся посреди дня темноте машины на прибрежной дороге повключали фары.
Окна комнаты выходили на озеро. Особняк стоял на возвышенности, ровно напротив святилища Хаконэ – в ясные дни отсюда действительно был виден противоположный берег.
Наоэ сидел в сэйза, сложив на коленях руки, сжатые в кулаки, и вроде как смотрел на Такаю, но его распахнутые глаза уже давно не замечали ничего вокруг.
«Он умрёт...»
За короткие семнадцать лет он пережил не меньше!..
«Какой же я лицемер...»
Собственное двуличие приводило Наоэ в ужас. Он мог иногда безо всякого смущения говорить правильные слова, достойные порядочных людей, но всё это было так фальшиво... Отвратительно.
Он, он сам – осознавал ли в действительности, что значили для Кагэторы эти семнадцать лет, признавал ли их ценность? Если да, то почему всё-таки относился к Такае немного по-другому? Умом он понимал, что Такая и Кагэтора – это одна сущность, одна жизнь, но в сердце... Были ли они для него абсолютно равнозначны? «В крайнем случае можно и поменять тело...» – раз эта мысль посещала его хоть изредка, значит, не были.
«Нет», – одёргивал Наоэ сам себя. «Он всегда один, всегда единственный...»
По крайней мере для него это было так.
«А может, это испытание?» – возникла мысль в его усталой, измученной раздумьями и переживаниями голове. Сейчас ему как никогда верилось, что его жизнью управляет чья-то сильная воля.
Боги ли испытывают его, и если да, то что они хотят проверить? Его отношение к Такае?
«Кто он был, кто он есть... Какая разница?! – захотелось ему крикнуть невидимым судьям. – Он и так мне дороже всего на свете!..»
Или же боги проверяют его решимость? Он поклялся своей душой положить конец этим чувствам, и небо желает знать... Небо ли?..
«Нет... Это ты испытываешь меня...»
Предположения выстраивались сами собой. Кагэтора, наверняка, всё предусмотрел – и то, что его похитят Ходзё... а может даже и то, что его запрут в зеркале... Кагэтора – или Такая – всё просчитал и всё спланировал, пусть и не отдавая себе в этом отчёт. Он создал ситуацию сам, чтобы проверить, сможет ли Наоэ от него отказаться.
Думаешь, тебе это под силу?
В сознании зазвучали слышанные когда-то слова, заставляя сердце испуганно сжаться.
Отказаться от своих чувств ко мне...
Снова вспомнилась высокомерная улыбка и глаза снежной королевы, глядящие на него из зеркала.
Ты никогда не сможешь перестать меня любить.
Должно быть, правду говорят, что зеркала отражают людей такими, какие они есть на самом деле. Тогда, на лестнице, Наоэ видел Кагэтору без прикрас. Возможно, это его больше всего и напугало, ведь он очень хорошо знал, что это лицо, – жестокое, сбросившее лживую маску разума, – и есть истинное лицо Кагэторы, которое тот временами показывал только ему одному.
Тебе никогда от меня не избавиться.
Холодный смех и безмолвный вызов.
Что, скажешь, я не прав?
Он мог бы поспорить, если бы всё это было плодом его воображения, но образ в зеркале до такой степени совпадал с образом «жестокого Кагэторы» как Наоэ его ощущал, что он действительно чувствовал себя связанным, неспособным освободиться. Представшая его глазам истина была настолько реальной и настолько прекрасной, что Наоэ стало страшно.
«Такая-сан...»
Наоэ стосковался по его беспомощному, доброму и печальному взгляду. «Это тебя, тебя я пришёл спасти», – твердил себе он. Если он перестанет в это верить, тот угнетающий лишь его тиран, который поселился в зеркале, одержит верх.
«Открой глаза, – взывал он к неподвижному Такае. – Улыбнись мне ещё раз своей несмелой улыбкой. Скрывая одиночество и душевные раны, – очень неуклюже, – скажи, как ты обычно говоришь: “Всё окей... Да ладно, не волнуйся”. Грубая речь, но мягкий голос – я хочу услышать его снова. Хочу снова увидеть, как в твоём враждебном, настороженном взгляде появляется грусть, – и чтоб ты показывал её только мне, как и эту улыбку...»
Даже дотронуться нелья – а ведь тепло, возможно, растопило бы лёд, сковавший его, и он поднял бы веки...
В своей мягкости и слабости Такая был очень похож на Кагэтору... Да что там, один в один. Его новое я было ещё юным, незрелым, и потому чистым, но это было его я. Его голос, его прямой и искренний взгляд, его губы, с которых слетали его слова... Его гибкая спина, его грудь, всё, что составляло его форму... Всё это принадлежало ему и каждое в отдельности было бесценным, ни с чем не сравнимым, ни на что не заменимым. Разве можно позволить кому-то это отнять?
Люди назвали бы это жадностью... Ну и пусть, подумал Наоэ. Почему он должен отказываться от того, что так дорого ему?
Ты не сможешь...
Ему снова послышался голос. Наоэ поднял голову и увидел своё отражение в тёмном окне.
Я тебя не отпущу.
Хитрый Кагэтора мирно спал внутри Такаи, до поры до времени не проявляя себя. Прятался. Но вот Такая встретился с Наоэ, и его безжалостное я втайне от него самого начало пробуждаться.
«Также как и мой собственный зверь...»
В нём начали иногда проскальзывать величавость, спокойствие, холодность, грубый напор – качества прежнего гордеца.
«Не избавиться...»
В какой-то момент в оконном стекле рядом с отражением Наоэ возникло отражение Кагэторы. Он был в облике Такаи, но глазами смеялся холодно и говорил:
Ни за что не отпущу. Желай меня и сходи с ума. Я не прощу тебя до скончания веков.
