Joushiki tte, nandeshou ne...
Осторожно, на работе лучше не читать
– Похоже, договор подписан, – сказал Наоэ, первым прерывая молчание. – Я ожидал чего-нибудь более зверского с их стороны, но они решили заключить обычную сделку. И повода вмешаться нет, когда всё так законно, что придраться не к чему. Не зря говорят, что деньги правят миром… Видимо, у Иккосю есть какая-то солидная, общественно приемлемая финансовая база. Завтра здесь же, в отеле, товар должны обменять на наличные.
Такая продолжал сверлить его сердитым взглядом. Наоэ улыбнулся, достал из кармана сигарету и сунул в рот.
– Ну, что вы на меня так смотрите? Чем недовольны?
Щёлкнув зажигалкой, Наоэ собрался затянуться, но Такая, вскинувшись, выхватил сигарету у него изо рта. Наоэ никогда не курил в его присутствии…
Наоэ наградил Такаю долгим прохладным взглядом.
– Какого чёрта ты здесь делаешь?
– А вы что здесь делаете?
– Я задал вопрос. Отвечай.
Наоэ лишь коротко улыбнулся.
– Почему ты позволил Райрэну уйти? На блюдечке ему мандалу преподносишь… Ты же знаешь, что она из себя представляет – как так можно?
– У нас нет права препятствовать законной сделке.
– И что теперь – просто стоять и смотреть?! Ты забыл, что ты человек Уэсуги?
– «Человек Уэсуги»… – повторил Наоэ язвительно. – Какое полезное звание. Даже в резюме не напишешь. Мы рискуем жизнью, изгоняя призраков, и не получаем за это ни гроша. Четыреста лет заниматься благотворительностью… Таких святош как мы с вами – ещё поискать…
– Наоэ! – сказал Такая обвиняюще, и тот рассмеялся.
– Почему вы злитесь? Недовольны моей самодеятельностью? Или… – в улыбке Наоэ появилась издёвка, – …вам не нравится видеть, как я служу другому?
Щёки Такаи вспыхнули – Наоэ попал в точку. Он только сейчас впервые понял, как называется чувство, клубившееся в его душе: ревность.
«Нет!..»
Он попытался одёрнуть себя, перечеркнуть эту мысль – «Чтобы я?! Его?!» – но слово подходило точно. Когда тебе не нравится, что кто-то проявляет интерес не к тебе, а к другому – это называют ревностью.
«В детском саду ты, что ли, идиот?!»
Такая разозлился на себя, а потом – на Наоэ, для которого, кажется, его чувства не были секретом. Но признаться в них не позволяла гордость.
– Не уходи от темы, я спрашиваю не об этом. – Такая попытался спрятать унижение под напускным спокойствием. – Я спрашиваю, как ты оказался вместе с владельцем мандалы. Случайно? Или ты догадывался, что Райрэн войдёт с ним в контакт?
Наоэ на вопрос не ответил. Улыбнулся, глядя исподлобья.
– Притворяетесь… У вас всё на лице написано. Вы дуетесь, потому что ваш пёс помахал кому-то хвостом. Ребячество, право слово…
Такая напрягся. Посмотрев на него холодно, Наоэ решил подлить масла в огонь.
– Он хороший человек, этот президент. Знает, что означает быть вышестоящим – тем, кому доверяют, на кого полагаются, – и обладает для этого всеми качествами. Так и хочется поставить его кое-кому в пример.
– По-твоему, на меня нельзя положиться?
– Можно лишь посочувствовать тем, кто вынужден следовать за слабым лидером…
Не выдержав, Такая схватил Наоэ за грудки и дёрнул на себя.
– Хочешь что-то сказать? Говори прямо! Для тебя он лучший лидер, чем я?
– Вы курили.
От неожиданности Такая ослабил хватку, и Наоэ, перехватив его руку, притянул его ближе.
– Детям курить нельзя. И пить им тоже не положено – когда вы запомните?
– Больно!.. Пусти!
– Не дёргайтесь.
С этими словами Наоэ обхватил его другой рукой за пояс и прижал к себе. Для Наоэ, который был крупнее, удерживать юношу силой не составляло труда – тот вырывался, как мог, но безрезультатно.
