Joushiki tte, nandeshou ne...
читать дальше
ПОВТОРЯЮЩИЙСЯ ГРЕХ
Ночь на озере Асиноко подходила к концу. Дождь перестал, гроза миновала – лишь ветер остался гулять над водой.
В тишине особняка Ходзё Наоэ по-прежнему сидел рядом с Такаей. Его сердце выгорело от чувств, но усталое лицо было спокойным.
Бледная кожа Такаи слегка светилась в темноте – возможно, под действием священной энергии. Чувствуя слабое биение жизни, Наоэ невесело усмехнулся мыслям, которые успели пронестись за это время в его голове. Холодная улыбка Кагэторы снова встала перед его внутренним взором:
Тебе меня не одолеть.
…Таким образом ты загоняешь меня в ловушку. Презираешь, угнетаешь, унижаешь, только чтобы раздуть мою ненависть… Провоцируешь.
«Хотя на самом деле хочешь быть побеждённым».
…Ты заносчив и властолюбив, но в душе скрываешь грязные желания… Твоё истинное лицо – это лицо мазохиста…
Наоэ прикрыл глаза, поджал губы, а потом бросил в пустоту:
– Я разрешаю вам меня ненавидеть.
…Ты сам меня довёл, ты виноват – вот и смирись с тем, что я сейчас сделаю… Потому что это не любовь. Это иллюзия, рождённая мутным разумом, уставшим от долгой жизни. Ведь кроме тебя мне больше не в кого было верить…
Наоэ опустил голову.
…На том и закончим. Я люблю тебя – пусть это неправда, но мне так хочется это сказать…
«Я разрешаю меня ненавидеть».
***
– Послушай, Котаро, – сказал Удзитэру, стоя у окна и глядя на темнеющее в ночи озеро, – не пора ли уже признаться, где спрятано Зеркало Самца? Ты скрываешь это даже от нас, своих хозяев, а твой клан, между прочим, подчиняется моему…
– Прошу прощения, Удзитэру-доно, но беречь зеркало – моя миссия. Каков самый надёжный способ сохранить что-либо в тайне? Свести к минимуму число посвящённых в неё. Нельзя рассказывать даже тем, кому доверяешь, ведь чем больше людей знает, тем выше опасность утечки информации – как говорится, и у стен есть уши. Шпионы могут быть везде.
– Следовательно – «не скажу и господину»?.. Неудивительно, что синоби Фума так безупречны в своём деле. …Сколько же людей знает среди твоих?
– Я один.
– Как?..
– Этого достаточно. Я-то точно не проговорюсь. Стопроцентная гарантия.
– Никому больше не веришь? Как это похоже на тебя…
– Именно, больше никому. Таков залог безупречности. Потом, человеку вроде вас знать о местонахождении зеркала вообще нельзя – ваша горячность легко может толкнуть вас на нарушение приказа господина Удзимасы.
– …И я отпущу Сабуро на волю, ты хочешь сказать?
– Я учитываю такую вероятность.
Удзитэру оскорбился:
– За кого ты меня принимаешь?! …Уж если ты так гордишься своей безупречностью, почему не разыскал отца раньше брата?!
Котаро усмехнулся в нос.
– Что смешного?
– Да так, ничего… А вдруг господин Удзиясу не хочет показываться своим сыновьям специально? Возможно, у него есть причины?
– Это уже слишком, Котаро! Как ты ведёшь себя со мной?
Тут раздался стук в дверь, а минутой позже в комнату вошёл Наоэ.
– Вот так-так… Чем обязан? – спросил Удзитэру.
Наоэ ответил:
– У меня к вам разговор.
Двое мужчин удивлённо переглянулись. В конце концов Удзитэру отправил Котаро за кофе, а сам пригласил Наоэ сесть.
– Ну, говори.
– Позвольте мне поучаствовать в обряде жертвоприношения господина Сабуро.
– Что?! – Удзитэру не поверил своим ушам.
– Вы же собираетесь поместить его душу в дерево? Я хочу помочь в меру сил.
Удзитэру лишился дара речи и довольно долго не мог прийти в себя. Наконец он спросил, глядя Наоэ прямо в глаза:
– Означает ли это, что ты переходишь на сторону Ходзё?
– Можно и так сказать. Я сообщу вам любые сведения об Уэсуги. Моя изгоняющая сила – хоть в этом я и не чета господину Кагэторе – будет в вашем распоряжении… А ещё я единственный из Уэсуги умею делать перерождёнными других людей – я мог бы помочь вам и вашему брату переродиться.
– Ты серьёзно? – Удзитэру, разумеется, не спешил принимать сказанное за чистую монету. – По-моему ты что-то замышляешь…
Наоэ вяло улыбнулся и помотал головой.
– Ты отрекаешься от Сабуро?..
– А что ещё остаётся? В одиночку я не в состоянии его спасти… К тому же, мне без него будет лучше. Когда я с ним, мне сложно сохранять здравый рассудок… Давайте, посадите его в дерево – пусть он никого больше не видит, никого не любит, и никем не будет любим.
– Он потеряет индивидуальность…
– Вот и замечательно. …Отправляя сюзерена на смерть, я отрезаю себе путь к отступлению. Уэсуги никогда больше не примут меня, да и мне, оставшемуся без господина, не нужно будет его имя… Я решил пожить для себя, впервые за четыреста лет.
– И чего же ты для себя хочешь?
– Хочу стать вассалом Ходзё.
– Вассалом? – Удзитэру изумился до глубины души. – Я не ослышался?
– Обещаю сделать всё, от меня зависящее, чтобы ваш клан победил в Усобице Духов, и когда это случится – пожалуйте мне одну провинцию. Мне этого хватит.
Удзитэру смотрел на Наоэ во все глаза. Тот отвечал ему спокойным взглядом, в котором не чувствовалось притворства – да и не под силу человеку настолько искусно притворятся.
– Что ж, возможно, для Сабуро так тоже будет лучше…
Прикрытые веки Наоэ чуть дрогнули, но от замечаний он воздержался.
– Ну, с чего мне прикажете начать? Пойти избавиться от кого-нибудь из ваших врагов-генералов? – Наоэ полез в нагрудный карман. Увидев, что он оттуда вытащил, Удзитэру медленно подался вперёд…
– В чём дело?.. – удивился Наоэ, когда у него отобрали сигареты.