«Я желаю....»
Тигр устроил засаду, и неразумная добыча покорно отправилась ему в пасть. Наоэ не знал, как бороться с поднявшейся волной страсти.
Ну так дотронься.
Соверши ещё одно преступление. Страдай, терзайся, и с каждой новой виной режь себе вены – если украсишь свои пальцы собственной кровью, я разрешу тебе меня обнять. Можешь упиться радостью завоевания, ненадолго. Потом ты поймёшь, что всё ещё не в силах убежать, и снова отчаешься. Не ты будешь смеяться последним.
Тебе меня не одолеть.
«Теперь я вижу, как всё было тогда на самом деле. Ты обо всём знал: о моих чувствах, о моей ненависти к Минако – не просто знал, но подвёл всё к этому. Как никто другой, ты должен был понимать, на какие преступления может толкнуть меня любовь к тебе, но ты делал вид, что ничего не замечаешь; шаг за шагом, последовательно загонял меня в угол, следил, как я теряю рассудок в соответствии с твоим замыслом, и победно смеялся».
Тебя из всех людей я не прощу до скончания веков!
А может, он имел в виду, что не простит и не позволит ему свободы?
«Какой же ты эгоист...»
Но Кагэтора, безучастный к упрёкам, лишь улыбался, слегка опустив глаза. Его печаль, его страдание, его слабость, одиночество в его взгляде – всё это ловушки хитреца, и глуп тот зверь, который попадается в них.
«Пожалуйста, отпусти меня...»
Голова раскалывалась на части, и сердце готово было выпрыгнуть из груди. Почему любовь причиняет столько боли? Так больно, что хочется убежать... Но хочется и обнять... Никому не отдавать... Получить прощение... Освободиться...
«Убей меня!» – взмолился Наоэ, обращаясь к Кагэторе, отбросившему притворство. Иначе всё на самом деле повторится, и они до скончания веков не смогут разорвать этот порочный круг. Не потому, что он слаб духом... а потому, что Кагэтора так задумал.
Наоэ не хотел терять его, поэтому не мог перестать перерождаться. Он не хотел забывать его, поэтому не мог уйти в новую жизнь – ну в самом деле, какой дурак поверит, что двое отыщут друг друга в следующем воплощении... И мысль о том, что Кагэтора будет принадлежать кому-то другому, а он, Наоэ, этого даже не узнает, была невыносима для него.
Всё, это предел. Цепи нужно сбросить. Но как не хочется терять, выпускать из своих рук...
Вот бы его не стало, вообще не стало, нигде на этом свете... Наоэ не сможет без него жить – ну и хорошо...
«Исчезнуть бы вместе с тобой...»
Он поднял усталые глаза, и его взгляд упал на алтарь с зеркалом, хранившим в себе душу Кагэторы. Ах, да...
«Зеркало...»
Внезапная мысль заставила Наоэ похолодеть. Испугавшись, он попытался отбросить её, но чем больше он усердствовал, тем больше крепла уверенность в том, что лучшего выхода не найти.
Ведь что получается: не обязательно реинкарнировать, можно просто уйти из мира вместе с ним, навечно...
Дьявол прокрался в сердце Наоэ. Есть способ присвоить себе Кагэтору навсегда – один-единственный способ.
– Командир.
Котаро обернулся на голос подчинённого.
– Люди, которых вы посылали в святилище Хаконэ, вернулись с докладом. Цуцуга в Хаконэ охотится превосходно, душ набралось уже на восемь десятых от требуемого числа – теперь осталось только посадить их в деревья, как было сделано в Никко. Кое-какие подробности прибывшие хотят рассказать вам сами...
– Сейчас приду. Пусть подождут.
Отдав распоряжение, Котаро бросил взгляд в глубину тёмной комнаты, где сидел Наоэ.
– Вас что-то беспокоит? – спросил подчинённый.
– Нет, – ответил Котаро и велел молодому человеку пойти составить компанию прибывшим из Хаконэ разведчикам.
«Мне не стоило бы выпускать его из вида», – подумал он, снова оставшись один.
Хотя Удзитэру и приказал ему присматривать за Наоэ и Зеркалом цуцуги, люди, которых он имел в своём распоряжении здесь, были отборными воинами Фума, вполне способными последить за пленником. Не обязательно было заниматься этим лично.
И всё же, что-то не давало ему покоя – он сам не мог бы толком объяснить, что именно... Просто фигура Наоэ, сидящего без движения рядом со своим господином вот уже который час, производила на него удивительное впечатление.
Убью всех до единого!..
«Странный человек», – изумлялся про себя Котаро, наблюдая за ним. Он не понимал ни его горячности, ни его переживаний. Впрочем, Удзитэру он тоже не понимал. Как они могут злиться, ненавидеть, мучиться тяжкими раздумьями ради кого-то другого? Зачем совершают ненужные действия, только оттягивающие неизбежное? Для Котаро это была головоломка, ключ к которой он никак не мог подобрать.
Когда-то давным-давно ему случилось сжечь деревню и убить всех её жителей, включая женщин и детей, по долгу воина. Один ребёнок, чью мать он только что убил, кинулся на него с ножом, крича и обливаясь горючими слезами. Тогда его сердце на мгновение замерло, словно скованное внезапным холодом, и Котаро до сих пор иногда спрашивал себя, что же это было.
Не понимал он и того, как люди могут плакать от сердечной боли. Ведь слёзы – это всё равно что вода в кране, их пускаешь и останавливаешь по желанию. При чём здесь эмоции?
Тебе не понять.