Такая скрежетнул зубами.
– Смотрите, насколько вы беспомощны. Справиться со мной не можете, а всё задираете нос – только потому, что я слушаюсь вас беспрекословно. Кем вы себя считаете, в самом деле?
– Ты сам сказал, что не против… если я сяду на шею…
– Но вы же не женщина, верно? Хотя… – Наоэ усмехнулся, – во всём свете не сыскать более заносчивой королевы…
Как непослушного ребёнка Наоэ прижал брыкающегося Такаю к груди. Юноша яростно сверкнул глазами – Наоэ упёрся в этот острый дикий взгляд с расстояния в несколько сантиметров.
– «Глаз тигра»…
Их лица были так близко, что одни зрачки отражались в других.
– Этот жестокий блеск ставит простых смертных на колени… Говорят, у некоторых людей злой глаз – вот у вас злее всех.
– Да пошёл ты…
– Я заткну ваш надменный рот.
Наоэ потянулся губами к его губам – Такая отпрянул, отвернулся, насколько мог. В отместку Наоэ укусил его за мочку уха.
– Что ты себе… позволяешь…
– Я вас хочу.
– …Совсем сдурел?
– Хватит разыгрывать невинность, вы же ради этого меня здесь и ждали. У меня давно не было женщины – всё работа да работа, нет времени на секс… Мне очень, очень надо…
Вызывающие слова, сказанные в самое ухо, скорее разозлили Такаю, нежели смутили – потому что эти нарочитые непристойности на самом деле не были вызовом. Наоэ просто хотел сделать ему больно. Такая упёрся в широкую мужскую грудь изо всех сил, но Наоэ стоял, как скала.
– Я тебе… этого… не прощу…
Ухо обожгло горячим дыханием, и по позвоночнику пробежала дрожь. Чтобы выстоять под ураганом ощущений, Такае пришлось вцепиться в человека, которого он только что отталкивал.
– Я и тело и душу положил на алтарь служения вам. Господа своих слуг обычно награждают. Может, вы хоть что-нибудь мне дадите? Ну в конце-то концов?
– Денег ты от меня не дождёшься.
– Денег мне от вас и не нужно.
– Ты не дождёшься вообще ничего!
– Ничего и не нужно, – шепнул Наоэ. – Я ничего от вас не жду…
Внезапно сильная рука сжала подбородок Такаи, и он почувствовал губы Наоэ на своих губах. Инстинктивно замахнувшись, он отвесил Наоэ пощёчину.
– Ах ты… шавка подзаборная!..
Отчаянным рывком Такая наконец освободился и, задыхаясь, закричал:
– Хватит мне здесь беситься! Не знаю, что за вожжа тебе под хвост попала, что ты с прошлого раза всё не можешь успокоиться, но ты слишком много о себе возомнил! С ним по-доброму – а он… Я не собираюсь участвовать в этом фарсе с тобой в роли злодея! Мне некогда играть в эти дурацкие игры!
– «Дурацкие игры»?.. – Наоэ вскинул голову. – Вы думаете, я играю какую-то роль?
– Если не игра, то что это?! Вот это вот… всё…
Наоэ посмотрел Такае прямо в глаза, полные злости и стыда, а потом ровным, бесцветным голосом сказал:
– Давайте я вам покажу, как оно всё на самом деле. Серьёзно.
Такая вздрогнул. Наоэ вцепился в его плечо и с силой потащил за собой.
– Что ты делаешь… Наоэ!..
Тот направился ко входу в отель, не оборачиваясь и продолжая тянуть Такаю за руку. Когда они оказались в лифте, Наоэ не раздумывая нажал кнопку шестого этажа, где находился его номер. Он действовал с грубым напором, которого Такая прежде в нём не видел – в этом было что-то глубоко неправильное, и юноша нервно сглотнул.
Открыв дверь, Наоэ толкнул его вперёд с такой силой, что он пролетел на середину комнаты и приземлился на колени.