– Вот как… – Удзитэру повертел пачку в руках, – …значит, Сабуро был прав…
Та же марка, что он видел тогда у Такаи… Это совпадение глубоко взволновало Удзитэру, но Наоэ, конечно, не мог понять причин его волнения.
– Позволь спросить тебя кое о чём… Касательно Сабуро…
– Спрашивайте.
– Почему он запечатал память?
Ответом было молчание. Тогда Удзитэру продолжил:
– Когда мы встретились, он был – не он, а… незрелый мальчик с хрупким сердцем. Почему Сабуро сам пожелал всё забыть?
– Наверное, я был ему настолько ненавистен, – Наоэ опустил взгляд. – Других причин придумать не могу.
– …Сабуро говорил, что тешится иллюзией относительно твоей доброты…
– Иллюзией?..
– Он не понимает, почему ты добр к нему. Считает себя заменой.
Наоэ как-то странно изменился в лице.
– Он так сказал?
– Это наказание, не иначе… – пробормотал Удзитэру, откидываясь на спинку стула. – Некого винить, Сабуро сам расплачивается за бегство от прошлого, от которого никому не позволено убегать…
У Наоэ кольнуло в груди. «Я, никто иной, довёл его до этого», – хотелось ему покаяться, но Удзитэру покачал головой:
– Уверен, он знал, на что идёт…
“Я – замена Кагэторе”. Такая верил в то, что доброта Наоэ, его любовь – адресованы не ему, и изо всех сил старался держать дистанцию, заглушая голос своего тоскующего сердца, тянущегося к теплу. Пытаясь утвердиться в мысли, что Наоэ “защищает не его”, он хотел оградить себя от надежд и разочарований…
…Не мнить о себе слишком много.
«Такая-сан…»
Да, в этом весь он. Прежде, чем позволить кому-то сделать себе больно, открыть глаза на горькую правду, он заранее готовится к худшему, и делает себе больно сам. Приучает себя к этой боли, чтобы потом, когда истина острым лезвием вонзится в грудь, было полегче… Понадеешься – предадут. Поверишь, что обладаешь чем-то – потом окажется, что ты держал в руках лишь дым, и некого будет винить в своих страданиях, кроме самого себя, а значит… прежде, чем это случится… Но человек, слишком усердно пытающийся ложь отличить от правды, погрязает в сомнениях, перестаёт видеть даже те крохи искренности, что в действительности дарят ему. Такая понимает это, и всё равно продолжает сомневаться. Кто вынудил его, кто не оставил ему выбора?
Погружённый в свои мысли, Наоэ прикусил губу и медленно покачал головой.
«Ты слишком слаб… Мне тебя жаль».
Раздался стук в дверь. Котаро вошёл в комнату и поставил на стол поднос со свежезаваренным кофе.
– Завтра посадим душу Сабуро в Дерево Стрелы, – сказал ему Удзитэру.
Наоэ вздрогнул, а Котаро спокойно уточнил:
– Уже завтра?
– Чем раньше, тем лучше.
Предводитель синоби повернулся к Наоэ:
– Ты не возражаешь, как я погляжу? Бросаешь господина на произвол судьбы? – И, не услышав ответа, добавил с непроницаемым видом: – В самом деле?
Наоэ наградил его тяжёлым взглядом, в котором смешались вызов и – настороженность по отношению к человеку, слишком непохожему на него. На лице Котаро, как обычно, не было и тени эмоций. Не стоит его недооценивать, подумал Наоэ. С Удзитэру – неважно, друг он или враг – ещё можно найти общий язык, но не с этим… роботом.
– Хотелось бы получить гарантии, – сказал Котаро, разливая кофе по чашкам.
– Гарантии чего?
– Серьёзности твоего намерения предать Уэсуги. Говорить можно что угодно… Вдруг ты просто усыпляешь нашу бдительность, чтобы потом похитить и Зеркало Цуцуги, и господина Сабуро?
– Что ты хочешь, чтобы я сделал?
– Дай подумать… – Котаро покосился на Удзитэру. – Как вам такой вариант, Удзитэру-доно. Если душа господина Сабуро отправится в дерево, то тело перестанет быть нужно – вот пусть Наоэ-доно и избавится от него.
В глазах Удзитэру мелькнуло отчаяние, но он понимал, что разведчик прав. После слияния души с деревом тело обречено на смерть, оттягивать этот момент не только глупо, но и небезопасно – всё равно, что специально оставлять лазейку…
После минутного молчания Удзитэру повернулся к Наоэ и спросил сурово:
– Сможешь ли?
Тот обречённо закрыл глаза.
– Хотите, чтобы я убил тело?.. – голос прозвучал бесцветно. – Хорошо, я сделаю это.
***
Ночной ветер приятно холодил кожу. По небу мчались рваные облака, в просветах между которыми иногда поблёскивали звёзды. Наоэ вышел из дома один; в большом саду вокруг особняка нашлась маленькая тропинка, которая привела его прямо к озеру.
Спустившись к берегу, Наоэ поднял с земли камешек, положил его на ладонь и мысленно приказал: «Вверх»!
Камешек не шелохнулся.
«Так я и думал…»
Воздействовать на предметы нельзя. Барьер, который этому мешает, скорее всего сетчатый, коллективный: пространство внутри пронизано крошечными энергетическими сотами, они ловят любой импульс и сбрасывают его в землю через какую-нибудь ритуальную утварь, вроде токко (1).
«В любом случае, внутри я бессилен…»
Знай он хотя бы протяжённость барьера, это могло бы помочь, но Наоэ не представлял себе даже его очертаний. К тому же, синоби Фума не спускают с него глаз… Его не подпустят к зеркалу.
«Значит, дождусь, пока вынесут».
За пределами барьера у него будет шанс. Изгоняющая сила даст ему преимущество перед синоби, которые – как бы хороши в своём деле они ни были – в конце концов, лишь мстительные духи.
Шанс будет, когда подойдёт время обряда. Ходзё хотят поместить душу в Дерево Стрелы – храмовое дерево святилища Хаконэ, а значит, независимо от способа, к которому они прибегнут, они должны вынести Зеркало Цуцуги за пределы особняка.
«Но в дерево его никто не посадит, я не допущу…»
Он не собирался позволить Ходзё использовать силу Кагэторы в своих целях.
Наоэ бросил взгляд на противоположный берег. Особым зрением он мог видеть яркое неровное зарево над святилищем Хаконэ: много духов в одном месте.