Котаро поднял голову. Действительно, не понять – да не очень-то и хотелось. Поведение этих двоих не поддавалось его логике; с другой стороны, синоби и не нужны были чувства. Чтобы успешно выполнять приказы, ему требовались только ум и механическая способность к точному анализу. Эмоции вредили и тому и другому – сколько он видел глупцов, которые вот так проваливали задания... Скольких из них он сам отправил на тот свет...
«Да, эти люди глупы».
Всё, что ему было нужно – это уметь просчитывать, как элемент чувств может влиять на ход военной кампании. Он собирал данные с позиции наблюдателя.
«А понимать тут нечего».
Закончив таким образом свои рассуждения, Котаро оставил коридор позади. Изучать логику противника – ещё куда ни шло, но интересоваться чувствами самими по себе никакой нужды нет, и точка. Когда он добрался до лестницы, лицо Котаро было бесстрастным, как всегда.
***
В эти дни в Хаконэ наблюдались те же странные феномены, что и в Никко. Хотя здесь, в Сагами, это не приняло такого масштаба, на стволах деревьев суги вокруг святилища Хаконэ тоже стали появляться человеческие лица.
Слухи о необычном явлении быстро просочились в прессу, и окрестности озера Асиноко оказались под пристальным вниманием журналистов. Всё это мешало людям Фума подсаживать души в древесные стволы – о чём они и решили рассказать своему командиру.
– Ничего не желаю слышать, – отрезал Котаро. – Цуцуга собирает души, значит проблем никаких нет – занимайтесь этим хоть ночью. Да, мир сейчас не такой, как четыреста лет назад – но на то вы и синоби, чтобы приспосабливаться к обстановке. – Подчинённые виновато притихли. – От Никко не отставать. Впереди сложный ритуал, который свяжет два святых места Канто – Никко и Хаконэ. Ни ошибок ни задержек я не потерплю. Время не ждёт, отправляйтесь работать.
Выдохнув «так точно», разведчики изчезли, словно их ветром сдуло. Оставшись один посреди мокнущего под дождём леса, Котаро посмотрел в сторону дома с безотчётным любопытством.
Интересно, о чём сейчас думает тот человек?..
Отбросив со лба мокрые волосы, Котаро обернулся к противоположному берегу озера, где стояло святилище Хаконэ.
***
Наступил вечер, а дождь так и не перестал. Слышно было, как капли стучат по крыше. Котаро вошёл в комнату, где даже не горел свет, и спросил сидящего там мужчину:
– Ну, как настроение после бесплодно проведённого дня?
Наоэ не пошевелился, вообще никак не отреагировал на появление постороннего. Он сидел рядом с постелью Такаи в той же позе, что и несколько часов назад. На время воцарилась тишина, нарушаемая лишь звуками дождя, а потом Наоэ, не оборачиваясь, вполголоса сказал:
– Сколько он так ещё продержится?..
– Кто знает?.. – ответил Котаро. – Может статься, несколько лет...
Наученный видеть в темноте, синоби отметил, что мужчина, наконец, повернулся к нему лицом – и лицо это было спокойным. Котаро слегка удивился.
– Тебе разве не больно наблюдать, как умирает твой хозяин?
– А должно быть? – сказал Наоэ, прищурившись. – Так положено верному псу?
– Что?..
– Нужно пустить слезу, чтобы считаться хорошей собакой?
Выплюнув ехидную фразу, Наоэ устало улыбнулся.
– Если ты пришёл жалеть меня – уходи. Если пришёл надо мной посмеяться – смейся.
– Ты хочешь быть осмеянным?..
– Презрение намного лучше сочувствия, а мне всё так надоело... Пропади оно всё пропадом, ей богу.
Наоэ хрипло рассмеялся – таким странным смехом, что Котаро подумал, уж не тронулся ли он умом.
– Не понимаю я тебя... – синоби выглядел сбитым с толку. – То ты пылок и горяч, как огонь, то безразличен и холоден, как лёд... Я думал, ты преданный вассал, готовый жизнь отдать за господина, но я, верно, ошибся...
– Значит, я не преданный?
– Не знаю... Я не знаю, что в тебе правда, а что ложь.
– И то и другое правда, – сказал Наоэ и пристально посмотрел на Котаро. – Что вы теперь собираетесь с ним делать? Звать обратно к Ходзё? Бесполезно. Он четыреста лет был человеком Уэсуги, поздно требовать от него содействия семье.
– Так ли уж поздно? Он проиграл в борьбе за наследство, Уэсуги убили его, можно сказать. Что, если в глубине души он их ненавидит?
Наоэ скривился, вспомнив, как сам воевал против Кагэторы во время смуты при Отатэ, но потом тряхнул головой, отбрасывая эти мысли.
– А Ходзё что, лучше? Сначала отдали в заложники, а потом разорвали союз, оставив родича на произвол судьбы... Как бы там ни было, всё это уже быльём поросло, за четыре-то столетия.
– Ты уверен?
– Не волнуйся, – сказал Наоэ с циничной усмешкой. – Сейчас он ненавидит только меня.
Для человека на грани отчаяния, каким он Котаро сперва показался, у Наоэ была удивительно спокойная и уравновешенная речь.
– Что вы, Ходзё, вообще задумали? Украли Зеркало цуцуги, насажали душ в деревья вокруг Футарасана... Зачем вам понадобилось святилище Тосёгу? Завидуете победоносному Иэясу?
– Врагов в свои планы не посвящают.
– Ишь, повылазили из могил... Эпоху Усобиц переиграть захотели, дураки... Сколько бы проигравшие ни старались... нет, чем больше они стараются, тем ярче сияет ореол славы победителей, – Наоэ усмехнулся в нос. – Иэясу сейчас, наверное, смеётся над вами.