– Ты…
– Вы хотели от меня серьёзности? – Не оборачиваясь, Наоэ нащупал рукой и повернул защёлку, повесил цепочку, и шагнул к нему. – Сейчас увидите всю серьёзность намерений взрослого человека…
Такая рванулся к двери. Наоэ легко поймал его, вытряхнул из куртки и швырнул на стоявшую рядом кровать. Кровать спружинила. Такая хотел вскочить, но Наоэ положил ладони ему на плечи и с силой придавил. На лице юноши отразился испуг.
– Что, страшно? – усмехнулся Наоэ. – Не можете принять меня, потому что мужчина? Так станьте женщиной – и все дела.
Такая толкнул его в грудь обеими руками – Наоэ перехватил руки за запястья, дёрнул вверх и пришпилил над его головой одной правой. Попытки вырваться к успеху не привели.
– Наоэ…
– Всё просто. Данной мне силой я переселю вас в женское тело, прямо сейчас. Чтобы и лицо, и фигура были в моём вкусе. Вы станете похотливой красавицей, лучшей женщиной на свете.
– Ты… Ты хоть сам понимаешь, что говоришь?
– Это решит проблему. Правильно? Так и вижу вас в постели. Длинные волосы в беспорядке, в непристойной позе, принимаете меня по рукоять. Подмахиваете. Стонете от наслаждения и мечетесь по подушке – ах, как бы я завёлся. Учитывая вашу склонность к мазохизму, я бы придумал какие-нибудь игры. Что-нибудь извращённое, о чём даже вспомнить потом стыдно.
– Это… – Такая запнулся, борясь с подступающими слезами. – Это действительно то, что у тебя на уме?!
Наоэ скривился и на секунду отвёл взгляд, словно задетый этими словами. Такая скомкал простыни под пальцами; в его распахнутых глазах плескалась ярость.
– А вы дайте мне разок, – едва заметно улыбнулся мужчина. – Сами всё поймёте.
Склонившись над ним, Наоэ потянулся губами к шее – Такая демонстративно отвернулся, и вскоре почувствовал влажное прикосновение языка. Наоэ лизнул за ухом, потом спустился по шее вниз – и обратно, словно прочерчивая дорожку. Изнутри волной поднималась дрожь – Такая заёрзал, пытаясь вывернуться, но Наоэ уже ловко придавил его, так, что даже пошевелиться было сложно.
– А…
Левая рука мужчины, скользнув вверх по ноге, легла на промежность и начала медленно поглаживать его через одежду. Такая резко откинул голову и стиснул зубы.
– Да что ж ты делаешь… зараза…
– Хватит возмущаться. Вам нравится.
– Убери… руку…
– Это приятнее, когда не своей рукой.
Вспыхнув от стыда, Такая снова начал яростно сопротивляться, но Наоэ спокойно продолжал. Его ласки становились всё более настойчивыми. Такая дёргался, проглатывая рвущиеся наружу стоны.
– Смотрите, вот вы и отвечаете мне. Этот малыш не притворяется, ему не терпится, чтобы кто-нибудь с ним поиграл.
– Хва…
– «Хватит»? Вы хотите сказать «ещё». Вы шли сюда, зная, что так будет. Вы этого хотели.
– А-а!.. – Ноги Такаи непроизвольно дёрнулись. Под ласками Наоэ его тело вопило от наслаждения – потому он и крутился из стороны в сторону. Пытаясь это наслаждение перетерпеть, он вцепился пальцами в руку, что сковывала его запястья.
– Ничего я… не хотел…
– А этот малыш между тем очень просится наружу…
– Чудовище…
Рука Наоэ внизу не переставала плавно и уверенно двигаться. Наконец бесцеремонные пальцы расстегнули ширинку и проскользнули внутрь. Дыхание мужчины стало жарче. Наклонившись к уху Такаи, который изо всех сил цеплялся за ускользающий рассудок, Наоэ хрипло пробормотал:
– Мне нравится ваш размер…
Словно пытался ещё сильнее разжечь в нём стыд.
– Хорошо ложится в руку, только… у вас правое яичко чуть меньше левого…
Такая зажмурился и впился зубами себе в губу, чуть не прокусив её насквозь. Сдерживаться он больше не мог, поэтому… Перед глазами Наоэ внезапно сверкнула вспышка.
Инстинктивно отпрянув, Наоэ вскинул руку к лицу, но полностью загородиться не успел: из ровного прямого разреза на его рукаве проступила кровь.