Возможно, это мертвецы клана Ходзё… Здесь, как и в Никко, лес на храмовой территории постепенно превращался в лес душ, но к чему все эти приготовления?..
Наоэ вдруг вспомнил о Майко.
Пожалуйста, спасите моего брата!
Стоит разбить зеркало, как сила цуцуги сойдёт на нет. Синъя и другие жертвы освободятся, тайные замыслы Ходзё пойдут прахом. Если зеркало не разбить – Синья очень скоро умрёт…
Косака тоже сделает свой ход, рано или поздно, чтобы уничтожить опасную для Такэда вещь. Неважно, где находится Зеркало Самца. Если разбить Зеркало Самки, цуцуга лишится источника жизни. Нужно достать хотя бы это зеркало, в котором находится сейчас душа Кагэторы – достать, а потом…
«Потом?..»
Цепочка мыслей прервалась. Продолжать дальше опасно, сказал себе Наоэ, но его бессердечное второе я отмахнулось от предостережений.
«Если разбить зеркало, он больше не сможет выйти…»
Кагэтора останется там навсегда – не умирая и не рождаясь, не живя, но и не очищаясь. Наоэ не получит его, но и не лишится. Не познает радости обладания, но избавится от страха потерять. Кагэтора возненавидит его, но ничего не сможет, кроме как смотреть на своего обидчика из зеркала убийственным взглядом… Так пройдут годы. Десятилетия, столетия…
«…И я опять останусь один. Навеки брошенный, наедине с совестью…»
Наоэ цинично усмехнулся и поднял голову к небу. Вот же он, выход, прямо перед глазами – лучший выход, какой только можно пожелать, так зачем сейчас строить из себя святую невинность?
Счастье других… Долг… Справедливость… Ради красивых слов он четыреста лет жертвовал собой, и ни разу не пожаловался. Так может, довольно? Или чаша страданий ещё не выпита до дна? А может, это цена бессмертия – когда грань безумия давно позади, а боль всё длится и длится…
«Отпустите меня с миром, наконец…»
Наоэ сам не знал, к кому обращался. Сбросить с себя бесчисленные оковы и самому определить свою судьбу – неужели он не имеет на это права?
Путь, открывающийся перед ним сейчас, ведёт к исполнению желаний. По ту сторону зеркала лежит волшебная страна, где мечты станут реальностью, где Кагэтора будет принадлежать ему и только ему… Стоит лишь посмотреться в Зеркало Цуцуги.
Цуцуга возьмёт его душу, они окажутся в зазеркалье вдвоём, и всё, что нужно будет сделать потом – это утопить зеркало в озере.
…Мы просто соскользнём в бесконечный сон. Никто не нарушит наш покой, никто не сможет к тебе прикоснуться. Ты будешь навеки мой – так, утолив свою жажду, я распрощаюсь с этим миром…
Что мешает ему отбросить «правильность», которая сковывает хуже кандалов, простить и принять себя? За четыреста лет он не смог стать ни жестокосердным дьяволом, ни мудрецом в ореоле святости, ни зверем, слушающимся только своих желаний – он как был, так и остался глупым, трусливым, совершенно обыкновенным… мужчиной.
…Твоё прощение мне не нужно. Ненависть не поможет тебе выйти из зеркала, подняться со дна озера – ты обречён будешь жить со мной бок о бок. Проси, умоляй – я ничего не смогу отыграть обратно. Ты окажешься в моём единоличном пользовании, хочешь ты того или нет…
Наоэ уже видел свои болезненные мечты воплощёнными в реальность. Скоро, совсем скоро они будут смотреть один сон на двоих.
Наоэ…
Из глубин памяти вынырнул улыбающийся Такая. Наоэ грустно усмехнулся.
«Такая-сан…»
…Я человек, поэтому не хочу твоей смерти. Но именно потому, что я человек, я и выбираю этот путь…
Лицо Такаи упорно маячило перед глазами, и Наоэ, не выдержав, до боли прикусил губу.
«Я не хочу твоей смерти…»
Как глупо. Откуда эти мысли, почему сейчас? Ведь с угрызениями совести, с сомнениями, с чувствами – покончено, должно быть покончено!
Два противоположных, одинаково сильных желания столкнулись в его душе.
…Не хочу тебя убивать. Хочу – очень хочу – чтобы ты был счастлив. Но если сделать тебя счастливым суждено не мне, я скорее всё разрушу…
«Ты должен… жить».
И это говорит будущий убийца – смешно, просто смешно. Но оба желания идут от сердца, и сердце не способно разрешить парадокс…
Наоэ полез в карман пиджака и достал чётки, которые дал ему в детстве отец, когда он, юный Татибана Ёсиаки, резал себе вены. Вложив ему в руку цепочку бусин с крошечным ликом Дайнити посередине, отец сказал тогда: «Будда всегда с тобой».
С тех пор он не расставался с этими чётками. Они выручали его великое множество раз. Он черпал в них силу, которая, возможно, и удержала его в конечном итоге от самоубийства… Или это и была сила Будды?
«Если Будда всегда со мной…»
…то он обязательно…
Наоэ рванул чётки пополам, бусины посыпались на землю, смешиваясь с галькой, и только одна – центральная бусина с ликом Дайнити – осталась на ладони. Наоэ сжал пальцы.
…Защитит ли Будда его?..
Маленькое, но острое желание. Непонятно откуда взявшееся у человека, который собирается отнять жизнь…
«Это бессмысленно, и всё же…» – Наоэ аккуратно спрятал бусину во внутренний карман.
А потом он вдруг заметил на земле, прямо у своих ног, чью-то тень. Человек в белой рубашке, стоявший сзади, подошёл совершенно незаметно. Сколько он уже там стоит?
– Боишься, что я убегу? – холодно спросил Наоэ.
Фума Котаро сощурился:
– Я вышел проветриться, а не тебя сторожить. Кстати, почему ты здесь, а не с господином Сабуро?
– Мне не доставляет удовольствия смотреть в лицо господину, которого я предаю. Я не железный.
Котаро усмехнулся.
– Ты уже придумал, как его убьёшь? Завтра почти наступило…
Наоэ подобрал с земли бусину, швырнул в воду, и сказал, не оборачиваясь:
– У меня есть просьба.
– Какая?
– Когда всё будет позади, отдайте мне труп. В конце концов, у него была семья… Я хочу вернуть тело родственникам.