– Ты любопытный человек, – сказал Котаро своим обычным размеренным тоном. – Чтобы оценить тебя мне не хватает данных. Очень интересно... Хороший повод изучить, как работает психика у тебя и тебе подобных – может пригодиться потом для какого-нибудь задания...
– Я что, подопытная крыса?
– Образец. Разновидность вассала.
– Только этого мне не хватало, – выдохнул Наоэ и отвернулся. Котаро некоторое время слушал, как шумит за окном дождь, а потом бросил будто невзначай:
– Тебе не хочется знать, где находится Зеркало Самца?..
– Что?..
– Кагэтора-доно вот-вот станет жертвой дерева в святилище Хаконэ. Прощайся с ним сейчас, пока можешь.
– Что ты сказал?!
Но Котаро ушёл, не ответив. Наоэ замер, как громом поражённый.
Дождь яростно барабанил по стеклу.
--------------------------------
Примечания переводчика:
1. Бугё – одна из должностей военного сословия в периоды с Хэйан по Эдо.
– Что ты сказал? – переспросил Удзитэру гонца.
Посланец старшего брата только что приехал из Никко, и теперь они сидели друг напротив друга в домике для гостей. Собеседника Удзитэру, щуплого невысокого мужчину с маленькими глазами и тонкими губами, звали Тояма Ясухидэ. Когда-то он был вассалом Ходзё в должности бугё (1), выполняя вместе со своим отцом Ясумицу дипломатические миссии к правителям соседних земель, а теперь приблизился к Удзимасе.
– Удзитэру-сама, это приказ моего господина...
– Я сказал, повтори!
От резкого окрика Тояма вздрогнул и выпрямился.
– Он велит принести господина Сабуро в жертву Дереву Стрелы...
– О чём он только думает!.. – Удзитэру хлопнул себя по колену и подался вперёд. – Мы ищем подходящего человека не покладая рук. Почему вдруг Сабуро? Неужели брат не понимает, что это будет для него означать?!
– Но, Удзитэру-сама... Кто ещё сможет принять и удержать колоссальную энергию Никко? Там избранный на роль жертвы обладает ужасной силой – равного ему так просто не сыскать. Мне думается, – с нажимом сказал невысокий человечек, – что Удзимаса-сама рассудил очень мудро. Как только жертву в Никко поместят в дерево, нужно будет проделать то же самое в Хаконэ, и без промедления. На сегодняшний день мы не знаем никого, кроме господина Сабуро, кто способен выдержать напор священной силы Дерева Стрелы и не сломаться.
– Но тогда он перестанет быть человеком! – закричал Удзитэру, побагровев от злости. –
Стоит жертве принять на себя силу дерева после обряда Соединения с Огнём, она потеряет личность, станет сгустком энергии, одушевлённым орудием, навеки! И брат в трезвом уме и памяти требует сделать это с Сабуро?!
– Именно потому, что он ему брат, тоно и решил принести господина Сабуро в жертву. Всё ради завоевания Канто. Ода и Такэда – могущественные враги. В этом противостоянии малейший промах будет стоить нам жизни, а значит – ритуал дожен пройти без сучка без задоринки и принести наибольшую пользу. Поэтому выбор и пал на господина Сабуро. Ради грядущей победы Ходзё в Усобице Духов...
– Победа, победа – как вы надоели мне со своей победой!.. Сколько раз, по-твоему, мы прикрывались этим словом, используя Сабуро четыреста лет назад?!
Тояма был вынужден промолчать.
– Двигали его, как пешку на шахматной доске – туда-сюда, туда-сюда... Ради победы, ради безопасности семьи... Свою родную кровь!.. Попользовались, а потом выбросили без зазрения совети – и теперь это всё должно повториться?!
– Ни в коем разе, Удзитэру-сама...
– Родичи сражаются бок о бок, а не используют друг друга в качестве оружия! – Удзитэру всё хлопал и хлопал себя рукой по колену. – Неужели Сабуро для брата – всего лишь инструмент?! Нет, я знаю, он просто боится изгоняющей силы... Какая к чёрту безопасность семьи?! Даже младшему брату своему не доверяет!..
– Удзитэру-сама, мне кажется, вы говорите лишнее...
– Я говорю правду!.. Как бы то ни было, я против. Я отказываюсь учинять подобное над младшим братом, с которым мне вдруг посчастливилось встретиться после долгой разлуки. Глава семьи распорядился? Подумаешь! Я не согласен, так и передай.
– Удзитэру-сама, это решение не подлежит обсуждению.
– Фу-ты ну-ты, какие мудрёные современные слова... Но меня этим не проймёшь.
– Удзитэру-сама! – Тояма резко сдвинул колени вместе. – Вы не можете не подчиниться!
– Это ещё почему?
– Тоно велел мне вскрыть себе живот, если не удастся вас уговорить...
– Сэппуку? Какой в нём смысл? Всегда же можно занять другое тело...
– Тогда послушайте, что я скажу, Удзитэру-сама. Этот приказ исходит не только от тоно...
– Что?..
– ...но также от вашего отца, господина Удзиясу. Он лично распорядился сделать господина Сабуро жертвой Хаконэ.
– Отец?! – Удзитэру вытаращил глаза. – Не может быть!.. Брат Удзимаса наконец-то нашёл его? Где он?!
Возбуждение Удзитэру было объяснимо – ведь до нынешнего дня никто из братьев на самом деле не знал, где находится отец. В том, что он остался в этом мире, они не сомневались. Четыреста лет назад, когда Удзитэру с Удзимасой совершили сэппуку по приказу Хидэёси и, сделавшись неупокоенными, попытались расквитаться с ним, именно Удзиясу помешал своим сыновьям и усыпил их души.
