Красотой спасётся мир
Всех заждавшихся и ни о чём не подозревающих поздравляем с первым днём весны! 
И вот вам от нас долгоиграющий подарок -
официально объявляем открытым перевод приквелов к "Призрачному пламени"!
В первую очередь хочу поблагодарить Катинку (без которой вообще ничего бы не было) и доблестного редактора melox'а, за терпение и исправление моих идиотских ошибок.
А теперь, встречайте:
первая глава!
В стародавние времена человек половину жизни своей проводил во мраке.
Нынешних светильников не было, а слабого света свечей и масляных ламп едва хватало, чтобы осветить комнату. Однако познавший тьму, познает и свет. И уж людям эпохи Усобиц(1) была доподлинно известна истинная яркость луны и звёзд.
Даже в вечер новолуния небо не становится совершенно тёмным. Ясной ночью в далёкой тьме сияют звёзды, в ненастье – облака разливают по небосклону тусклый серый свет, а зимою снежная белизна – ярче света дневного.
Но всё же тьма живёт по соседству. В давние времена её близость была привычна, а значит, близок был и тот мир, что сокрыт во мраке.
В любом языке есть слова скорби, которыми люди выражают печаль о несбывшемся. И в первую очередь это слова соболезнования об утраченной жизни, ведь умирающие оставляют миру свою горечь. Их скорбь, разлитую в ночной мгле, нутром чувствовали люди минувших времён.
Тогда, четыреста лет назад, люди верили, что совсем рядом существует иная жизнь, и точно так же, как с заходом солнца свет уступал место тьме, ночью живые освобождали мир для мёртвых.
И не было в истории века, наполнившего землю скорбью больше, чем тот век…
Зимой в Этиго(2) ночи на удивление светлые.
Кругом и всюду белеют снежные сугробы, потому лунный вечер просто ослепителен.
А небо, между тем, чистым почти не бывает. Тяжёлые облака скрадывают ночной мрак, и тогда тьма прячется в заваленных снегом человеческих домах. Придавленные тучами к земле, переживают люди тяготы зимы, и горе тому, кто не сумеет сохранить огонь.
Когда же тьма, наконец, возвращается на ночное небо, воздух наполняется дыханием весны. Теплеет ветер, разрешается снег, повсеместно оставляя слякоть. В эту пору все жители Этиго передвигаются, увязая в грязи ногами. Стало быть, весна идёт.
Смерть пришла к Уэсуги Кэнсину(3), правителю Этиго, в то же время, что и темнота на небо.
С тех пор минуло пять лет.
Окрестности Касугаямы(4), замка клана Уэсуги, навестил странствующий буддийский монах.
Он не был ямабуси(5), однако, облик его нёс печать долгого бродяжничества. Рукава чёрной рясы совсем износились, а поля ветхой шляпы, приподнимаясь, обнажали пылающий взгляд с загорелого под зимним солнцем лица. Подбородок и впалые щёки покрывала тёмная поросль, но странник оказался неожиданно молод. Поношенные, запачканные грязью тэкко(6) довершили бы образ утомлённого скитальца, да только спина, прямая, как натянутая тетива, выдавала выправку военачальника. Будто и не монах он вовсе.
– Давно не виделись... Касугаяма.
Яркая молодая листва пробивалась на склонах замковой горы; монах сузил тёмные глаза… Шёл тринадцатый день третьего лунного месяца.
«Нынче исполняется пять лет, как не стало на этом свете князя Кэнсина…»
Разумеется, службу должны проводить в Фусикиане(7) замка – ведь там покоятся останки; а ещё – в храме Ринсэндзи(8), усыпальнице рода Нагао. Каждый год в этот день сюда стекаются все генералы и их приближённые, многих он встретил по дороге.
Касугаяма лежит к югу от названной столицы Этиго – Фунай Наоэцу(9). Горная крепость, воздвигнутая Уэсуги, Покровителями Этиго, на случай чрезвычайных обстоятельств, впоследствии стала местом жительства их Заместников – Нагао, захвативших реальную власть(10).
Нынче это замок покойного Кэнсина.
По пути странник наблюдал положение дел в городе – столица постепенно возрождалась. Несколько лет назад он видел здесь лишь выжженную землю, а теперь лавки и усадьбы мало-помалу отстраиваются, и былое оживление возвращается на улицы. Да что там – город живее, чем когда-либо прежде. Весна сияет на лицах снующих туда-сюда прохожих. На многолюдном рынке ведут торг за лучшие хлопковые ткани Этиго и товары, прибывшие в порт Наоэцу из Камигаты(11). Похоже, всё это – управленческий дар нового правителя, князя Уэсуги Кагэкацу(12).
Монах долго не сводил пристального взгляда с замка, а после сложил руки и, перебирая чётки, принялся читать сутру. То была дань покойному Кэнсину. Укрывшись в тени лачуги на обочине дороги, за ним наблюдала девочка.
Облачённая в персиковое косодэ(13), она, похоже, была лоточницей. В пути ноги её до колен запачкались грязью.
– Почтенный монах, вы путешествуете? – дождавшись окончания сутры, заговорила девочка, – Коли возносите молитву о замке, не помолитесь ли и за моего отца? Сегодня уже четвёртая годовщина его смерти.
«Четвёртая? – удивился монах, – Ровно год спустя после смерти князя Кэнсина?»
– Уж я вас отблагодарю, – и крестьянская девочка показала ему колобок варёного риса с ячменём, обёрнутый в бамбуковые листья.
– А далеко ли живёшь?
– Да близко совсем! Отсюда с полчаса(14) пешком.
Поскольку монах согласился, девочка взвалила поклажу на спину и повела его к отцовской могиле.
Звали её Миэ. Родом она была из местечка Такада, чуть подальше от моря, чем Наоэцу. Снега там выпадало много больше, и девочка жаловалась, что когда он тает, ходить по тамошним дорогам – всё равно, что через поле. По уши в грязи вымажешься.
– Ты ещё мала, а батюшка четыре года как умер… Значит, он молод был?
– Ага. Его на войне убили.
– Неужто, в Отатэ(15)?
– Угу, – еле заметно кивнув, Миэ заторопилась дальше по тропинке между полями.
– Отец был ратником на стороне господина Кагэторы(16) и погиб в Отатэ.
Запинаясь, девочка поведала, что его останки, должно быть, сгорели дотла, потому что они с мамой ходили на поле брани, но ничего не нашли. А поскольку он так и не воротился, его посчитали мёртвым. С тех пор они перебиваются тем, что ткут льняное полотно.
– Здесь очень топкое место, осторожнее.
Миэ привела монаха в рощу у подножия горы, где выстроились рядами небольшие надгробия. Неподалёку в землю была вкопана высокая жердь – для того, объяснила девочка, чтобы если кто-то умер зимой, кладбище можно было отыскать под снегом. Крайний камень справа выглядел новее остальных – это и была нужная им могила.
Монах начал читать сутру за упокой. Миэ молилась, сложив маленькие ручки. Как чтение окончилось, девочка со словами благодарности протянула монаху рисовый шарик, но тот отказался.
– Это ведь твой обед? Мне и «спасибо» хватит.
– Не говорите так! – упрямилась Миэ. – Папа был за господина Кагэтору, поэтому местные господа-монахи не хотят за него молиться. Вот почему я хочу отблагодарить вас.
– О чём ты?..
– Все боятся немилости господина Кагэкацу, и даже монахи холодны к семьям воевавших на стороне господина Кагэторы.
– Глупости какие. В смерти все равны – и друзья, и враги.
Кто, как не монах, упокоит души павших на войне?
– А что тут поделаешь? Здешние монахи ведь были за господина Кагэкацу. Боятся, что такое участие навлечёт на них его гнев – вот никто и не молится за подручных господина Кагэторы.
Семьи людей Кагэторы до сих пор от этого страдают.
«Даже здесь…»
Видно, тяжёлая тень той распри по сей день висит над Этиго.
Братья по оружию, воевавшие под началом Кэнсина, после его смерти, разделившись на два лагеря, заспорили – кому быть преемником Уэсуги Кэнсина?
Сабуро Кагэтора и Кихэйдзи Кагэкацу – оба приёмные сыновья, начали войну за право наследования. Теперь она зовётся смута Отатэ(17).
Военачальники Этиго последовали кто за Кагэторой, кто за Кагэкацу, каждый по своим соображениям. Одна битва следовала за другой, кровь смывалась кровью. Братоубийственная война бушевала в Этиго целый год и завершилась поражением Сабуро Кагэторы. С окончанием бунта в Отатэ появился на свет новый правитель – Уэсуги Кагэкацу.
Но за тот год, что прошёл до поражения и самоубийства Кагэторы, смута охватила и простых жителей, раздором заразив их быт. Четыре года минуло с тех пор, но распри собратьев, похоже, и по сей день лежали чёрной тенью на людских сердцах.
Только едва ли обычный ратник из деревенских, коим был отец Миэ, по своей воле решал за кем идти. Верней всего, их хозяин оказался на стороне Кагэторы.
– А всё-таки несправедливо даже не отпевать людей господина Кагэторы! Раньше ведь все служили князю Кэнсину, – досадовала Миэ, приводя в порядок могилу, – вот из наших всегда выходили ратники.
– Правда?
– Да сколько раз по зиме дедушка хаживал с князем Кэнсином за горы! И всегда много подарков приносил. Кабы не походы на войну, все бы весной поумирали с голоду... Где ещё найдёшь работу зимой, когда столько снега на дворе?
Монах смолчал.
– Война хороша за горами… Нельзя меж своих враждовать.
Внутренняя борьба истощает земли. Даже ребёнок понимает это, а взрослые – и подавно. Но всё же, такие войны случаются. Недоверие подстрекает людей к ссоре. Доверчивых же – убивают.
Похоже, для Миэ и её ровесников война всегда была событием далёким, – за это время земли Этиго не становились полями сражений. Она не ведает, какое разорение несли с собой «походы за горы» армии Уэсуги жителям тамошних деревень. Мародёрство и угон людей – вот что самое ценное для рядового солдата на поле брани. Долгие годы жизнь на том держалась, потому о соседях думают, лишь как о заработке. Вот они – дети века усобиц.
– Хорошо бы князю Кэнсину не умирать совсем! И дедушка, и папа так говорили. Он же был богом-хранителем Этиго. Я сама видела, когда они с войны возвращались. Князь Кэнсин, верхом на белом коне, с белым же покровом на голове – ни дать ни взять божество!
– …Вон как?
– Дедушка сказывал мне как-то про обряд заклинания боевого духа(18). Слышали о таком, господин монах? Перед битвой воины Уэсуги обязательно просили всемогущего Бисямон-тэна(19) о победе. Ведь коли ты под его защитой – никакой враг не страшен, – Миэ возложила у надгробия собранные дорогой лиловые полевые цветы, а сама присела на корточки, сделавшись маленькой, как мячик. – Знак «Би»(20) на знамёнах Уэсуги означал, что под ними сражаются посланцы Бисямон-тэна. Дедушка видел обряд лишь однажды, но как он его поразил! На князя Кэнсина по его словам будто бы взаправду снизошёл Бисямон-тэн, и все почувствовали себя сильными, и поверили в победу.