– Ты всерьёз рассчитываешь на моё согласие?.. Я и мои люди не признаем тебя союзником до тех пор, пока ты не разорвёшь это тело на мелкие кусочки.
Наоэ гневно обернулся. Взгляд Котаро был холоден, как лезвие ножа.
– Неужели ты не хочешь спасти своего господина? Не хочешь даже попытаться?.. В таком случае – чем он был для тебя?..
Повисла пауза. Наоэ отвёл глаза. Ветер нежными пальцами прошёлся по его щекам.
«Незачем отвечать…»
Слушая шелест листьев над головой, Котаро смотрел на повёрнутое к нему в профиль лицо мужчины. Как долго они простояли так, в молчании? Вдруг что-то шевельнулось в траве, и предводитель синоби проворно обернулся.
– В чём дело?
Кажется, это был кто-то из его людей.
– Тояма-доно?..
Наоэ насторожился. Слов пришедшего он разобрать не мог…
– Ясно, – Котаро сделал шаг в сторону дома, но остановился, словно о чём-то вспомнив.
– Как поступить с телом Сабуро-доно решать не мне, – бросил он через плечо. – А господин Удзитэру души не чает в своём брате, вряд ли он прикажет резать его труп на части…
И Котаро быстро зашагал по тропинке обратно.
***
– Тояма-доно просит встречи с вами по срочному делу, командир.
Услышав это, Котаро недоумённо нахмурился. Время близилось к рассвету. Тояма, только вчера уехавший в Никко, снова был здесь и желал видеть Котаро, причём втайне от Удзитэру.
– Говорит, секретный разговор… – подчинённый назвал место.
– Что ещё за тайна, в которую нельзя посвящать Удзитэру-доно? – Котаро не мог понять, что происходит, и голос его прозвучал резко. Подчинённый замялся, а потом сказал осторожно:
– Вроде бы, послание от самого главы семейства…
– Что?! От господина Удзиясу?..
Поймав на себе цепкий взгляд командира, синоби не на шутку испугался, но уже в следующую секунду губы Котаро дёрнулись в улыбке.
– Вот как… Значит, он ждёт в Мото-хаконэ? Сейчас же еду.
***
Тояма назначил встречу на парковке причала «Изу – Мото-хаконэ» (2) – того, что ближе к святилищу. Обычно здесь всегда происходило какое-то движение: днём люди приезжали, чтобы сесть на туристический кораблик, вечером – чтобы погулять вдоль озера, но в этот предрассветный час парковка, конечно же, пустовала.
Котаро вышел из машины. Тояма сказал, что будет один ввиду чрезвычайной секретности его поручения, и просил предводителя синоби о том же; Котаро выполнил просьбу.
Подъёзжая к месту, он видел удаляющееся в противоположном направлении такси и сделал вывод, что Тояма уже прибыл – и действительно, посланец стоял на бетонной набережной, у кромки воды.
– Извините, что заставил вас ждать, Тояма-доно.
Возможно, он просто нервничал, выполняя ответственное задание, но выглядел Тояма взъерошенным и каким-то злым.
– Извините, что вызвал среди ночи.
– Несомненно, у вас были на то веские причины… Как вы и настаивали, Удзитэру-доно ничего не знает о нашей встрече.
В облике Тоямы определённо произошли изменения за то короткое время, что Котаро его не видел. Вчера днём посланец был очень тщательно одет. Сейчас он куда-то подевал и пиджак, и галстук.
– Мне было велено сообщить вам без свидетелей… Это большая тайна… – Тояма наморщил лоб и суровым голосом сказал: – Котаро-доно, сейчас же возьмите Зеркало Самца, которое находится у вас на сохранении, и отправляйтесь со мной в Никко, к господину Удзиясу.
– Зеркало Самца?.. – непонимающе повторил Котаро. – К господину Удзиясу?..
– Ему нужно это зеркало, немедленно. Вы должны доставить его, а я буду вас сопровождать.
– Интересно, к чему такая спешка?.. Почему именно сейчас?..
– В детали я не посвящён, дело вассалов – повиноваться… Несомненно, это часть большого плана по завоеванию Канто. Зеркало Цуцуги – наш козырь в борьбе за власть над страной, инструмент для объединения генералов, символ будущей победы… Ему должно быть в руках победителя.
Не похоже было, чтобы громкие слова хоть как-то подействовали на прагматичного Котаро... На него подействовало имя Удзиясу.
– Я думаю, – добавил Тояма, – что с сегодняшнего дня вы будете служить господину Удзиясу лично…
– Это правда его приказ?
– Истинная правда.
Котаро окинул посланца испытующим взглядом. Тояма затаил дыхание и пошире распахнул глаза, пытаясь выглядеть как можно более устрашающе. Его сердце бешено колотилось.
Наконец, Котаро отвернулся и посмотрел вдаль, в сторону Кодзири (3).
– Следуйте за мной, – проговорил он, подставив лицо ветру. – Возьмём Зеркало Самца, а потом отправимся к господину Удзиясу.
-----------------------------------
Примечания переводчика
1. Токко – то же, что токко-сё. За пределами Японии известен как «ваджра». Короткий двусторонний жезл, ритуальное оружие.
2. Один из двух корабельных причалов в городке Мото-хаконэ.
3. Кодзири – причал на северной оконечности озера Асиноко.
ПОВТОРЯЮЩИЙСЯ ГРЕХ
Ночь на озере Асиноко подходила к концу. Дождь перестал, гроза миновала – лишь ветер остался гулять над водой.
В тишине особняка Ходзё Наоэ по-прежнему сидел рядом с Такаей. Его сердце выгорело от чувств, но усталое лицо было спокойным.
Бледная кожа Такаи слегка светилась в темноте – возможно, под действием священной энергии. Чувствуя слабое биение жизни, Наоэ невесело усмехнулся мыслям, которые успели пронестись за это время в его голове. Холодная улыбка Кагэторы снова встала перед его внутренним взором:
Тебе меня не одолеть.
…Таким образом ты загоняешь меня в ловушку. Презираешь, угнетаешь, унижаешь, только чтобы раздуть мою ненависть… Провоцируешь.
«Хотя на самом деле хочешь быть побеждённым».
…Ты заносчив и властолюбив, но в душе скрываешь грязные желания… Твоё истинное лицо – это лицо мазохиста…
Наоэ прикрыл глаза, поджал губы, а потом бросил в пустоту:
– Я разрешаю вам меня ненавидеть.