Они искали его с тех пор, как возродились – безо всяких результатов. Но каждый раз в тяжёлом бою невидимая сила выручала их, они чувствовали присутствие отца и верили, что он им помогает. Тем не менее, он ни разу не показался им на глаза, а ведь его участие в Усобице Духов упрочило бы их позиции...
И хотя Удзитэру солгал Кагэторе, сказав, что отец тоже ждёт...
«Неужели брат всё-таки отыскал его?..»
Если приказ принести Сабуро в жертву исходит от отца, Удзитэру не смеет противиться. Наоборот – он должен быть счастлив, что Удзиясу наконец-то вышел из тени...
– Ответь мне, Тояма – брат дейсвительно встречался с отцом? Встречался и говорил?
– Это тайна, в которую никто, кроме моего господина, не посвящён.
Удзитэру задумался и долго молчал, а потом тяжело вздохнул:
– Скажи брату, пусть даст мне немного времени.
– Но времени почти совсем...
– ...не осталось? Я знаю. Но мне нужно свыкнуться с мыслью.
– Следует ли это понимать как ваше согласие? – в голосе Тоямы послышались радостные нотки, и Удзитэру злобно вскинул глаза.
– Тебе тоже не терпится засадить Сабуро в дерево?
– Нет, как вы могли подумать...
– Да вот, почудилось. Значит, вы с братом одного поля ягоды... Кстати, твоим отцом ведь был Тояма Ясумицу? – Тояма слегка напрягся. – Ясумицу отправился с Сабуро в Этиго – и ты тоже...
– Верно... – мужчина слегка отвёл взгляд. – Мы поехали в Этиго вместе с господином Сабуро...
Удзитэру покивал головой.
– Ясумицу, я слышал, погиб при Отатэ – и ты тоже...
– Д-да... Я тоже...
– В таком случае, у тебя появился шанс встретиться с бывшим господином, впервые за четыреста лет. Редкая удача, верно? Должно быть, тебя переполняют чувства...
– Да...
– Я думаю, Сабуро тоже хотел бы видеть тебя. Загляни к нему перед отъездом – говорить он не может, но наверняка обрадуется.
– Нет! – воскликнул Тояма, переменившись в лице. Удзитэру недоумённо нахмурился.
– То есть... Меня до сих пор мучает совесть – я не смог его защитить и теперь не смею показаться ему на глаза...
– Ну что ты. Ведь ты сражался ради него, не жалея живота – я уверен, Сабуро на тебя не в обиде. А если ты считаешь, что в чём-то виноват – так пойди и извинись, это хорошая возможность...
– Нет, только не это... Прошу, не заставляйте меня...
Упорство, с которым Тояма отказывался, Удзитэру воспринял, судя по всему, как стыд перед господином. «Ладно», – сказал он и больше не настаивал. Наверное, он Тояму пожалел.
– Я скажу Сабуро, что ты приезжал. Возвращайся в Никко. Брату и отцу – низкий поклон.
На улице шёл дождь. Проводив глазами машину Тоямы, отъехавшую от парадного входа, Удзитэру повернулся к стоявшему рядом Котаро:
– Ну, и что ты думаешь насчёт отца?
– В каком смысле?
– Действительно ли брат встречался с ним? – Удзитэру не спешил расставаться с сомнениями. – Почему брат, находясь в Никко, сумел его разыскать, а мы, здесь, в Хаконэ – нет? Мы прилагали не меньше усилий... Или же отец сам явился к нему?
– Вы ставите под сомнение приказ родителя?
– Нет... Нет, но...
– В самом деле, нет никаких доказательств того, что распоряжение господина Удзимасы исходит от вашего отца. Он мог придумать это, чтобы вас уговорить.
– Выходит, брат солгал?
– Кто знает... Но лично я считаю, что господина Сабуро следует принести в жертву дереву. Он один может сравниться по силе с тем человеком...
– И ты туда же?
– Если вы радеете о деле – то именно так и следует поступить. Я согласен с господином Удзимасой.
– Вот как... – Удзитэру перевёл взгляд на озеро за туманной пеленой дождя. – Что ж, возможно вы все и правы...
– Удзитэру-доно...
– Я хочу побыть один, мне надо подумать, – сказал он и вернулся в дом. Оставшись в одиночестве, Котаро бросил потяжелевший взгляд на поворот дороги, за которым скрылась машина Тоямы.
***
Сколько часов он просидел так у изголовья постели?
Настал полдень, но за окном ничуть не посветлело. Наверное, надвигалась гроза – небо затянуло плотными тучами, над водой заклубился туман, и в сгустившейся посреди дня темноте машины на прибрежной дороге повключали фары.
Окна комнаты выходили на озеро. Особняк стоял на возвышенности, ровно напротив святилища Хаконэ – в ясные дни отсюда действительно был виден противоположный берег.
Наоэ сидел в сэйза, сложив на коленях руки, сжатые в кулаки, и вроде как смотрел на Такаю, но его распахнутые глаза уже давно не замечали ничего вокруг.
«Он умрёт...»
За короткие семнадцать лет он пережил не меньше!..
«Какой же я лицемер...»
Собственное двуличие приводило Наоэ в ужас. Он мог иногда безо всякого смущения говорить правильные слова, достойные порядочных людей, но всё это было так фальшиво... Отвратительно.
Он, он сам – осознавал ли в действительности, что значили для Кагэторы эти семнадцать лет, признавал ли их ценность? Если да, то почему всё-таки относился к Такае немного по-другому? Умом он понимал, что Такая и Кагэтора – это одна сущность, одна жизнь, но в сердце... Были ли они для него абсолютно равнозначны? «В крайнем случае можно и поменять тело...» – раз эта мысль посещала его хоть изредка, значит, не были.