Монах закрыл глаза.
– Дедушка говорил, что в тот миг действительно видел в князе Кэнсине посланца богов…
– Им он и был.
Миэ удивлённо обернулась.
– То был возвышенный и торжественный обряд... И тело, и душа наши очищались – мы все будто прирастали над собой. Князь Кэнсин – облачённый в белую рясу, озарённый светом костра, прорезающий воздух девятью знаками – был прекрасен. Именно в его непоколебимой вере черпали силу Уэсуги.
– Да вам, никак, тоже доводилось видеть обряд?
Монах лишь улыбнулся… Какое там видеть! Он был главным военным распорядителем обряда, но вряд ли девочка поверит ему, скажи он об этом. Он следил за ритуалом прямо из-за спины Кэнсина и видел, как пламя колеблется без ветра, и как являются в нём образы всевозможных богов и будд.
… Мы вступаем в бой, дабы покарать Такэду(21) за дурные дела.
… Эта война несёт справедливое возмездие.
«Он верил в это и во время Каванакадзимы(22)».
Перед богами и Буддами врага всецело уличив, молитвою дух возвысив, уверившись в том, что сам является воплощением Бисямон-тэна – он выступал на войну. Честолюбивые помыслы и алчность до новых владений были ему ненавистны. Не то чтобы он был добродетельным по натуре, просто его с малых лет воспитывали, как монаха, и жил он, постоянно усмиряя внутренние противоречия.
«Заклинание боевого духа было нужно прежде всего ему самому...»
После, одолев сомнения, Кэнсин неизменно исполнялся богоподобной мощью.
«Его взор сиял…»
Быть может, лишь на нём и держался мир в Этиго.
Поэтому…
«Поэтому и случилась смута Отатэ...»
Монах медленно поднялся, намереваясь уйти. Только он надел шляпу и затянул ремешки на подбородке, как Миэ заволновалась:
– Наш дом совсем рядом. Заплатить нечем, но хоть поешьте!
– Не могу. Я спешу – меня ждут.
– Куда же вы направляетесь?
– Помнится, на юге эта дорога выводит прямо к замку Самэгао(23)?
Миэ так и обмерла.
– Самэгао?! Нет, туда нельзя! Это жуткое место, его даже днём все стороной обходят! Вас там убьют!
– Убьют? И кто же?
– Мстительные духи(24), – проговорила девочка осторожно, как будто сами эти слова пугали её, и поведала монаху: – Вы, верно, слышали, что Самэгао – павший замок. Место смерти господина Кагэторы! Там с тех пор столько беспокойных духов собралось! Мстительных духов. Они и убьют!
Но лицо монаха оставалось безучастным. Об этом он уже знал. Только Миэ, похоже, решила, что её словам просто не придают значения.
– Я правду говорю! Сколько людей уже те духи погубили – особенно подручных господина Кагэкацу, им вообще к замку приближаться нельзя. Всех убьёт мстительный дух господина Кагэторы!
– Ежели там собираются души павших на той войне, может статься, и твой батюшка среди них, – тронув край шляпы, монах легко поклонился девочке и, опираясь на посох, направился в сторону Самэгао.
Охваченная волнением Миэ боязливо провожала его взглядом, но, в конце концов, решила не ввязываться и стремглав побежала прочь.
Слухи о мстительном духе замка Самэгао в этом краю – не новость.
Сказывают, будто разбитый в споре за право наследия неприятельский генерал сделался духом мщения. Над Самэгао довлеет, к Кагэкацу злобу питает, случайных прохожих со свету сживает, да всякие несчастия нагоняет. В ужасе от мстительного духа Кагэторы бежали здешние жители, и никто более не появляется там. Даже путники с тракта стороной обхаживают те места.
Молва о мстительном духе Кагэторы достигла и стен Касугаямы.
То, что ни деревья, ни травы вокруг Самэгао больше не цветут (хоть уж много времени прошло после битвы), что зерновые гибнут – приписывали Кагэторе. Рассказывали истории про призраков в доспехах, нападающих на путников среди развалин замка, и даже череду недавних странных смертей в Касугаяме тоже считали происками лютого Кагэторы.
А шумели духи мщения не только в Самэгао – по всему Этиго пошли. В окрестностях местечка Оба в Футю, где войска противников сходились не один раз, они просто кишмя кишели. Особняк Отатэ, ставший местом решающего сражения, до сих пор стоял в руинах – только начинали стройку, как тут же случалось какое-нибудь несчастье, и работы приходилось прекращать.
Слухи слухами полнятся – и вот уже шепчутся, будто призрак Кагэторы со всех концов мстительных духов созывает, чтобы на Касугаяму напасть и проклятием Кагэкацу извести. Как бы то ни было, а, похоже, с недавних пор духи мщения собираются в стаи.
…И главенствует над ними – князь Кагэтора.
Так жители Этиго, страшась призрака Кагэторы, дали ему прозвище: Генерал мстительных духов.
Меж Касугаямой и Самэгао, ровнёхонько посередине, есть деревушка под названием Курода(25), а в ней стоит храм Инарися(26).
Синтоистский храм, что твоя лачуга; и даже крыша накренилась под тяжестью никем не убираемого снега. Под её навесом уже невесть сколько времени сидел человек, по всему – бродячий актёр. Спина его была согнута горбом, а на коленях он держал будто бы ребёнка – да только то была кукла. Почуяв чьё-то приближение, он поднял лицо.
– Ты, что ли?
Это был слепой кукловод по имени Комори.
Монах – тот самый, что давеча повстречался с Миэ – сняв шляпу, присел рядом. С кукловодом они познакомились близ Касугаямы, случайно разговорившись, и условились встретиться здесь.
– Как догадался?
– А по поступи смекнул. Ох и зазря не почитаете слепых… Шайка зрячих всё на глаза надеется, а про уши-то напрочь забывает.
Держа на руках деревянную марионетку ростом с ребёнка, Комори отворял и затворял кукле рот с цоканьем:
– Эвона как, одним касанием пальцев я и лицо этого мальца знаю, и мановения его чую, будто внутри всё вижу… Почто зрячие, эк они и половины всего мира не видят!
– И половины не видят? Чудно говоришь.
От сидевшего рядом исходил лёгкий имбирный запах – так пахла трава, что вечно жевал Комори. Самое то, когда надо голод утолить, говорил он.
– Ежели так, что же сейчас творится со второй половиной Этиго?
– Эк-ка, кишмя-кишит всё мёртвыми духами, – низко рассмеялся Комори. – Кругом и всюду – везде призраки.
Этот человек даром духовным обладал.
Лишившись зрения, он обрёл чутьё к незримому миру.
«Властелин духов задумал погубить Этиго, – говорил Комори. – Все сейчас толкуют об этом…»
Он не только понимает мир духов, но и в уличных сплетнях сведущ – благодаря своему ремеслу. Много времени проводил на перекрёстках Фунай, мотал на ус людские толки да дружеские пересуды.
Как ни крути, а Фунай (так прозвали местную управу Этиго) – большой город, средоточие торговли и хождений в провинции. Каждодневно приходили в гавани Наоэцу корабли северных провинций, перевозящие людей да товары из Камигаты. Речь жителей Фунай смешалась с камигатским выговором, что есть непреложное свидетельство процветающей торговли. Ещё здесь много храмов и монастырей, и даже люди из столицы с изумлением отмечают оживлённость и размах города.
А сейчас в Фунай только и разговоров, что о мстительном духе Кагэторы.
– По ночам-то больше в одиночку не ходят – всё призрака Кагэторы страшатся. Впотьмах закрытые в латы мертвецы кругом рыщут, как увидят кого из лагеря Кагэкацу, сразу набрасываются. Слуги боязливо запирают двери на засовы, и носа на улицу не кажут.
Каждый год в эту пору и в Касугаяме, и в замковом городе кончаются ночные гулянья, зато махом уходят с лотков обереги от беспокойных духов.
«Стало быть, это нынче лучшая тема для представлений», – смеётся Комори. Марионетка у него на коленях – как раз роль Кагэторы играет.
– Хотя князь Кагэтора, молвят, уж очень красив лицом был… Девицы, поди, рады были бы, появись он у их изголовья, пусть даже и призраком.
– Так что, вечор неподалёку снова духи мщения шумели?
– О, то ж на монастырь бонз господина Кагэкацу напали. Брюха повспарывали, глаза повыкалывали, да на дерева, как на вертела их насадили.
– Вот так лютость.
– А всё почему? Потому что те, кому должно следовать по пути Будды, угодничают перед мирскими. Эвона как проклятьем Кагэторы Этиго полнится. Особливо на всякий двадцать четвёртый день месяца – в замковом городе какой-нить труп случается.
– Двадцать четвёртый? Отчего же?
– То ж день смерти князя Кагэторы.
Поведя марионеткой, Комори чревовещал:
– И в Мидзё (Касугаяма) люди страшатся. Все, кроме одного – Хигути Ёроку(27)… ай-ай, он уж зовётся Наоэ Канэцугу-доно.
– Сын Наоэ Кагэцуны-доно(28)?
– Не сын. Тот умер пару годков назад, в стенах замка – в ссоре зарубили. Этот со вдовицей поженился, и взял себе имя Наоэ.
Хигути Ёроку слыл правой рукой Кагэкацу, и полководцем во время смуты Отатэ очень себя проявил.
– Только он один во всём замке и не боится мстительных духов.
Не досуг ему сейчас из-за мёртвых переживать. После смерти Кагэторы, Кагэкацу усмирил продолжавших сопротивление Хондзё Хидэцуну(29) и Канамари Тикацуну(30) с их сподвижниками, и в Этиго, наконец, воцарилось спокойствие. Но за внутренней войной пришла война внешняя. Ода Нобунага(31) из Эттю нагрянул. Им же подстрекаемый Сибата Сигэиэ(32) из Агакитасю восстание поднял. Впрочем, сам Нобунага в минувшем году в Хоннодзи преставился, и теперь непонятно, что же будет дальше со страной. Кагэкацу, похоже, намеревается примкнуть к Хасибе Хидэёси(33).
И Кагэкацу, и Канэцугу изо всех сил борются за выживание Уэсуги, и им, по правде сказать, нет дела до мертвецов.
– Одначе не считаться с мёртвецами, ох, опасно, – качал головой Комори. – Мёртвые всё прибывают и прибывают. Духи мщения окружили Мидзё, это не пустые слухи. Того и гляди, что-то случится, нутром чую, – Комори ухмылялся. – Да, точно в следующий день смерти князя Кагэторы.
– …Что случится?
– Касугаяма сгорит. Кагэкацу-доно погибнет.
Мстительные духи войско поднимают.
С этими словами он тронул что-то во чреве марионетки – челюсть открылась, рожки выпрыгнули, придавая ей облик демона, и Комори затянул уличную песенку:
– Ой, гори-гори Касугаяма! Из Самэгао – кромешного ада, духов мщенья Генерал врага ненавистного голову забрал…
Словно перебивая его, монах поднялся. Комори, догадавшись, сказал:
– …Полноте. Не ходи. Хаживали туда и раньше видные первосвященники, и храбрые аскеты, – духов изгонять, – да только не воротился никто. Всех пожрал князь Кагэтора.