…Ты сам меня довёл, ты виноват – вот и смирись с тем, что я сейчас сделаю… Потому что это не любовь. Это иллюзия, рождённая мутным разумом, уставшим от долгой жизни. Ведь кроме тебя мне больше не в кого было верить…
Наоэ опустил голову.
…На том и закончим. Я люблю тебя – пусть это неправда, но мне так хочется это сказать…
«Я разрешаю меня ненавидеть».
***
– Послушай, Котаро, – сказал Удзитэру, стоя у окна и глядя на темнеющее в ночи озеро, – не пора ли уже признаться, где спрятано Зеркало Самца? Ты скрываешь это даже от нас, своих хозяев, а твой клан, между прочим, подчиняется моему…
– Прошу прощения, Удзитэру-доно, но беречь зеркало – моя миссия. Каков самый надёжный способ сохранить что-либо в тайне? Свести к минимуму число посвящённых в неё. Нельзя рассказывать даже тем, кому доверяешь, ведь чем больше людей знает, тем выше опасность утечки информации – как говорится, и у стен есть уши. Шпионы могут быть везде.
– Следовательно – «не скажу и господину»?.. Неудивительно, что синоби Фума так безупречны в своём деле. …Сколько же людей знает среди твоих?
– Я один.
– Как?..
– Этого достаточно. Я-то точно не проговорюсь. Стопроцентная гарантия.
– Никому больше не веришь? Как это похоже на тебя…
– Именно, больше никому. Таков залог безупречности. Потом, человеку вроде вас знать о местонахождении зеркала вообще нельзя – ваша горячность легко может толкнуть вас на нарушение приказа господина Удзимасы.
– …И я отпущу Сабуро на волю, ты хочешь сказать?
– Я учитываю такую вероятность.
Удзитэру оскорбился:
– За кого ты меня принимаешь?! …Уж если ты так гордишься своей безупречностью, почему не разыскал отца раньше брата?!
Котаро усмехнулся в нос.
– Что смешного?
– Да так, ничего… А вдруг господин Удзиясу не хочет показываться своим сыновьям специально? Возможно, у него есть причины?
– Это уже слишком, Котаро! Как ты ведёшь себя со мной?
Тут раздался стук в дверь, а минутой позже в комнату вошёл Наоэ.
– Вот так-так… Чем обязан? – спросил Удзитэру.
Наоэ ответил:
– У меня к вам разговор.
Двое мужчин удивлённо переглянулись. В конце концов Удзитэру отправил Котаро за кофе, а сам пригласил Наоэ сесть.
– Ну, говори.
– Позвольте мне поучаствовать в обряде жертвоприношения господина Сабуро.
– Что?! – Удзитэру не поверил своим ушам.
– Вы же собираетесь поместить его душу в дерево? Я хочу помочь в меру сил.
Удзитэру лишился дара речи и довольно долго не мог прийти в себя. Наконец он спросил, глядя Наоэ прямо в глаза:
– Означает ли это, что ты переходишь на сторону Ходзё?
– Можно и так сказать. Я сообщу вам любые сведения об Уэсуги. Моя изгоняющая сила – хоть в этом я и не чета господину Кагэторе – будет в вашем распоряжении… А ещё я единственный из Уэсуги умею делать перерождёнными других людей – я мог бы помочь вам и вашему брату переродиться.
– Ты серьёзно? – Удзитэру, разумеется, не спешил принимать сказанное за чистую монету. – По-моему ты что-то замышляешь…
Наоэ вяло улыбнулся и помотал головой.
– Ты отрекаешься от Сабуро?..
– А что ещё остаётся? В одиночку я не в состоянии его спасти… К тому же, мне без него будет лучше. Когда я с ним, мне сложно сохранять здравый рассудок… Давайте, посадите его в дерево – пусть он никого больше не видит, никого не любит, и никем не будет любим.
– Он потеряет индивидуальность…
– Вот и замечательно. …Отправляя сюзерена на смерть, я отрезаю себе путь к отступлению. Уэсуги никогда больше не примут меня, да и мне, оставшемуся без господина, не нужно будет его имя… Я решил пожить для себя, впервые за четыреста лет.
– И чего же ты для себя хочешь?
– Хочу стать вассалом Ходзё.
– Вассалом? – Удзитэру изумился до глубины души. – Я не ослышался?
– Обещаю сделать всё, от меня зависящее, чтобы ваш клан победил в Усобице Духов, и когда это случится – пожалуйте мне одну провинцию. Мне этого хватит.
Удзитэру смотрел на Наоэ во все глаза. Тот отвечал ему спокойным взглядом, в котором не чувствовалось притворства – да и не под силу человеку настолько искусно притворятся.
– Что ж, возможно, для Сабуро так тоже будет лучше…
Прикрытые веки Наоэ чуть дрогнули, но от замечаний он воздержался.
– Ну, с чего мне прикажете начать? Пойти избавиться от кого-нибудь из ваших врагов-генералов? – Наоэ полез в нагрудный карман. Увидев, что он оттуда вытащил, Удзитэру медленно подался вперёд…
– В чём дело?.. – удивился Наоэ, когда у него отобрали сигареты.
– Вот как… – Удзитэру повертел пачку в руках, – …значит, Сабуро был прав…
Та же марка, что он видел тогда у Такаи… Это совпадение глубоко взволновало Удзитэру, но Наоэ, конечно, не мог понять причин его волнения.
– Позволь спросить тебя кое о чём… Касательно Сабуро…
– Спрашивайте.
– Почему он запечатал память?
Ответом было молчание. Тогда Удзитэру продолжил:
– Когда мы встретились, он был – не он, а… незрелый мальчик с хрупким сердцем. Почему Сабуро сам пожелал всё забыть?
– Наверное, я был ему настолько ненавистен, – Наоэ опустил взгляд. – Других причин придумать не могу.
– …Сабуро говорил, что тешится иллюзией относительно твоей доброты…
– Иллюзией?..
– Он не понимает, почему ты добр к нему. Считает себя заменой.
Наоэ как-то странно изменился в лице.
– Он так сказал?