«Нет», – одёргивал Наоэ сам себя. «Он всегда один, всегда единственный...»
По крайней мере для него это было так.
«А может, это испытание?» – возникла мысль в его усталой, измученной раздумьями и переживаниями голове. Сейчас ему как никогда верилось, что его жизнью управляет чья-то сильная воля.
Боги ли испытывают его, и если да, то что они хотят проверить? Его отношение к Такае?
«Кто он был, кто он есть... Какая разница?! – захотелось ему крикнуть невидимым судьям. – Он и так мне дороже всего на свете!..»
Или же боги проверяют его решимость? Он поклялся своей душой положить конец этим чувствам, и небо желает знать... Небо ли?..
«Нет... Это ты испытываешь меня...»
Предположения выстраивались сами собой. Кагэтора, наверняка, всё предусмотрел – и то, что его похитят Ходзё... а может даже и то, что его запрут в зеркале... Кагэтора – или Такая – всё просчитал и всё спланировал, пусть и не отдавая себе в этом отчёт. Он создал ситуацию сам, чтобы проверить, сможет ли Наоэ от него отказаться.
Думаешь, тебе это под силу?
В сознании зазвучали слышанные когда-то слова, заставляя сердце испуганно сжаться.
Отказаться от своих чувств ко мне...
Снова вспомнилась высокомерная улыбка и глаза снежной королевы, глядящие на него из зеркала.
Ты никогда не сможешь перестать меня любить.
Должно быть, правду говорят, что зеркала отражают людей такими, какие они есть на самом деле. Тогда, на лестнице, Наоэ видел Кагэтору без прикрас. Возможно, это его больше всего и напугало, ведь он очень хорошо знал, что это лицо, – жестокое, сбросившее лживую маску разума, – и есть истинное лицо Кагэторы, которое тот временами показывал только ему одному.
Тебе никогда от меня не избавиться.
Холодный смех и безмолвный вызов.
Что, скажешь, я не прав?
Он мог бы поспорить, если бы всё это было плодом его воображения, но образ в зеркале до такой степени совпадал с образом «жестокого Кагэторы» как Наоэ его ощущал, что он действительно чувствовал себя связанным, неспособным освободиться. Представшая его глазам истина была настолько реальной и настолько прекрасной, что Наоэ стало страшно.
«Такая-сан...»
Наоэ стосковался по его беспомощному, доброму и печальному взгляду. «Это тебя, тебя я пришёл спасти», – твердил себе он. Если он перестанет в это верить, тот угнетающий лишь его тиран, который поселился в зеркале, одержит верх.
«Открой глаза, – взывал он к неподвижному Такае. – Улыбнись мне ещё раз своей несмелой улыбкой. Скрывая одиночество и душевные раны, – очень неуклюже, – скажи, как ты обычно говоришь: “Всё окей... Да ладно, не волнуйся”. Грубая речь, но мягкий голос – я хочу услышать его снова. Хочу снова увидеть, как в твоём враждебном, настороженном взгляде появляется грусть, – и чтоб ты показывал её только мне, как и эту улыбку...»
Даже дотронуться нелья – а ведь тепло, возможно, растопило бы лёд, сковавший его, и он поднял бы веки...
В своей мягкости и слабости Такая был очень похож на Кагэтору... Да что там, один в один. Его новое я было ещё юным, незрелым, и потому чистым, но это было его я. Его голос, его прямой и искренний взгляд, его губы, с которых слетали его слова... Его гибкая спина, его грудь, всё, что составляло его форму... Всё это принадлежало ему и каждое в отдельности было бесценным, ни с чем не сравнимым, ни на что не заменимым. Разве можно позволить кому-то это отнять?
Люди назвали бы это жадностью... Ну и пусть, подумал Наоэ. Почему он должен отказываться от того, что так дорого ему?
Ты не сможешь...
Ему снова послышался голос. Наоэ поднял голову и увидел своё отражение в тёмном окне.
Я тебя не отпущу.
Хитрый Кагэтора мирно спал внутри Такаи, до поры до времени не проявляя себя. Прятался. Но вот Такая встретился с Наоэ, и его безжалостное я втайне от него самого начало пробуждаться.
«Также как и мой собственный зверь...»
В нём начали иногда проскальзывать величавость, спокойствие, холодность, грубый напор – качества прежнего гордеца.
«Не избавиться...»
В какой-то момент в оконном стекле рядом с отражением Наоэ возникло отражение Кагэторы. Он был в облике Такаи, но глазами смеялся холодно и говорил:
Ни за что не отпущу. Желай меня и сходи с ума. Я не прощу тебя до скончания веков.
«Я желаю....»
Тигр устроил засаду, и неразумная добыча покорно отправилась ему в пасть. Наоэ не знал, как бороться с поднявшейся волной страсти.
Ну так дотронься.
Соверши ещё одно преступление. Страдай, терзайся, и с каждой новой виной режь себе вены – если украсишь свои пальцы собственной кровью, я разрешу тебе меня обнять. Можешь упиться радостью завоевания, ненадолго. Потом ты поймёшь, что всё ещё не в силах убежать, и снова отчаешься. Не ты будешь смеяться последним.
Тебе меня не одолеть.
«Теперь я вижу, как всё было тогда на самом деле. Ты обо всём знал: о моих чувствах, о моей ненависти к Минако – не просто знал, но подвёл всё к этому. Как никто другой, ты должен был понимать, на какие преступления может толкнуть меня любовь к тебе, но ты делал вид, что ничего не замечаешь; шаг за шагом, последовательно загонял меня в угол, следил, как я теряю рассудок в соответствии с твоим замыслом, и победно смеялся».
Тебя из всех людей я не прощу до скончания веков!