– Всё одно, я должен идти, – сказал монах спокойно. – Потому как поручено мне проводить кое к кому того человека.
Комори чуть заметно изменился в лице, будто почуял недоброе. Белёсые замутнённые глаза уставились прямо на него:
– Ты кто такой, а?
Слепой кукловод чувствовал, что не обычный это монах – обороты речи и исходящее от него ощущение внутренней собранности были присущи скорее мастерам военных искусств.
– От тебя мёртвым духом пахнет.
– Я человек.
– Одначе – не простой человек.
Буддийский монах усмехнулся краешком рта, надвинул шляпу на глаза и покинул Инарися.
Самэгао стоял в районе Мияути теперешнего города Араи(34), что к югу от Касугаямы, и был одним из замков, ей подчиняющихся. Он занимал важное положение на тракте Хоккоку, на пути к Синсю(35) и Каванакадзиме.
Не далее, чем в одном ри(36) от замка, в старом храме Тамондо, обосновался один ямабуси по имени Эйкай.
В округе не было ни души. Окрестные поля совершенно заброшены, и уже не верилось, что в этих разваливающихся под тяжестью снега, словно раздавленных великаном домах когда-то жили люди. Деревни опустели, и вымерший замковый город затих – только вороны кружатся и каркают зловеще.
Им хорошо, они не боятся.
А людям – даже самым чудакам – жизнь всё же дорога. Похоже, ямабуси был из тех «истребителей Кагэторы, приведённых слухами», о которых говорил Комори.
«Стало быть, ад кромешный – Самэгао…»
И в эту ночь, возжигая гома(37), Эйкай ревностно молился.
«Интересно, что он за человек?..»
Искони, Кагэтора не принадлежал Этиго. Будучи кровным сыном правителя Сагами(38) Ходзё Удзиясу(39), он явился в эту землю семнадцатилетним юношей, и было это тринадцать лет тому назад.
Он стал заложником союза, но Кэнсин встретил его как сына: женил на племяннице, поселил во второй линии замка и нарёк своим прежним именем – Кагэтора.
Как только Кэнсин умер, его второй приёмный сын, Кихэйдзи Кагэкацу изгнал Кагэтору из Касугаямы; с этого и началась смута Отатэ. Сделав Отатэ в Фунай своим штабом, Кагэтора привлёк на свою сторону бывшего Управителя Канто(40) Уэсуги Норимасу, вассала Кэнсина, командира седьмой гвардии Китадзё Такахиро(41), а также Хондзё Хидэцуну с сотоварищами – и стал сражаться. Среди прочих, Кагэтору поддержал родительский дом – Одавара(42) Ходзё, и союзные им войска Такэды Кацуёри(43). Однако Такэда был подкуплен Кагэкацу, а подкрепление Ходзё задержали снега. Внутренних противников Кагэкацу подавил одного за другим, и Кагэтора, которому отрезали все пути снабжения, вынужденно принял генеральное сражение. После капитуляции Отатэ он бежал.
Хотел ли он вернуться в Одавару? Или же планировал перегруппироваться и продолжить борьбу?.. Предательство Хориэ Мунэтики(44) в Самэгао оказалось для него роковым: он покончил с собой двадцать четвёртого дня третьего месяца седьмого года Тэнсё(45), почти год спустя после смерти Кэнсина.
Брошенный как есть Самэгао постепенно разрушался. Предавший Кагэтору под конец Хориэ, говорят, скончался от непонятной болезни.
«Жестоко…»
Отслужить по павшим на войне – сердечный долг победителей. Кагэкацу не мог не выполнить его, и всё же, Самэгао до сих пор оставался замком призраков.
Какая могучая призрачная сила разлита повсюду…
«Тут будто логово у этих духов», – думал Эйкай. Всё оказалось много хуже, чем он себе представлял. Не зря никто не захаживает сюда.
Стоит подойти, повеет холодом, дурной воздух вокруг сгустится. И то не домыслы, то испускаемая духами мщения злоба травит всё кругом. Уж весна, а на деревьях вдоль дороги даже почки не набухают. Говорят, со смуты здесь ничего не растёт. Даже в ясный день над горой будто облако висит, и жители ближайших деревень по ночам видят в небе множество блуждающих огней.
«Неужто, и впрямь Генерал мстительных духов?»
Бесспорно, в тех краях обитает чей-то очень мощный призрак. В довлеющей здесь силе чувствуется отвержение, оно идёт от замка Самэгао, будто кто-то говорит: “Не подходи, убью”. Все инстинкты вопят об опасности...
«Ужасающая сила, – Эйкай всё возжигал священный огонь. – Если оставить дело без внимания, случится беда, как и предупреждал тот господин».
Если читать молитву так близко к замку, духи мщения не могут не забеспокоиться. Эйкай понимал это и всё делал нарочно. Пламя гома затрепетало в безветрии.
«Явились?»
В это самое время стаи блуждающих огней бессчётным числом окружали Тамондо. Снаружи храм будто пылал.
Прекратив читать дарани(46), Эйкай поднялся. В ту же минуту здание заскрипело и задрожало снизу доверху, сотрясаемое невидимой сворой. Многих мстительных духов раздразнил Эйкай своими молитвами.
«А ну, покажите, на что вы способны!»
– Он, бейсирамандая, совака, он, бейсирамандая, совака… – не прекращая читать мантру Бисямон-тэна, он взял в руки стоявший у стены посох.
Крыша и стены храма отвечали скрипучим визгом. Давление снаружи нарастало, над головой раздавался стук, как будто кто-то налетал и ударялся о здание с разбегу. Потом что-то жахнуло, послышался треск ломаемых досок – это обвалился потолок.
Всё тело будто сдавило тисками. Храм с грохотом разлетелся вдребезги.
И всё же, Эйкай уцелел. Держась за посох обеими руками, он сосредоточенно накапливал силу. Даже обломки досок его не задели, словно он окружён был невидимой стеной.
Аскет умел управлять энергией. Свои помыслы он обращал в невидимую глазу силу.
Глянув на небо, полное блуждающих огней, Эйкай сглотнул:
«Тьма-тьмущая…»
Огни обернулись человечьими лицами – страдающими, гниющими, проклинающими… Каких только страстей не было на лицах павших на войне. Огни плотными рядами двинулись навстречу.
«А хозяина-то нет…» – Эйкай с силой взмахнул посохом, в одиночку выступая против нечисти.
– Твари, пустившие монахов на корм скоту! Прихвостни Самэгао! – громовым голосом вскричал Эйкай. – Мне некогда возиться с вами поодиночке! Давайте, налетайте все, кому не терпится на тот свет!
Сражался Эйкай свирепо.
Мстительные духи Самэгао набрасывались на него плотными стаями, но сталкивались с неожиданной мощью. Эйкай, используя невиданный доселе приём, уничтожал их одного за другим. Он был сильнее самых могучих аскетов. Он словно бы разбрасывал в воздухе невидимые ловушки: духов затягивало в них, и они исчезали без следа. Призраки, погубившие многих видных священников, оказались бессильны перед такой напастью.
Наконец, Эйкай изгнал всех духов. Приведя в порядок дыхание, он обернулся в сторону Самэгао и ликующе вскричал:
– Ну, что, Уэсуги Кагэтора! Прячешься за спинами прислужников? Покажи себя! Коли ты и впрямь Генерал мстительных духов, выходи и отомсти за свою челядь!
Погружённый во тьму замок молчал.
– Хочешь князя Кагэкацу извести? Сперва меня победи – если конечно, сможешь!..
И тут Эйкай внезапно замолчал, но не от испуга. В его горле забулькала кровь.
– Гх… гха!.. – он кашлянул, и кровь полилась наружу, яркая и обильная, словно все внутренности истекали ею.
«Что… что это?!» – поток не останавливался. В панике Эйкай зажал рот, но безуспешно – кровь лилась рекой. Дышать не получалось.
– Кха…
Силы начали покидать его. От удушья и слабости лицо посерело. Земля под ногами утопала в его собственной крови.
«Быть этого не может…»
Чувствуя, как вместе с кровью из тела вытекает жизнь, Эйкай в ужасе поднял лицо. Затуманенным взором он будто бы видел всполохи синего пламени… Что это?..
В следующую секунду Эйкай вытаращил глаза. Пламя оказалось исполинским мстительным духом, громадным призраком размером с гору, испускавшим невероятную мощь.
«Это же…»
Эйкай мысленно признал своё поражение – скорее сердцем, нежели умом.
«С этим мне не справится…»
Таков был Генерал мстительных духов из замка Самэгао.
Сознание уплывало. Вскрикнув в агонии, он снова выплюнул изо рта сгусток крови – с ним и ушла его последняя сила. Эйкай упал на землю и умер.
-------------------
Примечания переводчика:
1 Эпоха Усобиц (яп. 戦国時代, sengoku jidai, в литературе также встречается как «сэнгоку дзидай» или эпоха воюющих провинций) – период феодальной раздробленности в истории Японии, когда множество маленьких провинций воевали между собой. Начался в конце 15-го века и закончился в начале 17-го, с объединением страны под властью клана Токугава.
2 Этиго (яп. 越後国, Echigo no kuni) — историческая область на севере Японии, со стороны Японского моря. Она граничила с областями Удзэн, Ивасиро, Кодзукэ, Синано и Эттю. Сегодня эта область известна как префектура Ниигата, хотя префектура включает в себя также историческую область Садо.
3 Уэсуги Кэнсин (яп. 上杉謙信, Uesugi Kenshin, 1530 – 1578) – один из великих полководцев эпохи Усобиц, правитель области Этиго.
4 Замок Касугаяма (яп. 春日山城, Kasugayama-jyo) – во времена эпохи Усобиц стал главной крепостью Уэсуги Кэнсина, ранее принадлежал клану Нагао. Находится в городе Дзёэцу, префектуры Ниигата.
5 Ямабуси (яп. 山伏, yama-bushi, буквально: «горный смиренник») – наименование горных отшельников в древней Японии, в основном представителей буддийских школ Сингон и Тэндай.
6 Тэкко (яп. 手甲, tekko) – полурукавицы, как правило, представляли собой пластину, прикрывающую тыльную сторону ладони, иногда оснащённую дополнительной пластиной прикрывающей большой палец.
7 Фусикиан (яп. 不識庵, Fushikian) – культовое помещение в замке Касугаяма, также «Фусикиан Кэнсин» – полное имя Кэнсина в монашестве.
8 Ринсэндзи (яп. 林泉寺, Rinsenji) – буддийский храм, расположенный у подножия горы, где стояла Касугаяма, в раннем детстве здесь воспитывался Кэнсин.
9 Нагао (яп. 長尾, Nagao) – Нагао, будучи вассалами Уэсуги, восстали против сюзеренов и практически уничтожили их клан. Уэсуги Кэнсин принадлежал к Нагао, но в ответ на оказанную помощь, Уэсуги Норимаса – глава клана, усыновил его. Нагао Кагэтора стал Уэсуги Кагэторой, а после принятия монашества взял имя Кэнсин.