– Это наказание, не иначе… – пробормотал Удзитэру, откидываясь на спинку стула. – Некого винить, Сабуро сам расплачивается за бегство от прошлого, от которого никому не позволено убегать…
У Наоэ кольнуло в груди. «Я, никто иной, довёл его до этого», – хотелось ему покаяться, но Удзитэру покачал головой:
– Уверен, он знал, на что идёт…
“Я – замена Кагэторе”. Такая верил в то, что доброта Наоэ, его любовь – адресованы не ему, и изо всех сил старался держать дистанцию, заглушая голос своего тоскующего сердца, тянущегося к теплу. Пытаясь утвердиться в мысли, что Наоэ “защищает не его”, он хотел оградить себя от надежд и разочарований…
…Не мнить о себе слишком много.
«Такая-сан…»
Да, в этом весь он. Прежде, чем позволить кому-то сделать себе больно, открыть глаза на горькую правду, он заранее готовится к худшему, и делает себе больно сам. Приучает себя к этой боли, чтобы потом, когда истина острым лезвием вонзится в грудь, было полегче… Понадеешься – предадут. Поверишь, что обладаешь чем-то – потом окажется, что ты держал в руках лишь дым, и некого будет винить в своих страданиях, кроме самого себя, а значит… прежде, чем это случится… Но человек, слишком усердно пытающийся ложь отличить от правды, погрязает в сомнениях, перестаёт видеть даже те крохи искренности, что в действительности дарят ему. Такая понимает это, и всё равно продолжает сомневаться. Кто вынудил его, кто не оставил ему выбора?
Погружённый в свои мысли, Наоэ прикусил губу и медленно покачал головой.
«Ты слишком слаб… Мне тебя жаль».
Раздался стук в дверь. Котаро вошёл в комнату и поставил на стол поднос со свежезаваренным кофе.
– Завтра посадим душу Сабуро в Дерево Стрелы, – сказал ему Удзитэру.
Наоэ вздрогнул, а Котаро спокойно уточнил:
– Уже завтра?
– Чем раньше, тем лучше.
Предводитель синоби повернулся к Наоэ:
– Ты не возражаешь, как я погляжу? Бросаешь господина на произвол судьбы? – И, не услышав ответа, добавил с непроницаемым видом: – В самом деле?
Наоэ наградил его тяжёлым взглядом, в котором смешались вызов и – настороженность по отношению к человеку, слишком непохожему на него. На лице Котаро, как обычно, не было и тени эмоций. Не стоит его недооценивать, подумал Наоэ. С Удзитэру – неважно, друг он или враг – ещё можно найти общий язык, но не с этим… роботом.
– Хотелось бы получить гарантии, – сказал Котаро, разливая кофе по чашкам.
– Гарантии чего?
– Серьёзности твоего намерения предать Уэсуги. Говорить можно что угодно… Вдруг ты просто усыпляешь нашу бдительность, чтобы потом похитить и Зеркало Цуцуги, и господина Сабуро?
– Что ты хочешь, чтобы я сделал?
– Дай подумать… – Котаро покосился на Удзитэру. – Как вам такой вариант, Удзитэру-доно. Если душа господина Сабуро отправится в дерево, то тело перестанет быть нужно – вот пусть Наоэ-доно и избавится от него.
В глазах Удзитэру мелькнуло отчаяние, но он понимал, что разведчик прав. После слияния души с деревом тело обречено на смерть, оттягивать этот момент не только глупо, но и небезопасно – всё равно, что специально оставлять лазейку…
После минутного молчания Удзитэру повернулся к Наоэ и спросил сурово:
– Сможешь ли?
Тот обречённо закрыл глаза.
– Хотите, чтобы я убил тело?.. – голос прозвучал бесцветно. – Хорошо, я сделаю это.
***
Ночной ветер приятно холодил кожу. По небу мчались рваные облака, в просветах между которыми иногда поблёскивали звёзды. Наоэ вышел из дома один; в большом саду вокруг особняка нашлась маленькая тропинка, которая привела его прямо к озеру.
Спустившись к берегу, Наоэ поднял с земли камешек, положил его на ладонь и мысленно приказал: «Вверх»!
Камешек не шелохнулся.
«Так я и думал…»
Воздействовать на предметы нельзя. Барьер, который этому мешает, скорее всего сетчатый, коллективный: пространство внутри пронизано крошечными энергетическими сотами, они ловят любой импульс и сбрасывают его в землю через какую-нибудь ритуальную утварь, вроде токко (1).
«В любом случае, внутри я бессилен…»
Знай он хотя бы протяжённость барьера, это могло бы помочь, но Наоэ не представлял себе даже его очертаний. К тому же, синоби Фума не спускают с него глаз… Его не подпустят к зеркалу.
«Значит, дождусь, пока вынесут».
За пределами барьера у него будет шанс. Изгоняющая сила даст ему преимущество перед синоби, которые – как бы хороши в своём деле они ни были – в конце концов, лишь мстительные духи.
Шанс будет, когда подойдёт время обряда. Ходзё хотят поместить душу в Дерево Стрелы – храмовое дерево святилища Хаконэ, а значит, независимо от способа, к которому они прибегнут, они должны вынести Зеркало Цуцуги за пределы особняка.
«Но в дерево его никто не посадит, я не допущу…»
Он не собирался позволить Ходзё использовать силу Кагэторы в своих целях.
Наоэ бросил взгляд на противоположный берег. Особым зрением он мог видеть яркое неровное зарево над святилищем Хаконэ: много духов в одном месте.
Возможно, это мертвецы клана Ходзё… Здесь, как и в Никко, лес на храмовой территории постепенно превращался в лес душ, но к чему все эти приготовления?..
Наоэ вдруг вспомнил о Майко.
Пожалуйста, спасите моего брата!
Стоит разбить зеркало, как сила цуцуги сойдёт на нет. Синъя и другие жертвы освободятся, тайные замыслы Ходзё пойдут прахом. Если зеркало не разбить – Синья очень скоро умрёт…
Косака тоже сделает свой ход, рано или поздно, чтобы уничтожить опасную для Такэда вещь. Неважно, где находится Зеркало Самца. Если разбить Зеркало Самки, цуцуга лишится источника жизни. Нужно достать хотя бы это зеркало, в котором находится сейчас душа Кагэторы – достать, а потом…
«Потом?..»
Цепочка мыслей прервалась. Продолжать дальше опасно, сказал себе Наоэ, но его бессердечное второе я отмахнулось от предостережений.