А может, он имел в виду, что не простит и не позволит ему свободы?
«Какой же ты эгоист...»
Но Кагэтора, безучастный к упрёкам, лишь улыбался, слегка опустив глаза. Его печаль, его страдание, его слабость, одиночество в его взгляде – всё это ловушки хитреца, и глуп тот зверь, который попадается в них.
«Пожалуйста, отпусти меня...»
Голова раскалывалась на части, и сердце готово было выпрыгнуть из груди. Почему любовь причиняет столько боли? Так больно, что хочется убежать... Но хочется и обнять... Никому не отдавать... Получить прощение... Освободиться...
«Убей меня!» – взмолился Наоэ, обращаясь к Кагэторе, отбросившему притворство. Иначе всё на самом деле повторится, и они до скончания веков не смогут разорвать этот порочный круг. Не потому, что он слаб духом... а потому, что Кагэтора так задумал.
Наоэ не хотел терять его, поэтому не мог перестать перерождаться. Он не хотел забывать его, поэтому не мог уйти в новую жизнь – ну в самом деле, какой дурак поверит, что двое отыщут друг друга в следующем воплощении... И мысль о том, что Кагэтора будет принадлежать кому-то другому, а он, Наоэ, этого даже не узнает, была невыносима для него.
Всё, это предел. Цепи нужно сбросить. Но как не хочется терять, выпускать из своих рук...
Вот бы его не стало, вообще не стало, нигде на этом свете... Наоэ не сможет без него жить – ну и хорошо...
«Исчезнуть бы вместе с тобой...»
Он поднял усталые глаза, и его взгляд упал на алтарь с зеркалом, хранившим в себе душу Кагэторы. Ах, да...
«Зеркало...»
Внезапная мысль заставила Наоэ похолодеть. Испугавшись, он попытался отбросить её, но чем больше он усердствовал, тем больше крепла уверенность в том, что лучшего выхода не найти.
Ведь что получается: не обязательно реинкарнировать, можно просто уйти из мира вместе с ним, навечно...
Дьявол прокрался в сердце Наоэ. Есть способ присвоить себе Кагэтору навсегда – один-единственный способ.
– Командир.
Котаро обернулся на голос подчинённого.
– Люди, которых вы посылали в святилище Хаконэ, вернулись с докладом. Цуцуга в Хаконэ охотится превосходно, душ набралось уже на восемь десятых от требуемого числа – теперь осталось только посадить их в деревья, как было сделано в Никко. Кое-какие подробности прибывшие хотят рассказать вам сами...
– Сейчас приду. Пусть подождут.
Отдав распоряжение, Котаро бросил взгляд в глубину тёмной комнаты, где сидел Наоэ.
– Вас что-то беспокоит? – спросил подчинённый.
– Нет, – ответил Котаро и велел молодому человеку пойти составить компанию прибывшим из Хаконэ разведчикам.
«Мне не стоило бы выпускать его из вида», – подумал он, снова оставшись один.
Хотя Удзитэру и приказал ему присматривать за Наоэ и Зеркалом цуцуги, люди, которых он имел в своём распоряжении здесь, были отборными воинами Фума, вполне способными последить за пленником. Не обязательно было заниматься этим лично.
И всё же, что-то не давало ему покоя – он сам не мог бы толком объяснить, что именно... Просто фигура Наоэ, сидящего без движения рядом со своим господином вот уже который час, производила на него удивительное впечатление.
Убью всех до единого!..
«Странный человек», – изумлялся про себя Котаро, наблюдая за ним. Он не понимал ни его горячности, ни его переживаний. Впрочем, Удзитэру он тоже не понимал. Как они могут злиться, ненавидеть, мучиться тяжкими раздумьями ради кого-то другого? Зачем совершают ненужные действия, только оттягивающие неизбежное? Для Котаро это была головоломка, ключ к которой он никак не мог подобрать.
Когда-то давным-давно ему случилось сжечь деревню и убить всех её жителей, включая женщин и детей, по долгу воина. Один ребёнок, чью мать он только что убил, кинулся на него с ножом, крича и обливаясь горючими слезами. Тогда его сердце на мгновение замерло, словно скованное внезапным холодом, и Котаро до сих пор иногда спрашивал себя, что же это было.
Не понимал он и того, как люди могут плакать от сердечной боли. Ведь слёзы – это всё равно что вода в кране, их пускаешь и останавливаешь по желанию. При чём здесь эмоции?
Тебе не понять.
Котаро поднял голову. Действительно, не понять – да не очень-то и хотелось. Поведение этих двоих не поддавалось его логике; с другой стороны, синоби и не нужны были чувства. Чтобы успешно выполнять приказы, ему требовались только ум и механическая способность к точному анализу. Эмоции вредили и тому и другому – сколько он видел глупцов, которые вот так проваливали задания... Скольких из них он сам отправил на тот свет...
«Да, эти люди глупы».
Всё, что ему было нужно – это уметь просчитывать, как элемент чувств может влиять на ход военной кампании. Он собирал данные с позиции наблюдателя.
«А понимать тут нечего».
Закончив таким образом свои рассуждения, Котаро оставил коридор позади. Изучать логику противника – ещё куда ни шло, но интересоваться чувствами самими по себе никакой нужды нет, и точка. Когда он добрался до лестницы, лицо Котаро было бесстрастным, как всегда.
***
В эти дни в Хаконэ наблюдались те же странные феномены, что и в Никко. Хотя здесь, в Сагами, это не приняло такого масштаба, на стволах деревьев суги вокруг святилища Хаконэ тоже стали появляться человеческие лица.