10 Фунай Наоэцу (яп. 府内直江津, Funai Naoetsu, также встречается как Наоэцу или порт Наоэ) – часть нынешнего Дзёэцу в префектуре Ниигата. Основатель – Наоэ Канэцугу.
11 Камигата (яп. 上方, Kamigata) – нынешний Киото и его окрестности.
12 Уэсуги Кагэкацу (яп. 上杉景勝, Uesugi Kagekatsu, 1556-1623) – полководец эпохи Усобиц, племянник Уэсуги Кэнсина, был усыновлён Кэнсином. До усыновления носил имя Кихэйдзи Кагэкацу.
13 Косодэ (яп. 小袖, kosode) – простое кимоно, ранее исполняющее роль нижнего, в эпоху Муромати (1392-1573) приобрело статус самостоятельной верхней одежды, существует зимний вариант косодэ – на вате.
14 Речь идёт о японских старинных измерениях времени. Один коку (яп. 刻, koku ) – примерно два современных часа, соответственно половина коку (半刻 – в тексте) – это примерно час.?
15 Отатэ (яп. 御館, Otate) – особняк, построенный Уэсуги Кэнсином для бежавшего из своего замка Уэсуги Норимасы, был разрушен во время инцидента известного как смута Отатэ. Сейчас на его месте находится одноимённый парк.
16 Уэсуги Кагэтора (яп. 上杉景虎, Uesugi Kagetora, 1554 – 1579) – полководец эпохи Усобиц, седьмой сын Ходзё Удзиясу, в юности носивший имя Ходзё Сабуро. Был усыновлён Уэсуги Кэнсином.
17 Смута Отатэ (яп. 御館の乱, Otate no ran, 1578 – 1579) – борьба за власть внутри дома Уэсуги, которая разгорелась после смерти Кэнсина. Смута названа по месту решающего сражения, однако, после падения Отатэ она не завершилась.
18 Обряд заклинания боевого духа (яп. 武禘式, bu tei shiki) – буквально: военная церемония высшего поклонения духам. Мистический ритуал для получения одобрения богов на битву и поднятия боевого духа армии Уэсуги, авторство принадлежит Уэсуги Кэнсину.
19 Бисямон-тэн (яп. 毘沙門天, Bishamonten, также известен как Бисямон, Тамон-тэн, Вайшравана) – в буддийской и индуистской мифологии один из Двенадцати Небожителей и один из Четырёх Небесных Королей, обитающих на первых небесах мира богов. Он считается защитником государства (в частности от иностранных захватчиков), покровителем воинов.
20 знак «Би» (яп. 毘, bi) – первый знак из «Бисямон-тэн», наряду с традиционными знамёнами Уэсуги (синяя хоругвь с красным солнцем), Кэнсин ввёл собственные знамёна, одно из них – белое с чёрным кандзи «Би»
21 Такэда Сингэн (яп. 武田信玄, Takeda Shingen, 1521 – 1573) – знаменитый полководец эпохи Усобиц, правитель областей Кай и Синано, соперник Уэсуги Кэнсина.
22 Каванакадзима (яп. 川中島, Kawanakajima) – равнина в Синано, где Такэда Сингэн и Уэсуги Кэнсин пять раз сходились в битве: в 1553, 1555, 1557, 1561 и 1564 годах. Уэсуги Кэнсин выиграл четыре из пяти сражений, относительно самой кровопролитной битвы – в 1561 году – мнения историков расходятся.
23 Замок Самэгао (яп. 鮫が尾城, Samegao-jyo) – в эпоху Усобиц эта крепость принадлежала вассалам клана Уэсуги. Находится в Араи, префектура Ниигата.
24 Мстительные духи, духи мщения (яп. 怨霊, onryou) – здесь и далее в романе: общее название для духов, которые не смогли отправиться в иной мир из-за каких-то негативных чувств, которые испытывали в момент смерти. Они остались на земле, чтобы отомстить своим обидчикам или реализовать цели, которых не смогли достичь при жизни.
25 Курода (яп. 黒田, Kuroda) – ныне часть Дёэцу в префектуре Ниигата.
26 Инарися (яп. 稲荷社, inari-sya) – предположительно Инари-дзинся (яп. 稲荷神社, inari-jinsya), синтоистский храм в местечке Инари, близ Курода в префектуре Ниигата.
27 Хигути Ёроку (яп. 樋口 与六, Higuchi Yoroku, 1560 – 1620) – старший сын Хигути Канэтоё, во время смуты Отатэ поддержал Кагэкацу. После смерти наследника рода Наоэ, Кагэкацу приказал ему взять в жёны вдову и продолжить фамилию.
28 Наоэ Кагэцуна (яп. 直江景綱, Naoe Kagetsuna, также известен как Наоэ Санэцуна, 1509 – 1577) – один из самых верных вассалов Уэсуги Кэнсина. Прекрасный управленец, основатель Наоэцу. Сыновей не имел, оба наследника были приняты в семью через женитьбу на его дочери.
29 Хондзё Хидэцуна (яп. 本庄秀綱, Honjou Hidetsuna, 1511? – 1575?) – хозяин замка Нумата, после смерти Кэнсина принял сторону Кагэторы. Вместе с Канамари Тикацуной продолжал сопротивление Кагэкацу после поражения Кагэторы. Покинул замок перед капитуляцией, в последствии ему удалось бежать из Этиго в Айдзу.
30 Канамари Тикацуна (яп. 神余親綱, Kanamari Chikatsuna, ? – 1580) – вассал клана Уэсуги, представлял Кэнсина на переговорах в Киото. Хозяин замка Сандзё. В смуте Отатэ поначалу принял сторону Кагэкацу, но потом перешёл к Кагэторе. Продолжал сопротивление до тех пор, пока не был предательски убит в своём замке.
31 Ода Нобунага (яп. 織田信長, Oda Nobunaga, 1534 – 1582) – легендарный полководец эпохи Усобиц, один из трех великих объединителей Японии, известный своим буйным нравом и жестокостью.
32 Сибата Сигэиэ (яп. 新発田重家, Shibata Shigeie, 1547? – 1587) – во время смуты Отатэ был за Кагэкацу, но не удовлетворившись наградой, позже перешёл на сторону Оды Нобунаги. Был разбит армией Кагэкацу и совершил сэппуку.
33 Хасиба Хидэёси (яп. 羽柴秀吉, Hashiba Hideyoshi, больше известен как Тоётоми Хидэёси, 1536 – 1598) – второй из трех объединителей Японии, преемник Оды Нобунаги.
34 Араи (яп. 新井, Arai) – с 2005 года прекратил существование как самостоятельный город и теперь является частью города Мёко.
35 Синсю (яп. 信州, shinshuu) – другое название области Синано.
36 Ри (яп. 里, ri) – мера длины, около 3, 927 км.
37 Гома (яп. 護摩, goma) – санскр. Homa – священный огонь
38 Сагами (яп. 相模国, Sagami no kuni) – историческая область на юге центральной Японии, сейчас является частью префектуры Канагава.
39 Ходзё Удзиясу (яп. 北条氏康, Houjou Ujiyasu, 1515 – 1571) – третий глава поздних Ходзё, великий полководец эпохи Усобиц. Неоднократно выступал как в союзе, так и против Уэсуги Кэнсина и Такэды Сингэна.
40 Управитель Канто (яп. 関東管領, Kanto kanrei) – заместник сёгуна в Канто, должность неофициальная, но представительская. Так именовалось первое должностное лицо, ответственное за управление Канто.
41 Китадзё Такахиро (яп. 北条高広, Kitajou Takahiro, 1517 – 1587) – вассал Уэсуги Кэнсина, имел невероятную популярность в армии за доблесть и красоту. В смуте Отатэ принял сторону Кагэторы.
42 Одавара (яп. 小田原城, Odawara-jyo) – замок над городом Одавара, построен в 1417 году. Славится своей неприступностью. Он пал лишь однажды, в 1590, когда против него вышли все союзные войска Тоётоми Хидэёси.
43 Такэда Кацуёри (яп. 武田勝頼, Takeda Katsuyori, 1546 – 1582) – четвёртый сын Такэды Сингэна, за стратегическую недальновидность обрёл дурную славу даже в собственных войсках.
44 Хориэ Мунэтика (яп. 堀江宗親, Horie Munechika) – вассал клана Уэсуги, хозяин замка Самэгао. После смерти Кэнсина выступал на стороне Кагэторы, но после поражения в Отатэ пошёл на тайную сделку со сторонниками Кагэкацу, намереваясь сдать замок вместе Кагэторой.
45 Тэнсё (яп. 天正, tensho) – период с 1573 по 1592 год.
46 Дарани – санскр. дахрани, в буддизме – особая речь, обладающая сверхъестественным или экстрасенсорным воздействием.
И вот вам от нас долгоиграющий подарок -
официально объявляем открытым перевод приквелов к "Призрачному пламени"!
В первую очередь хочу поблагодарить Катинку (без которой вообще ничего бы не было) и доблестного редактора melox'а, за терпение и исправление моих идиотских ошибок.
А теперь, встречайте:
первая глава!
БЕЗУПРЕЧНОЕ ОТРАЖЕНИЕ: Рождение Якши (начало)
автор: Кувабара Мизуна
перевод: Filia
редакция: melox, Katinka
автор: Кувабара Мизуна
перевод: Filia
редакция: melox, Katinka
История первая
ГЕНЕРАЛ МСТИТЕЛЬНЫХ ДУХОВ
Глава 1
Сказание о замке, осквернённом предательством
ГЕНЕРАЛ МСТИТЕЛЬНЫХ ДУХОВ
Глава 1
Сказание о замке, осквернённом предательством
В стародавние времена человек половину жизни своей проводил во мраке.
Нынешних светильников не было, а слабого света свечей и масляных ламп едва хватало, чтобы осветить комнату. Однако познавший тьму, познает и свет. И уж людям эпохи Усобиц(1) была доподлинно известна истинная яркость луны и звёзд.
Даже в вечер новолуния небо не становится совершенно тёмным. Ясной ночью в далёкой тьме сияют звёзды, в ненастье – облака разливают по небосклону тусклый серый свет, а зимою снежная белизна – ярче света дневного.
Но всё же тьма живёт по соседству. В давние времена её близость была привычна, а значит, близок был и тот мир, что сокрыт во мраке.
В любом языке есть слова скорби, которыми люди выражают печаль о несбывшемся. И в первую очередь это слова соболезнования об утраченной жизни, ведь умирающие оставляют миру свою горечь. Их скорбь, разлитую в ночной мгле, нутром чувствовали люди минувших времён.
Тогда, четыреста лет назад, люди верили, что совсем рядом существует иная жизнь, и точно так же, как с заходом солнца свет уступал место тьме, ночью живые освобождали мир для мёртвых.
И не было в истории века, наполнившего землю скорбью больше, чем тот век…
Зимой в Этиго(2) ночи на удивление светлые.
Кругом и всюду белеют снежные сугробы, потому лунный вечер просто ослепителен.