«Если разбить зеркало, он больше не сможет выйти…»
Кагэтора останется там навсегда – не умирая и не рождаясь, не живя, но и не очищаясь. Наоэ не получит его, но и не лишится. Не познает радости обладания, но избавится от страха потерять. Кагэтора возненавидит его, но ничего не сможет, кроме как смотреть на своего обидчика из зеркала убийственным взглядом… Так пройдут годы. Десятилетия, столетия…
«…И я опять останусь один. Навеки брошенный, наедине с совестью…»
Наоэ цинично усмехнулся и поднял голову к небу. Вот же он, выход, прямо перед глазами – лучший выход, какой только можно пожелать, так зачем сейчас строить из себя святую невинность?
Счастье других… Долг… Справедливость… Ради красивых слов он четыреста лет жертвовал собой, и ни разу не пожаловался. Так может, довольно? Или чаша страданий ещё не выпита до дна? А может, это цена бессмертия – когда грань безумия давно позади, а боль всё длится и длится…
«Отпустите меня с миром, наконец…»
Наоэ сам не знал, к кому обращался. Сбросить с себя бесчисленные оковы и самому определить свою судьбу – неужели он не имеет на это права?
Путь, открывающийся перед ним сейчас, ведёт к исполнению желаний. По ту сторону зеркала лежит волшебная страна, где мечты станут реальностью, где Кагэтора будет принадлежать ему и только ему… Стоит лишь посмотреться в Зеркало Цуцуги.
Цуцуга возьмёт его душу, они окажутся в зазеркалье вдвоём, и всё, что нужно будет сделать потом – это утопить зеркало в озере.
…Мы просто соскользнём в бесконечный сон. Никто не нарушит наш покой, никто не сможет к тебе прикоснуться. Ты будешь навеки мой – так, утолив свою жажду, я распрощаюсь с этим миром…
Что мешает ему отбросить «правильность», которая сковывает хуже кандалов, простить и принять себя? За четыреста лет он не смог стать ни жестокосердным дьяволом, ни мудрецом в ореоле святости, ни зверем, слушающимся только своих желаний – он как был, так и остался глупым, трусливым, совершенно обыкновенным… мужчиной.
…Твоё прощение мне не нужно. Ненависть не поможет тебе выйти из зеркала, подняться со дна озера – ты обречён будешь жить со мной бок о бок. Проси, умоляй – я ничего не смогу отыграть обратно. Ты окажешься в моём единоличном пользовании, хочешь ты того или нет…
Наоэ уже видел свои болезненные мечты воплощёнными в реальность. Скоро, совсем скоро они будут смотреть один сон на двоих.
Наоэ…
Из глубин памяти вынырнул улыбающийся Такая. Наоэ грустно усмехнулся.
«Такая-сан…»
…Я человек, поэтому не хочу твоей смерти. Но именно потому, что я человек, я и выбираю этот путь…
Лицо Такаи упорно маячило перед глазами, и Наоэ, не выдержав, до боли прикусил губу.
«Я не хочу твоей смерти…»
Как глупо. Откуда эти мысли, почему сейчас? Ведь с угрызениями совести, с сомнениями, с чувствами – покончено, должно быть покончено!
Два противоположных, одинаково сильных желания столкнулись в его душе.
…Не хочу тебя убивать. Хочу – очень хочу – чтобы ты был счастлив. Но если сделать тебя счастливым суждено не мне, я скорее всё разрушу…
«Ты должен… жить».
И это говорит будущий убийца – смешно, просто смешно. Но оба желания идут от сердца, и сердце не способно разрешить парадокс…
Наоэ полез в карман пиджака и достал чётки, которые дал ему в детстве отец, когда он, юный Татибана Ёсиаки, резал себе вены. Вложив ему в руку цепочку бусин с крошечным ликом Дайнити посередине, отец сказал тогда: «Будда всегда с тобой».
С тех пор он не расставался с этими чётками. Они выручали его великое множество раз. Он черпал в них силу, которая, возможно, и удержала его в конечном итоге от самоубийства… Или это и была сила Будды?
«Если Будда всегда со мной…»
…то он обязательно…
Наоэ рванул чётки пополам, бусины посыпались на землю, смешиваясь с галькой, и только одна – центральная бусина с ликом Дайнити – осталась на ладони. Наоэ сжал пальцы.
…Защитит ли Будда его?..
Маленькое, но острое желание. Непонятно откуда взявшееся у человека, который собирается отнять жизнь…
«Это бессмысленно, и всё же…» – Наоэ аккуратно спрятал бусину во внутренний карман.
А потом он вдруг заметил на земле, прямо у своих ног, чью-то тень. Человек в белой рубашке, стоявший сзади, подошёл совершенно незаметно. Сколько он уже там стоит?
– Боишься, что я убегу? – холодно спросил Наоэ.
Фума Котаро сощурился:
– Я вышел проветриться, а не тебя сторожить. Кстати, почему ты здесь, а не с господином Сабуро?
– Мне не доставляет удовольствия смотреть в лицо господину, которого я предаю. Я не железный.
Котаро усмехнулся.
– Ты уже придумал, как его убьёшь? Завтра почти наступило…
Наоэ подобрал с земли бусину, швырнул в воду, и сказал, не оборачиваясь:
– У меня есть просьба.
– Какая?
– Когда всё будет позади, отдайте мне труп. В конце концов, у него была семья… Я хочу вернуть тело родственникам.
– Ты всерьёз рассчитываешь на моё согласие?.. Я и мои люди не признаем тебя союзником до тех пор, пока ты не разорвёшь это тело на мелкие кусочки.
Наоэ гневно обернулся. Взгляд Котаро был холоден, как лезвие ножа.
– Неужели ты не хочешь спасти своего господина? Не хочешь даже попытаться?.. В таком случае – чем он был для тебя?..
Повисла пауза. Наоэ отвёл глаза. Ветер нежными пальцами прошёлся по его щекам.
«Незачем отвечать…»
Слушая шелест листьев над головой, Котаро смотрел на повёрнутое к нему в профиль лицо мужчины. Как долго они простояли так, в молчании? Вдруг что-то шевельнулось в траве, и предводитель синоби проворно обернулся.
– В чём дело?
Кажется, это был кто-то из его людей.
– Тояма-доно?..
Наоэ насторожился. Слов пришедшего он разобрать не мог…
– Ясно, – Котаро сделал шаг в сторону дома, но остановился, словно о чём-то вспомнив.