Слухи о необычном явлении быстро просочились в прессу, и окрестности озера Асиноко оказались под пристальным вниманием журналистов. Всё это мешало людям Фума подсаживать души в древесные стволы – о чём они и решили рассказать своему командиру.
– Ничего не желаю слышать, – отрезал Котаро. – Цуцуга собирает души, значит проблем никаких нет – занимайтесь этим хоть ночью. Да, мир сейчас не такой, как четыреста лет назад – но на то вы и синоби, чтобы приспосабливаться к обстановке. – Подчинённые виновато притихли. – От Никко не отставать. Впереди сложный ритуал, который свяжет два святых места Канто – Никко и Хаконэ. Ни ошибок ни задержек я не потерплю. Время не ждёт, отправляйтесь работать.
Выдохнув «так точно», разведчики изчезли, словно их ветром сдуло. Оставшись один посреди мокнущего под дождём леса, Котаро посмотрел в сторону дома с безотчётным любопытством.
Интересно, о чём сейчас думает тот человек?..
Отбросив со лба мокрые волосы, Котаро обернулся к противоположному берегу озера, где стояло святилище Хаконэ.
***
Наступил вечер, а дождь так и не перестал. Слышно было, как капли стучат по крыше. Котаро вошёл в комнату, где даже не горел свет, и спросил сидящего там мужчину:
– Ну, как настроение после бесплодно проведённого дня?
Наоэ не пошевелился, вообще никак не отреагировал на появление постороннего. Он сидел рядом с постелью Такаи в той же позе, что и несколько часов назад. На время воцарилась тишина, нарушаемая лишь звуками дождя, а потом Наоэ, не оборачиваясь, вполголоса сказал:
– Сколько он так ещё продержится?..
– Кто знает?.. – ответил Котаро. – Может статься, несколько лет...
Наученный видеть в темноте, синоби отметил, что мужчина, наконец, повернулся к нему лицом – и лицо это было спокойным. Котаро слегка удивился.
– Тебе разве не больно наблюдать, как умирает твой хозяин?
– А должно быть? – сказал Наоэ, прищурившись. – Так положено верному псу?
– Что?..
– Нужно пустить слезу, чтобы считаться хорошей собакой?
Выплюнув ехидную фразу, Наоэ устало улыбнулся.
– Если ты пришёл жалеть меня – уходи. Если пришёл надо мной посмеяться – смейся.
– Ты хочешь быть осмеянным?..
– Презрение намного лучше сочувствия, а мне всё так надоело... Пропади оно всё пропадом, ей богу.
Наоэ хрипло рассмеялся – таким странным смехом, что Котаро подумал, уж не тронулся ли он умом.
– Не понимаю я тебя... – синоби выглядел сбитым с толку. – То ты пылок и горяч, как огонь, то безразличен и холоден, как лёд... Я думал, ты преданный вассал, готовый жизнь отдать за господина, но я, верно, ошибся...
– Значит, я не преданный?
– Не знаю... Я не знаю, что в тебе правда, а что ложь.
– И то и другое правда, – сказал Наоэ и пристально посмотрел на Котаро. – Что вы теперь собираетесь с ним делать? Звать обратно к Ходзё? Бесполезно. Он четыреста лет был человеком Уэсуги, поздно требовать от него содействия семье.
– Так ли уж поздно? Он проиграл в борьбе за наследство, Уэсуги убили его, можно сказать. Что, если в глубине души он их ненавидит?
Наоэ скривился, вспомнив, как сам воевал против Кагэторы во время смуты при Отатэ, но потом тряхнул головой, отбрасывая эти мысли.
– А Ходзё что, лучше? Сначала отдали в заложники, а потом разорвали союз, оставив родича на произвол судьбы... Как бы там ни было, всё это уже быльём поросло, за четыре-то столетия.
– Ты уверен?
– Не волнуйся, – сказал Наоэ с циничной усмешкой. – Сейчас он ненавидит только меня.
Для человека на грани отчаяния, каким он Котаро сперва показался, у Наоэ была удивительно спокойная и уравновешенная речь.
– Что вы, Ходзё, вообще задумали? Украли Зеркало цуцуги, насажали душ в деревья вокруг Футарасана... Зачем вам понадобилось святилище Тосёгу? Завидуете победоносному Иэясу?
– Врагов в свои планы не посвящают.
– Ишь, повылазили из могил... Эпоху Усобиц переиграть захотели, дураки... Сколько бы проигравшие ни старались... нет, чем больше они стараются, тем ярче сияет ореол славы победителей, – Наоэ усмехнулся в нос. – Иэясу сейчас, наверное, смеётся над вами.
– Ты любопытный человек, – сказал Котаро своим обычным размеренным тоном. – Чтобы оценить тебя мне не хватает данных. Очень интересно... Хороший повод изучить, как работает психика у тебя и тебе подобных – может пригодиться потом для какого-нибудь задания...
– Я что, подопытная крыса?
– Образец. Разновидность вассала.
– Только этого мне не хватало, – выдохнул Наоэ и отвернулся. Котаро некоторое время слушал, как шумит за окном дождь, а потом бросил будто невзначай:
– Тебе не хочется знать, где находится Зеркало Самца?..
– Что?..
– Кагэтора-доно вот-вот станет жертвой дерева в святилище Хаконэ. Прощайся с ним сейчас, пока можешь.
– Что ты сказал?!
Но Котаро ушёл, не ответив. Наоэ замер, как громом поражённый.
Дождь яростно барабанил по стеклу.
--------------------------------
Примечания переводчика:
1. Бугё – одна из должностей военного сословия в периоды с Хэйан по Эдо.
-
-
27.03.2009 в 07:15-
-
27.03.2009 в 10:42-
-
27.03.2009 в 12:34-
-
18.08.2009 в 07:05