А небо, между тем, чистым почти не бывает. Тяжёлые облака скрадывают ночной мрак, и тогда тьма прячется в заваленных снегом человеческих домах. Придавленные тучами к земле, переживают люди тяготы зимы, и горе тому, кто не сумеет сохранить огонь.
Когда же тьма, наконец, возвращается на ночное небо, воздух наполняется дыханием весны. Теплеет ветер, разрешается снег, повсеместно оставляя слякоть. В эту пору все жители Этиго передвигаются, увязая в грязи ногами. Стало быть, весна идёт.
Смерть пришла к Уэсуги Кэнсину(3), правителю Этиго, в то же время, что и темнота на небо.
С тех пор минуло пять лет.
Окрестности Касугаямы(4), замка клана Уэсуги, навестил странствующий буддийский монах.
Он не был ямабуси(5), однако, облик его нёс печать долгого бродяжничества. Рукава чёрной рясы совсем износились, а поля ветхой шляпы, приподнимаясь, обнажали пылающий взгляд с загорелого под зимним солнцем лица. Подбородок и впалые щёки покрывала тёмная поросль, но странник оказался неожиданно молод. Поношенные, запачканные грязью тэкко(6) довершили бы образ утомлённого скитальца, да только спина, прямая, как натянутая тетива, выдавала выправку военачальника. Будто и не монах он вовсе.
– Давно не виделись... Касугаяма.
Яркая молодая листва пробивалась на склонах замковой горы; монах сузил тёмные глаза… Шёл тринадцатый день третьего лунного месяца.
«Нынче исполняется пять лет, как не стало на этом свете князя Кэнсина…»
Разумеется, службу должны проводить в Фусикиане(7) замка – ведь там покоятся останки; а ещё – в храме Ринсэндзи(8), усыпальнице рода Нагао. Каждый год в этот день сюда стекаются все генералы и их приближённые, многих он встретил по дороге.
Касугаяма лежит к югу от названной столицы Этиго – Фунай Наоэцу(9). Горная крепость, воздвигнутая Уэсуги, Покровителями Этиго, на случай чрезвычайных обстоятельств, впоследствии стала местом жительства их Заместников – Нагао, захвативших реальную власть(10).
Нынче это замок покойного Кэнсина.
По пути странник наблюдал положение дел в городе – столица постепенно возрождалась. Несколько лет назад он видел здесь лишь выжженную землю, а теперь лавки и усадьбы мало-помалу отстраиваются, и былое оживление возвращается на улицы. Да что там – город живее, чем когда-либо прежде. Весна сияет на лицах снующих туда-сюда прохожих. На многолюдном рынке ведут торг за лучшие хлопковые ткани Этиго и товары, прибывшие в порт Наоэцу из Камигаты(11). Похоже, всё это – управленческий дар нового правителя, князя Уэсуги Кагэкацу(12).
Монах долго не сводил пристального взгляда с замка, а после сложил руки и, перебирая чётки, принялся читать сутру. То была дань покойному Кэнсину. Укрывшись в тени лачуги на обочине дороги, за ним наблюдала девочка.
Облачённая в персиковое косодэ(13), она, похоже, была лоточницей. В пути ноги её до колен запачкались грязью.
– Почтенный монах, вы путешествуете? – дождавшись окончания сутры, заговорила девочка, – Коли возносите молитву о замке, не помолитесь ли и за моего отца? Сегодня уже четвёртая годовщина его смерти.
«Четвёртая? – удивился монах, – Ровно год спустя после смерти князя Кэнсина?»
– Уж я вас отблагодарю, – и крестьянская девочка показала ему колобок варёного риса с ячменём, обёрнутый в бамбуковые листья.
– А далеко ли живёшь?
– Да близко совсем! Отсюда с полчаса(14) пешком.
Поскольку монах согласился, девочка взвалила поклажу на спину и повела его к отцовской могиле.
Звали её Миэ. Родом она была из местечка Такада, чуть подальше от моря, чем Наоэцу. Снега там выпадало много больше, и девочка жаловалась, что когда он тает, ходить по тамошним дорогам – всё равно, что через поле. По уши в грязи вымажешься.
– Ты ещё мала, а батюшка четыре года как умер… Значит, он молод был?
– Ага. Его на войне убили.
– Неужто, в Отатэ(15)?
– Угу, – еле заметно кивнув, Миэ заторопилась дальше по тропинке между полями.
– Отец был ратником на стороне господина Кагэторы(16) и погиб в Отатэ.
Запинаясь, девочка поведала, что его останки, должно быть, сгорели дотла, потому что они с мамой ходили на поле брани, но ничего не нашли. А поскольку он так и не воротился, его посчитали мёртвым. С тех пор они перебиваются тем, что ткут льняное полотно.
– Здесь очень топкое место, осторожнее.
Миэ привела монаха в рощу у подножия горы, где выстроились рядами небольшие надгробия. Неподалёку в землю была вкопана высокая жердь – для того, объяснила девочка, чтобы если кто-то умер зимой, кладбище можно было отыскать под снегом. Крайний камень справа выглядел новее остальных – это и была нужная им могила.
Монах начал читать сутру за упокой. Миэ молилась, сложив маленькие ручки. Как чтение окончилось, девочка со словами благодарности протянула монаху рисовый шарик, но тот отказался.
– Это ведь твой обед? Мне и «спасибо» хватит.
– Не говорите так! – упрямилась Миэ. – Папа был за господина Кагэтору, поэтому местные господа-монахи не хотят за него молиться. Вот почему я хочу отблагодарить вас.
– О чём ты?..
– Все боятся немилости господина Кагэкацу, и даже монахи холодны к семьям воевавших на стороне господина Кагэторы.
– Глупости какие. В смерти все равны – и друзья, и враги.
Кто, как не монах, упокоит души павших на войне?
– А что тут поделаешь? Здешние монахи ведь были за господина Кагэкацу. Боятся, что такое участие навлечёт на них его гнев – вот никто и не молится за подручных господина Кагэторы.
Семьи людей Кагэторы до сих пор от этого страдают.
«Даже здесь…»
Видно, тяжёлая тень той распри по сей день висит над Этиго.
Братья по оружию, воевавшие под началом Кэнсина, после его смерти, разделившись на два лагеря, заспорили – кому быть преемником Уэсуги Кэнсина?
Сабуро Кагэтора и Кихэйдзи Кагэкацу – оба приёмные сыновья, начали войну за право наследования. Теперь она зовётся смута Отатэ(17).
Военачальники Этиго последовали кто за Кагэторой, кто за Кагэкацу, каждый по своим соображениям. Одна битва следовала за другой, кровь смывалась кровью. Братоубийственная война бушевала в Этиго целый год и завершилась поражением Сабуро Кагэторы. С окончанием бунта в Отатэ появился на свет новый правитель – Уэсуги Кагэкацу.
Но за тот год, что прошёл до поражения и самоубийства Кагэторы, смута охватила и простых жителей, раздором заразив их быт. Четыре года минуло с тех пор, но распри собратьев, похоже, и по сей день лежали чёрной тенью на людских сердцах.
Только едва ли обычный ратник из деревенских, коим был отец Миэ, по своей воле решал за кем идти. Верней всего, их хозяин оказался на стороне Кагэторы.
– А всё-таки несправедливо даже не отпевать людей господина Кагэторы! Раньше ведь все служили князю Кэнсину, – досадовала Миэ, приводя в порядок могилу, – вот из наших всегда выходили ратники.
– Правда?
– Да сколько раз по зиме дедушка хаживал с князем Кэнсином за горы! И всегда много подарков приносил. Кабы не походы на войну, все бы весной поумирали с голоду... Где ещё найдёшь работу зимой, когда столько снега на дворе?
Монах смолчал.
– Война хороша за горами… Нельзя меж своих враждовать.
Внутренняя борьба истощает земли. Даже ребёнок понимает это, а взрослые – и подавно. Но всё же, такие войны случаются. Недоверие подстрекает людей к ссоре. Доверчивых же – убивают.
Похоже, для Миэ и её ровесников война всегда была событием далёким, – за это время земли Этиго не становились полями сражений. Она не ведает, какое разорение несли с собой «походы за горы» армии Уэсуги жителям тамошних деревень. Мародёрство и угон людей – вот что самое ценное для рядового солдата на поле брани. Долгие годы жизнь на том держалась, потому о соседях думают, лишь как о заработке. Вот они – дети века усобиц.
– Хорошо бы князю Кэнсину не умирать совсем! И дедушка, и папа так говорили. Он же был богом-хранителем Этиго. Я сама видела, когда они с войны возвращались. Князь Кэнсин, верхом на белом коне, с белым же покровом на голове – ни дать ни взять божество!
– …Вон как?
– Дедушка сказывал мне как-то про обряд заклинания боевого духа(18). Слышали о таком, господин монах? Перед битвой воины Уэсуги обязательно просили всемогущего Бисямон-тэна(19) о победе. Ведь коли ты под его защитой – никакой враг не страшен, – Миэ возложила у надгробия собранные дорогой лиловые полевые цветы, а сама присела на корточки, сделавшись маленькой, как мячик. – Знак «Би»(20) на знамёнах Уэсуги означал, что под ними сражаются посланцы Бисямон-тэна. Дедушка видел обряд лишь однажды, но как он его поразил! На князя Кэнсина по его словам будто бы взаправду снизошёл Бисямон-тэн, и все почувствовали себя сильными, и поверили в победу.
Монах закрыл глаза.
– Дедушка говорил, что в тот миг действительно видел в князе Кэнсине посланца богов…
– Им он и был.
Миэ удивлённо обернулась.
– То был возвышенный и торжественный обряд... И тело, и душа наши очищались – мы все будто прирастали над собой. Князь Кэнсин – облачённый в белую рясу, озарённый светом костра, прорезающий воздух девятью знаками – был прекрасен. Именно в его непоколебимой вере черпали силу Уэсуги.
– Да вам, никак, тоже доводилось видеть обряд?
Монах лишь улыбнулся… Какое там видеть! Он был главным военным распорядителем обряда, но вряд ли девочка поверит ему, скажи он об этом. Он следил за ритуалом прямо из-за спины Кэнсина и видел, как пламя колеблется без ветра, и как являются в нём образы всевозможных богов и будд.
… Мы вступаем в бой, дабы покарать Такэду(21) за дурные дела.
… Эта война несёт справедливое возмездие.
«Он верил в это и во время Каванакадзимы(22)».
Перед богами и Буддами врага всецело уличив, молитвою дух возвысив, уверившись в том, что сам является воплощением Бисямон-тэна – он выступал на войну. Честолюбивые помыслы и алчность до новых владений были ему ненавистны. Не то чтобы он был добродетельным по натуре, просто его с малых лет воспитывали, как монаха, и жил он, постоянно усмиряя внутренние противоречия.
«Заклинание боевого духа было нужно прежде всего ему самому...»
После, одолев сомнения, Кэнсин неизменно исполнялся богоподобной мощью.
«Его взор сиял…»
Быть может, лишь на нём и держался мир в Этиго.