– Как поступить с телом Сабуро-доно решать не мне, – бросил он через плечо. – А господин Удзитэру души не чает в своём брате, вряд ли он прикажет резать его труп на части…
И Котаро быстро зашагал по тропинке обратно.
***
– Тояма-доно просит встречи с вами по срочному делу, командир.
Услышав это, Котаро недоумённо нахмурился. Время близилось к рассвету. Тояма, только вчера уехавший в Никко, снова был здесь и желал видеть Котаро, причём втайне от Удзитэру.
– Говорит, секретный разговор… – подчинённый назвал место.
– Что ещё за тайна, в которую нельзя посвящать Удзитэру-доно? – Котаро не мог понять, что происходит, и голос его прозвучал резко. Подчинённый замялся, а потом сказал осторожно:
– Вроде бы, послание от самого главы семейства…
– Что?! От господина Удзиясу?..
Поймав на себе цепкий взгляд командира, синоби не на шутку испугался, но уже в следующую секунду губы Котаро дёрнулись в улыбке.
– Вот как… Значит, он ждёт в Мото-хаконэ? Сейчас же еду.
***
Тояма назначил встречу на парковке причала «Изу – Мото-хаконэ» (2) – того, что ближе к святилищу. Обычно здесь всегда происходило какое-то движение: днём люди приезжали, чтобы сесть на туристический кораблик, вечером – чтобы погулять вдоль озера, но в этот предрассветный час парковка, конечно же, пустовала.
Котаро вышел из машины. Тояма сказал, что будет один ввиду чрезвычайной секретности его поручения, и просил предводителя синоби о том же; Котаро выполнил просьбу.
Подъёзжая к месту, он видел удаляющееся в противоположном направлении такси и сделал вывод, что Тояма уже прибыл – и действительно, посланец стоял на бетонной набережной, у кромки воды.
– Извините, что заставил вас ждать, Тояма-доно.
Возможно, он просто нервничал, выполняя ответственное задание, но выглядел Тояма взъерошенным и каким-то злым.
– Извините, что вызвал среди ночи.
– Несомненно, у вас были на то веские причины… Как вы и настаивали, Удзитэру-доно ничего не знает о нашей встрече.
В облике Тоямы определённо произошли изменения за то короткое время, что Котаро его не видел. Вчера днём посланец был очень тщательно одет. Сейчас он куда-то подевал и пиджак, и галстук.
– Мне было велено сообщить вам без свидетелей… Это большая тайна… – Тояма наморщил лоб и суровым голосом сказал: – Котаро-доно, сейчас же возьмите Зеркало Самца, которое находится у вас на сохранении, и отправляйтесь со мной в Никко, к господину Удзиясу.
– Зеркало Самца?.. – непонимающе повторил Котаро. – К господину Удзиясу?..
– Ему нужно это зеркало, немедленно. Вы должны доставить его, а я буду вас сопровождать.
– Интересно, к чему такая спешка?.. Почему именно сейчас?..
– В детали я не посвящён, дело вассалов – повиноваться… Несомненно, это часть большого плана по завоеванию Канто. Зеркало Цуцуги – наш козырь в борьбе за власть над страной, инструмент для объединения генералов, символ будущей победы… Ему должно быть в руках победителя.
Не похоже было, чтобы громкие слова хоть как-то подействовали на прагматичного Котаро... На него подействовало имя Удзиясу.
– Я думаю, – добавил Тояма, – что с сегодняшнего дня вы будете служить господину Удзиясу лично…
– Это правда его приказ?
– Истинная правда.
Котаро окинул посланца испытующим взглядом. Тояма затаил дыхание и пошире распахнул глаза, пытаясь выглядеть как можно более устрашающе. Его сердце бешено колотилось.
Наконец, Котаро отвернулся и посмотрел вдаль, в сторону Кодзири (3).
– Следуйте за мной, – проговорил он, подставив лицо ветру. – Возьмём Зеркало Самца, а потом отправимся к господину Удзиясу.
-----------------------------------
Примечания переводчика
1. Токко – то же, что токко-сё. За пределами Японии известен как «ваджра». Короткий двусторонний жезл, ритуальное оружие.
2. Один из двух корабельных причалов в городке Мото-хаконэ.
3. Кодзири – причал на северной оконечности озера Асиноко.
-
-
15.09.2009 в 11:09-
-
15.09.2009 в 11:22-
-
15.09.2009 в 19:28-
-
16.09.2009 в 01:50-
-
17.09.2009 в 05:47Спасибо большое за перевод
-
-
17.09.2009 в 06:32На пальцах - это точно :-)
-
-
17.09.2009 в 06:52Это важно!
Кстати.
Мне местами не нравится временное согласование фраз. Вот,например, здесь.
Двое мужчин удивлённо переглянулись. В конце концов Удзитэру отправил Котаро за кофе, а сам пригласил Наоэ сесть.
Почему мой моск на это ругается, сложно сказать
-
-
17.09.2009 в 06:59что делать, откуда начинать сочувствовать, непонятно, а тут прямо праздник души и именины сердца
О да :-) Можно сочувствовать с начала, с конца, с середины, спереди, сзади и по диагонали :-)
Почему мой моск на это ругается, сложно сказать
Мне тоже не очень понятно, в чём проблема...
-
-
17.09.2009 в 07:22Вот, очень у нее правильный подход в выбивании слезы, ящитаю
Мне тоже не очень понятно, в чём проблема...
Попытаюсь объяснить. Как будто эти двое долго пытались решить, что делать, было много вариантов, они спорили, не могли ни на чем остановиться, но, в конце концов, таки решились на что-то. Т.е. мой моск подсознательно ожидает перед этим "в конце концов" какую-то активность продолжительного рода, а получает "переглянулись" - мгновенный обмен взглядами - посему и ругается. Мне очень хочецца добавить что-то типа "переглянулись...помолчали..."
-
-
17.09.2009 в 08:23А... Поняла. Значит, вместо "в конце концов" надо поставить "потом"...
-
-
17.09.2009 в 10:05Потом мне тоже не нравиццо
Может вообще убрать?
-
-
17.09.2009 в 10:18Не знаю... Там есть это слово, указывающее на то, что между "переглянулись" и "отправил" прошло некоторое время.
Я ещё подумаю над этим.
-
-
17.09.2009 в 12:56Может Удзитэру выбирал из множества вариантов, куда бы спровадить Котаро? )))))
-
-
17.09.2009 в 21:31Ага... и на кухню его, на кухню :-)