Поэтому…
«Поэтому и случилась смута Отатэ...»
Монах медленно поднялся, намереваясь уйти. Только он надел шляпу и затянул ремешки на подбородке, как Миэ заволновалась:
– Наш дом совсем рядом. Заплатить нечем, но хоть поешьте!
– Не могу. Я спешу – меня ждут.
– Куда же вы направляетесь?
– Помнится, на юге эта дорога выводит прямо к замку Самэгао(23)?
Миэ так и обмерла.
– Самэгао?! Нет, туда нельзя! Это жуткое место, его даже днём все стороной обходят! Вас там убьют!
– Убьют? И кто же?
– Мстительные духи(24), – проговорила девочка осторожно, как будто сами эти слова пугали её, и поведала монаху: – Вы, верно, слышали, что Самэгао – павший замок. Место смерти господина Кагэторы! Там с тех пор столько беспокойных духов собралось! Мстительных духов. Они и убьют!
Но лицо монаха оставалось безучастным. Об этом он уже знал. Только Миэ, похоже, решила, что её словам просто не придают значения.
– Я правду говорю! Сколько людей уже те духи погубили – особенно подручных господина Кагэкацу, им вообще к замку приближаться нельзя. Всех убьёт мстительный дух господина Кагэторы!
– Ежели там собираются души павших на той войне, может статься, и твой батюшка среди них, – тронув край шляпы, монах легко поклонился девочке и, опираясь на посох, направился в сторону Самэгао.
Охваченная волнением Миэ боязливо провожала его взглядом, но, в конце концов, решила не ввязываться и стремглав побежала прочь.
***
Слухи о мстительном духе замка Самэгао в этом краю – не новость.
Сказывают, будто разбитый в споре за право наследия неприятельский генерал сделался духом мщения. Над Самэгао довлеет, к Кагэкацу злобу питает, случайных прохожих со свету сживает, да всякие несчастия нагоняет. В ужасе от мстительного духа Кагэторы бежали здешние жители, и никто более не появляется там. Даже путники с тракта стороной обхаживают те места.
Молва о мстительном духе Кагэторы достигла и стен Касугаямы.
То, что ни деревья, ни травы вокруг Самэгао больше не цветут (хоть уж много времени прошло после битвы), что зерновые гибнут – приписывали Кагэторе. Рассказывали истории про призраков в доспехах, нападающих на путников среди развалин замка, и даже череду недавних странных смертей в Касугаяме тоже считали происками лютого Кагэторы.
А шумели духи мщения не только в Самэгао – по всему Этиго пошли. В окрестностях местечка Оба в Футю, где войска противников сходились не один раз, они просто кишмя кишели. Особняк Отатэ, ставший местом решающего сражения, до сих пор стоял в руинах – только начинали стройку, как тут же случалось какое-нибудь несчастье, и работы приходилось прекращать.
Слухи слухами полнятся – и вот уже шепчутся, будто призрак Кагэторы со всех концов мстительных духов созывает, чтобы на Касугаяму напасть и проклятием Кагэкацу извести. Как бы то ни было, а, похоже, с недавних пор духи мщения собираются в стаи.
…И главенствует над ними – князь Кагэтора.
Так жители Этиго, страшась призрака Кагэторы, дали ему прозвище: Генерал мстительных духов.
***
Меж Касугаямой и Самэгао, ровнёхонько посередине, есть деревушка под названием Курода(25), а в ней стоит храм Инарися(26).
Синтоистский храм, что твоя лачуга; и даже крыша накренилась под тяжестью никем не убираемого снега. Под её навесом уже невесть сколько времени сидел человек, по всему – бродячий актёр. Спина его была согнута горбом, а на коленях он держал будто бы ребёнка – да только то была кукла. Почуяв чьё-то приближение, он поднял лицо.
– Ты, что ли?
Это был слепой кукловод по имени Комори.
Монах – тот самый, что давеча повстречался с Миэ – сняв шляпу, присел рядом. С кукловодом они познакомились близ Касугаямы, случайно разговорившись, и условились встретиться здесь.
– Как догадался?
– А по поступи смекнул. Ох и зазря не почитаете слепых… Шайка зрячих всё на глаза надеется, а про уши-то напрочь забывает.
Держа на руках деревянную марионетку ростом с ребёнка, Комори отворял и затворял кукле рот с цоканьем:
– Эвона как, одним касанием пальцев я и лицо этого мальца знаю, и мановения его чую, будто внутри всё вижу… Почто зрячие, эк они и половины всего мира не видят!
– И половины не видят? Чудно говоришь.
От сидевшего рядом исходил лёгкий имбирный запах – так пахла трава, что вечно жевал Комори. Самое то, когда надо голод утолить, говорил он.
– Ежели так, что же сейчас творится со второй половиной Этиго?
– Эк-ка, кишмя-кишит всё мёртвыми духами, – низко рассмеялся Комори. – Кругом и всюду – везде призраки.
Этот человек даром духовным обладал.
Лишившись зрения, он обрёл чутьё к незримому миру.
«Властелин духов задумал погубить Этиго, – говорил Комори. – Все сейчас толкуют об этом…»
Он не только понимает мир духов, но и в уличных сплетнях сведущ – благодаря своему ремеслу. Много времени проводил на перекрёстках Фунай, мотал на ус людские толки да дружеские пересуды.
Как ни крути, а Фунай (так прозвали местную управу Этиго) – большой город, средоточие торговли и хождений в провинции. Каждодневно приходили в гавани Наоэцу корабли северных провинций, перевозящие людей да товары из Камигаты. Речь жителей Фунай смешалась с камигатским выговором, что есть непреложное свидетельство процветающей торговли. Ещё здесь много храмов и монастырей, и даже люди из столицы с изумлением отмечают оживлённость и размах города.
А сейчас в Фунай только и разговоров, что о мстительном духе Кагэторы.
– По ночам-то больше в одиночку не ходят – всё призрака Кагэторы страшатся. Впотьмах закрытые в латы мертвецы кругом рыщут, как увидят кого из лагеря Кагэкацу, сразу набрасываются. Слуги боязливо запирают двери на засовы, и носа на улицу не кажут.
Каждый год в эту пору и в Касугаяме, и в замковом городе кончаются ночные гулянья, зато махом уходят с лотков обереги от беспокойных духов.
«Стало быть, это нынче лучшая тема для представлений», – смеётся Комори. Марионетка у него на коленях – как раз роль Кагэторы играет.
– Хотя князь Кагэтора, молвят, уж очень красив лицом был… Девицы, поди, рады были бы, появись он у их изголовья, пусть даже и призраком.
– Так что, вечор неподалёку снова духи мщения шумели?
– О, то ж на монастырь бонз господина Кагэкацу напали. Брюха повспарывали, глаза повыкалывали, да на дерева, как на вертела их насадили.
– Вот так лютость.
– А всё почему? Потому что те, кому должно следовать по пути Будды, угодничают перед мирскими. Эвона как проклятьем Кагэторы Этиго полнится. Особливо на всякий двадцать четвёртый день месяца – в замковом городе какой-нить труп случается.
– Двадцать четвёртый? Отчего же?
– То ж день смерти князя Кагэторы.
Поведя марионеткой, Комори чревовещал:
– И в Мидзё (Касугаяма) люди страшатся. Все, кроме одного – Хигути Ёроку(27)… ай-ай, он уж зовётся Наоэ Канэцугу-доно.
– Сын Наоэ Кагэцуны-доно(28)?
– Не сын. Тот умер пару годков назад, в стенах замка – в ссоре зарубили. Этот со вдовицей поженился, и взял себе имя Наоэ.
Хигути Ёроку слыл правой рукой Кагэкацу, и полководцем во время смуты Отатэ очень себя проявил.
– Только он один во всём замке и не боится мстительных духов.
Не досуг ему сейчас из-за мёртвых переживать. После смерти Кагэторы, Кагэкацу усмирил продолжавших сопротивление Хондзё Хидэцуну(29) и Канамари Тикацуну(30) с их сподвижниками, и в Этиго, наконец, воцарилось спокойствие. Но за внутренней войной пришла война внешняя. Ода Нобунага(31) из Эттю нагрянул. Им же подстрекаемый Сибата Сигэиэ(32) из Агакитасю восстание поднял. Впрочем, сам Нобунага в минувшем году в Хоннодзи преставился, и теперь непонятно, что же будет дальше со страной. Кагэкацу, похоже, намеревается примкнуть к Хасибе Хидэёси(33).
И Кагэкацу, и Канэцугу изо всех сил борются за выживание Уэсуги, и им, по правде сказать, нет дела до мертвецов.
– Одначе не считаться с мёртвецами, ох, опасно, – качал головой Комори. – Мёртвые всё прибывают и прибывают. Духи мщения окружили Мидзё, это не пустые слухи. Того и гляди, что-то случится, нутром чую, – Комори ухмылялся. – Да, точно в следующий день смерти князя Кагэторы.
– …Что случится?
– Касугаяма сгорит. Кагэкацу-доно погибнет.
Мстительные духи войско поднимают.
С этими словами он тронул что-то во чреве марионетки – челюсть открылась, рожки выпрыгнули, придавая ей облик демона, и Комори затянул уличную песенку:
– Ой, гори-гори Касугаяма! Из Самэгао – кромешного ада, духов мщенья Генерал врага ненавистного голову забрал…
Словно перебивая его, монах поднялся. Комори, догадавшись, сказал:
– …Полноте. Не ходи. Хаживали туда и раньше видные первосвященники, и храбрые аскеты, – духов изгонять, – да только не воротился никто. Всех пожрал князь Кагэтора.
– Всё одно, я должен идти, – сказал монах спокойно. – Потому как поручено мне проводить кое к кому того человека.
Комори чуть заметно изменился в лице, будто почуял недоброе. Белёсые замутнённые глаза уставились прямо на него:
– Ты кто такой, а?
Слепой кукловод чувствовал, что не обычный это монах – обороты речи и исходящее от него ощущение внутренней собранности были присущи скорее мастерам военных искусств.
– От тебя мёртвым духом пахнет.
– Я человек.
– Одначе – не простой человек.
Буддийский монах усмехнулся краешком рта, надвинул шляпу на глаза и покинул Инарися.
***
Самэгао стоял в районе Мияути теперешнего города Араи(34), что к югу от Касугаямы, и был одним из замков, ей подчиняющихся. Он занимал важное положение на тракте Хоккоку, на пути к Синсю(35) и Каванакадзиме.
Не далее, чем в одном ри(36) от замка, в старом храме Тамондо, обосновался один ямабуси по имени Эйкай.
В округе не было ни души. Окрестные поля совершенно заброшены, и уже не верилось, что в этих разваливающихся под тяжестью снега, словно раздавленных великаном домах когда-то жили люди. Деревни опустели, и вымерший замковый город затих – только вороны кружатся и каркают зловеще.
Им хорошо, они не боятся.
А людям – даже самым чудакам – жизнь всё же дорога. Похоже, ямабуси был из тех «истребителей Кагэторы, приведённых слухами», о которых говорил Комори.
«Стало быть, ад кромешный – Самэгао…»
И в эту ночь, возжигая гома(37), Эйкай ревностно молился.
«Интересно, что он за человек?..»
Искони, Кагэтора не принадлежал Этиго. Будучи кровным сыном правителя Сагами(38) Ходзё Удзиясу(39), он явился в эту землю семнадцатилетним юношей, и было это тринадцать лет тому назад.
Он стал заложником союза, но Кэнсин встретил его как сына: женил на племяннице, поселил во второй линии замка и нарёк своим прежним именем – Кагэтора.
Как только Кэнсин умер, его второй приёмный сын, Кихэйдзи Кагэкацу изгнал Кагэтору из Касугаямы; с этого и началась смута Отатэ. Сделав Отатэ в Фунай своим штабом, Кагэтора привлёк на свою сторону бывшего Управителя Канто(40) Уэсуги Норимасу, вассала Кэнсина, командира седьмой гвардии Китадзё Такахиро(41), а также Хондзё Хидэцуну с сотоварищами – и стал сражаться. Среди прочих, Кагэтору поддержал родительский дом – Одавара(42) Ходзё, и союзные им войска Такэды Кацуёри(43). Однако Такэда был подкуплен Кагэкацу, а подкрепление Ходзё задержали снега. Внутренних противников Кагэкацу подавил одного за другим, и Кагэтора, которому отрезали все пути снабжения, вынужденно принял генеральное сражение. После капитуляции Отатэ он бежал.
Хотел ли он вернуться в Одавару? Или же планировал перегруппироваться и продолжить борьбу?.. Предательство Хориэ Мунэтики(44) в Самэгао оказалось для него роковым: он покончил с собой двадцать четвёртого дня третьего месяца седьмого года Тэнсё(45), почти год спустя после смерти Кэнсина.
Брошенный как есть Самэгао постепенно разрушался. Предавший Кагэтору под конец Хориэ, говорят, скончался от непонятной болезни.
«Жестоко…»
Отслужить по павшим на войне – сердечный долг победителей. Кагэкацу не мог не выполнить его, и всё же, Самэгао до сих пор оставался замком призраков.
Какая могучая призрачная сила разлита повсюду…
«Тут будто логово у этих духов», – думал Эйкай. Всё оказалось много хуже, чем он себе представлял. Не зря никто не захаживает сюда.
Стоит подойти, повеет холодом, дурной воздух вокруг сгустится. И то не домыслы, то испускаемая духами мщения злоба травит всё кругом. Уж весна, а на деревьях вдоль дороги даже почки не набухают. Говорят, со смуты здесь ничего не растёт. Даже в ясный день над горой будто облако висит, и жители ближайших деревень по ночам видят в небе множество блуждающих огней.
«Неужто, и впрямь Генерал мстительных духов?»
Бесспорно, в тех краях обитает чей-то очень мощный призрак. В довлеющей здесь силе чувствуется отвержение, оно идёт от замка Самэгао, будто кто-то говорит: “Не подходи, убью”. Все инстинкты вопят об опасности...
«Ужасающая сила, – Эйкай всё возжигал священный огонь. – Если оставить дело без внимания, случится беда, как и предупреждал тот господин».
Если читать молитву так близко к замку, духи мщения не могут не забеспокоиться. Эйкай понимал это и всё делал нарочно. Пламя гома затрепетало в безветрии.
«Явились?»
В это самое время стаи блуждающих огней бессчётным числом окружали Тамондо. Снаружи храм будто пылал.
Прекратив читать дарани(46), Эйкай поднялся. В ту же минуту здание заскрипело и задрожало снизу доверху, сотрясаемое невидимой сворой. Многих мстительных духов раздразнил Эйкай своими молитвами.
«А ну, покажите, на что вы способны!»
– Он, бейсирамандая, совака, он, бейсирамандая, совака… – не прекращая читать мантру Бисямон-тэна, он взял в руки стоявший у стены посох.
Крыша и стены храма отвечали скрипучим визгом. Давление снаружи нарастало, над головой раздавался стук, как будто кто-то налетал и ударялся о здание с разбегу. Потом что-то жахнуло, послышался треск ломаемых досок – это обвалился потолок.
Всё тело будто сдавило тисками. Храм с грохотом разлетелся вдребезги.
И всё же, Эйкай уцелел. Держась за посох обеими руками, он сосредоточенно накапливал силу. Даже обломки досок его не задели, словно он окружён был невидимой стеной.
Аскет умел управлять энергией. Свои помыслы он обращал в невидимую глазу силу.
Глянув на небо, полное блуждающих огней, Эйкай сглотнул:
«Тьма-тьмущая…»
Огни обернулись человечьими лицами – страдающими, гниющими, проклинающими… Каких только страстей не было на лицах павших на войне. Огни плотными рядами двинулись навстречу.
«А хозяина-то нет…» – Эйкай с силой взмахнул посохом, в одиночку выступая против нечисти.
– Твари, пустившие монахов на корм скоту! Прихвостни Самэгао! – громовым голосом вскричал Эйкай. – Мне некогда возиться с вами поодиночке! Давайте, налетайте все, кому не терпится на тот свет!
Сражался Эйкай свирепо.
Мстительные духи Самэгао набрасывались на него плотными стаями, но сталкивались с неожиданной мощью. Эйкай, используя невиданный доселе приём, уничтожал их одного за другим. Он был сильнее самых могучих аскетов. Он словно бы разбрасывал в воздухе невидимые ловушки: духов затягивало в них, и они исчезали без следа. Призраки, погубившие многих видных священников, оказались бессильны перед такой напастью.
Наконец, Эйкай изгнал всех духов. Приведя в порядок дыхание, он обернулся в сторону Самэгао и ликующе вскричал:
– Ну, что, Уэсуги Кагэтора! Прячешься за спинами прислужников? Покажи себя! Коли ты и впрямь Генерал мстительных духов, выходи и отомсти за свою челядь!
Погружённый во тьму замок молчал.
– Хочешь князя Кагэкацу извести? Сперва меня победи – если конечно, сможешь!..
И тут Эйкай внезапно замолчал, но не от испуга. В его горле забулькала кровь.
– Гх… гха!.. – он кашлянул, и кровь полилась наружу, яркая и обильная, словно все внутренности истекали ею.
«Что… что это?!» – поток не останавливался. В панике Эйкай зажал рот, но безуспешно – кровь лилась рекой. Дышать не получалось.
– Кха…
Силы начали покидать его. От удушья и слабости лицо посерело. Земля под ногами утопала в его собственной крови.
«Быть этого не может…»
Чувствуя, как вместе с кровью из тела вытекает жизнь, Эйкай в ужасе поднял лицо. Затуманенным взором он будто бы видел всполохи синего пламени… Что это?..
В следующую секунду Эйкай вытаращил глаза. Пламя оказалось исполинским мстительным духом, громадным призраком размером с гору, испускавшим невероятную мощь.
«Это же…»
Эйкай мысленно признал своё поражение – скорее сердцем, нежели умом.
«С этим мне не справится…»
Таков был Генерал мстительных духов из замка Самэгао.
Сознание уплывало. Вскрикнув в агонии, он снова выплюнул изо рта сгусток крови – с ним и ушла его последняя сила. Эйкай упал на землю и умер.
-------------------
Примечания переводчика:
1 Эпоха Усобиц (яп. 戦国時代, sengoku jidai, в литературе также встречается как «сэнгоку дзидай» или эпоха воюющих провинций) – период феодальной раздробленности в истории Японии, когда множество маленьких провинций воевали между собой. Начался в конце 15-го века и закончился в начале 17-го, с объединением страны под властью клана Токугава.
2 Этиго (яп. 越後国, Echigo no kuni) — историческая область на севере Японии, со стороны Японского моря. Она граничила с областями Удзэн, Ивасиро, Кодзукэ, Синано и Эттю. Сегодня эта область известна как префектура Ниигата, хотя префектура включает в себя также историческую область Садо.
3 Уэсуги Кэнсин (яп. 上杉謙信, Uesugi Kenshin, 1530 – 1578) – один из великих полководцев эпохи Усобиц, правитель области Этиго.
4 Замок Касугаяма (яп. 春日山城, Kasugayama-jyo) – во времена эпохи Усобиц стал главной крепостью Уэсуги Кэнсина, ранее принадлежал клану Нагао. Находится в городе Дзёэцу, префектуры Ниигата.
5 Ямабуси (яп. 山伏, yama-bushi, буквально: «горный смиренник») – наименование горных отшельников в древней Японии, в основном представителей буддийских школ Сингон и Тэндай.
6 Тэкко (яп. 手甲, tekko) – полурукавицы, как правило, представляли собой пластину, прикрывающую тыльную сторону ладони, иногда оснащённую дополнительной пластиной прикрывающей большой палец.
7 Фусикиан (яп. 不識庵, Fushikian) – культовое помещение в замке Касугаяма, также «Фусикиан Кэнсин» – полное имя Кэнсина в монашестве.
8 Ринсэндзи (яп. 林泉寺, Rinsenji) – буддийский храм, расположенный у подножия горы, где стояла Касугаяма, в раннем детстве здесь воспитывался Кэнсин.
9 Нагао (яп. 長尾, Nagao) – Нагао, будучи вассалами Уэсуги, восстали против сюзеренов и практически уничтожили их клан. Уэсуги Кэнсин принадлежал к Нагао, но в ответ на оказанную помощь, Уэсуги Норимаса – глава клана, усыновил его. Нагао Кагэтора стал Уэсуги Кагэторой, а после принятия монашества взял имя Кэнсин.
10 Фунай Наоэцу (яп. 府内直江津, Funai Naoetsu, также встречается как Наоэцу или порт Наоэ) – часть нынешнего Дзёэцу в префектуре Ниигата. Основатель – Наоэ Канэцугу.
11 Камигата (яп. 上方, Kamigata) – нынешний Киото и его окрестности.
12 Уэсуги Кагэкацу (яп. 上杉景勝, Uesugi Kagekatsu, 1556-1623) – полководец эпохи Усобиц, племянник Уэсуги Кэнсина, был усыновлён Кэнсином. До усыновления носил имя Кихэйдзи Кагэкацу.
13 Косодэ (яп. 小袖, kosode) – простое кимоно, ранее исполняющее роль нижнего, в эпоху Муромати (1392-1573) приобрело статус самостоятельной верхней одежды, существует зимний вариант косодэ – на вате.
14 Речь идёт о японских старинных измерениях времени. Один коку (яп. 刻, koku ) – примерно два современных часа, соответственно половина коку (半刻 – в тексте) – это примерно час.?
15 Отатэ (яп. 御館, Otate) – особняк, построенный Уэсуги Кэнсином для бежавшего из своего замка Уэсуги Норимасы, был разрушен во время инцидента известного как смута Отатэ. Сейчас на его месте находится одноимённый парк.
16 Уэсуги Кагэтора (яп. 上杉景虎, Uesugi Kagetora, 1554 – 1579) – полководец эпохи Усобиц, седьмой сын Ходзё Удзиясу, в юности носивший имя Ходзё Сабуро. Был усыновлён Уэсуги Кэнсином.
17 Смута Отатэ (яп. 御館の乱, Otate no ran, 1578 – 1579) – борьба за власть внутри дома Уэсуги, которая разгорелась после смерти Кэнсина. Смута названа по месту решающего сражения, однако, после падения Отатэ она не завершилась.
18 Обряд заклинания боевого духа (яп. 武禘式, bu tei shiki) – буквально: военная церемония высшего поклонения духам. Мистический ритуал для получения одобрения богов на битву и поднятия боевого духа армии Уэсуги, авторство принадлежит Уэсуги Кэнсину.
19 Бисямон-тэн (яп. 毘沙門天, Bishamonten, также известен как Бисямон, Тамон-тэн, Вайшравана) – в буддийской и индуистской мифологии один из Двенадцати Небожителей и один из Четырёх Небесных Королей, обитающих на первых небесах мира богов. Он считается защитником государства (в частности от иностранных захватчиков), покровителем воинов.
20 знак «Би» (яп. 毘, bi) – первый знак из «Бисямон-тэн», наряду с традиционными знамёнами Уэсуги (синяя хоругвь с красным солнцем), Кэнсин ввёл собственные знамёна, одно из них – белое с чёрным кандзи «Би»
21 Такэда Сингэн (яп. 武田信玄, Takeda Shingen, 1521 – 1573) – знаменитый полководец эпохи Усобиц, правитель областей Кай и Синано, соперник Уэсуги Кэнсина.
22 Каванакадзима (яп. 川中島, Kawanakajima) – равнина в Синано, где Такэда Сингэн и Уэсуги Кэнсин пять раз сходились в битве: в 1553, 1555, 1557, 1561 и 1564 годах. Уэсуги Кэнсин выиграл четыре из пяти сражений, относительно самой кровопролитной битвы – в 1561 году – мнения историков расходятся.
23 Замок Самэгао (яп. 鮫が尾城, Samegao-jyo) – в эпоху Усобиц эта крепость принадлежала вассалам клана Уэсуги. Находится в Араи, префектура Ниигата.
24 Мстительные духи, духи мщения (яп. 怨霊, onryou) – здесь и далее в романе: общее название для духов, которые не смогли отправиться в иной мир из-за каких-то негативных чувств, которые испытывали в момент смерти. Они остались на земле, чтобы отомстить своим обидчикам или реализовать цели, которых не смогли достичь при жизни.
25 Курода (яп. 黒田, Kuroda) – ныне часть Дёэцу в префектуре Ниигата.
26 Инарися (яп. 稲荷社, inari-sya) – предположительно Инари-дзинся (яп. 稲荷神社, inari-jinsya), синтоистский храм в местечке Инари, близ Курода в префектуре Ниигата.
27 Хигути Ёроку (яп. 樋口 与六, Higuchi Yoroku, 1560 – 1620) – старший сын Хигути Канэтоё, во время смуты Отатэ поддержал Кагэкацу. После смерти наследника рода Наоэ, Кагэкацу приказал ему взять в жёны вдову и продолжить фамилию.
28 Наоэ Кагэцуна (яп. 直江景綱, Naoe Kagetsuna, также известен как Наоэ Санэцуна, 1509 – 1577) – один из самых верных вассалов Уэсуги Кэнсина. Прекрасный управленец, основатель Наоэцу. Сыновей не имел, оба наследника были приняты в семью через женитьбу на его дочери.
29 Хондзё Хидэцуна (яп. 本庄秀綱, Honjou Hidetsuna, 1511? – 1575?) – хозяин замка Нумата, после смерти Кэнсина принял сторону Кагэторы. Вместе с Канамари Тикацуной продолжал сопротивление Кагэкацу после поражения Кагэторы. Покинул замок перед капитуляцией, в последствии ему удалось бежать из Этиго в Айдзу.
30 Канамари Тикацуна (яп. 神余親綱, Kanamari Chikatsuna, ? – 1580) – вассал клана Уэсуги, представлял Кэнсина на переговорах в Киото. Хозяин замка Сандзё. В смуте Отатэ поначалу принял сторону Кагэкацу, но потом перешёл к Кагэторе. Продолжал сопротивление до тех пор, пока не был предательски убит в своём замке.
31 Ода Нобунага (яп. 織田信長, Oda Nobunaga, 1534 – 1582) – легендарный полководец эпохи Усобиц, один из трех великих объединителей Японии, известный своим буйным нравом и жестокостью.
32 Сибата Сигэиэ (яп. 新発田重家, Shibata Shigeie, 1547? – 1587) – во время смуты Отатэ был за Кагэкацу, но не удовлетворившись наградой, позже перешёл на сторону Оды Нобунаги. Был разбит армией Кагэкацу и совершил сэппуку.
33 Хасиба Хидэёси (яп. 羽柴秀吉, Hashiba Hideyoshi, больше известен как Тоётоми Хидэёси, 1536 – 1598) – второй из трех объединителей Японии, преемник Оды Нобунаги.
34 Араи (яп. 新井, Arai) – с 2005 года прекратил существование как самостоятельный город и теперь является частью города Мёко.
35 Синсю (яп. 信州, shinshuu) – другое название области Синано.
36 Ри (яп. 里, ri) – мера длины, около 3, 927 км.
37 Гома (яп. 護摩, goma) – санскр. Homa – священный огонь
38 Сагами (яп. 相模国, Sagami no kuni) – историческая область на юге центральной Японии, сейчас является частью префектуры Канагава.
39 Ходзё Удзиясу (яп. 北条氏康, Houjou Ujiyasu, 1515 – 1571) – третий глава поздних Ходзё, великий полководец эпохи Усобиц. Неоднократно выступал как в союзе, так и против Уэсуги Кэнсина и Такэды Сингэна.
40 Управитель Канто (яп. 関東管領, Kanto kanrei) – заместник сёгуна в Канто, должность неофициальная, но представительская. Так именовалось первое должностное лицо, ответственное за управление Канто.
41 Китадзё Такахиро (яп. 北条高広, Kitajou Takahiro, 1517 – 1587) – вассал Уэсуги Кэнсина, имел невероятную популярность в армии за доблесть и красоту. В смуте Отатэ принял сторону Кагэторы.
42 Одавара (яп. 小田原城, Odawara-jyo) – замок над городом Одавара, построен в 1417 году. Славится своей неприступностью. Он пал лишь однажды, в 1590, когда против него вышли все союзные войска Тоётоми Хидэёси.
43 Такэда Кацуёри (яп. 武田勝頼, Takeda Katsuyori, 1546 – 1582) – четвёртый сын Такэды Сингэна, за стратегическую недальновидность обрёл дурную славу даже в собственных войсках.
44 Хориэ Мунэтика (яп. 堀江宗親, Horie Munechika) – вассал клана Уэсуги, хозяин замка Самэгао. После смерти Кэнсина выступал на стороне Кагэторы, но после поражения в Отатэ пошёл на тайную сделку со сторонниками Кагэкацу, намереваясь сдать замок вместе Кагэторой.
45 Тэнсё (яп. 天正, tensho) – период с 1573 по 1592 год.
46 Дарани – санскр. дахрани, в буддизме – особая речь, обладающая сверхъестественным или экстрасенсорным воздействием.
-
-
01.03.2010 в 12:01-
-
01.03.2010 в 13:26-
-
01.03.2010 в 13:35Sei-chan, большое пожалуйста.
-
-
01.03.2010 в 15:06-
-
01.03.2010 в 15:20-
-
01.03.2010 в 15:23-
-
01.03.2010 в 15:30Спасибо большое за такой ценный подарок.)
-
-
01.03.2010 в 15:42Ваши отзывы свидетельствуют о том, что дни и ночи усердной работы со всевозможными словарями, картами и справочниками не прошли зря.
-
-
01.03.2010 в 18:50Прочитал. Спасибо огромнное еще раз!
Мне нравиться стиль, и очень хочется продолжение. Растравили былую любовь, блин))
-
-
01.03.2010 в 19:39-
-
01.03.2010 в 20:14Теперь этот первый день почувствовался, благодаря вам^___^
Поздравляю всех!
(Maoh)
-
-
01.03.2010 в 21:51-
-
01.03.2010 в 23:27Я буду мужественно ждать пока появится несколько глав, чтоб читать все целиком =)
Список комментариев впечатляет!
-
-
02.03.2010 в 00:07Огромнейшее спасибо!!
-
-
02.03.2010 в 08:52Тем более, что это мой первый перевод с японского... и стаж в языке катострофически мал (это в полной мере ощутили мои редакторы))). Но ваши слова подкрепляют решимость! ))
Oro Vande, комментарниев столько потому что там всё появляется впервые. Дальше, я надеюсь, так много не будет. )
-
-
02.03.2010 в 14:27-
-
06.03.2010 в 00:31Миражники - не тормоза.Кувабара и правда совсем по-другому тут пишет - глаз не оторвешь. Я честна, ниасилила так много текста, но перевод класс.
Ых, хочу в редакторы...-
-
06.03.2010 в 03:14-
-
06.03.2010 в 15:37Если оригинальных текстов нет, переводы таки очень выручают. Просто мне пока что трудновато "пересесть обратно" на Мираж.
просмотрела Бивадзиму-химэ... все те же фразы-лохмотья. Эх, неужели сэнсэй человеческим языком больше двух томов написать не может? Ибо с "Ака но симмон" та же фигня
-
-
06.03.2010 в 18:46Что там дальше с текстом - посмотрим... у меня пока на руках только первые два тома. Если дальше всё будет проще - с одной стороны, это хорошо! ))) понятнее будет. Ну а что переводить сложнее - ничего, разберёмся. ))
-
-
08.03.2010 в 20:43FiliaUlCoupt
Если дальше всё будет проще - с одной стороны, это хорошо!
Это не есть хорошо! Меня как фанатку произведения очень расстраивает подобный слив. Досадно, блин. ворчу
Ну а что переводить сложнее - ничего, разберёмся. ))
завидую я вам... по мне, так рваные полуфразы собрать в связный русский текст гораздо легче, чем перевести ЭТО так, чтобы читатель, добравшись до конца предложения, не забыл, что там было в его начале.
Благо почту и визу ещё никто не отменял. Да и амазон работает.
так то оно так... только я подозреваю, что облизнусь на что-нибудь миражное только после того, как скуплю все остальные кувабаровские опусы.
-
-
09.03.2010 в 01:56-
-
09.03.2010 в 17:21А скажите, с какой периодичностью будут появляться обновления? =)
-
-
10.03.2010 в 03:14-
-
10.03.2010 в 09:15Раз работа идет - можно ждать сколько потребуется)) Наш фандом умеет ждать))
Успехов)
-
-
10.03.2010 в 14:27Фиг разберешь, как сэнсэй пишет, честно. По "Сердцу Шварца" точно могу сказать - это язык первых томов Миража. Что касается "Ака но Симмон"... начали за здравие, кончают за упокой. Первый том прямо-таки радовал глаз - читать можно было просто потому что хорошо написано. Дальше началось... "Он прислонился к стене. Стена была из известняка. Луна была круглая и желтая". Нантэ нэ.
Брокколи
-
-
28.03.2010 в 15:35