Такая быстро принял сидячее положение. Он задыхался, дрожал от злости, и в глазах его блестели слёзы. Существовал предел тому, что он готов был терпеть.
– Какой же ты мерзавец…
Сейчас он впервые Наоэ ненавидел. Настоящей и неподдельной ненавистью.
– Столько лапши мне на уши навешал… А я как дурак позволял такой грязной скотине собой помыкать!..
– Вы и есть дурак.
– Видеть тебя больше не хочу!
– А кто вас заставляет?
– Вали на все четыре стороны, извращенец! Останешься один на один со своей уехавшей крышей, сделаешь что-нибудь, за что в тюрьму сажают, и сдохнешь в подворотне!
Наоэ отвернулся, прикрыв глаза.
– Сначала он в чём-то своём варится, от чего-то страдает-рыдает, потом кричит люблю-хочу – неясно, с какого перепуга – а потом делает вот такую вот хрень! Понятно, почему Кагэторе эти выкрутасы надоели – кому угодно надоест!.. Нашёл слабое место и присосался со своим притворным сочувствием… Подставил плечо, приучил на него опираться – а потом ставит подножку… В жизни не видел такого подлеца!
Наоэ не смотрел на него и не шевелился. Такая стиснул кулаки. Его голос звенел от сдерживаемых слёз.
– А я, идиот, ещё переживал за него… Хотел его понять… Нет уж, дудки! Я не собираюсь быть твоей жертвой! Я больше ни в чём не желаю разбираться и ни от чего тебя не желаю спасать!
– …Вы в самом деле ничего не понимаете…
Такая вскинул голову: теперь Наоэ повернулся и смотрел на него спокойным взглядом.
– И то, что каждое ваше слово – словно острый клинок, восхваляющий вашу победу – вам невдомёк…
– Что?..
– «Понять»? Когда это вы пытались меня понять? Только берёте и скручиваете каждый раз, когда я хочу отдалиться… Показываете, кто здесь хозяин… Но у вас даже в мыслях нет что-либо давать взамен. Понять – да я не позволю вам себя понять. Я не хочу быть понятым таким высокомерным победителем.
– Победитель?.. Да о чём ты…
– Вам это нравится, да? Выворачивать людям душу наизнанку и наблюдать за унижением и отчаянием проигравших.
– Нет! При чём здесь победители, при чём здесь проигравшие?..
– А вы вспомните себя чуть раньше. Вам нужно, чтобы я всегда вам подчинялся. Вы считаете моё подчинение само собой разумеющимся. Это единственный род отношений, к которому мы смогли в итоге прийти.
– Я понятия не имею, о чём ты!..
В глазах Наоэ, до того бесстрастных, зажёгся упрямый огонёк.
– Вы напрашиваетесь на объяснения – ну что же, я объясню. Вы увидите, как это больно – проигрывать и восхищаться, и быть связанным по рукам и ногам, и даже не иметь мужества умереть, счастливо и в один день…
– Наоэ…
– Я сейчас вам всё объясню, – сказал Наоэ спокойно и сбросил с себя пиджак.
Правой рукой ослабив галстук, он начал расстёгивать пуговицы на рубашке, глядя на застывшего перед ним Такаю чуть ли не с жалостью. Такая не шевелился – неужели его настолько сковал испуг? Губы Наоэ сложились в усталую улыбку.
– Зря вы запечатали память... Необязательно было это делать…
Глядя на него снизу вверх, Такая медленно повёл головой из стороны в сторону. Наоэ повторил это движение, словно перечёркивая его.
– Но даже без памяти вы продолжаете торжествовать надо мной. Ну зачем, зачем вы появились именно сейчас?
– Наоэ…
– Не испытывайте мою преданность. – Он наклонился и поцеловал Такаю под ухом, а потом зарылся лицом в основание его шеи, вдыхая запах. С Наоэ медленно спадала маска. Уходила фальшь, уходила напускная жестокость – Такая затаил дыхание, наблюдая за этим превращением.
– Умоляю, скажите, – заговорил Наоэ ломающимся, вымученным шёпотом, – почему это должен был быть именно я?.. Ведь мог быть другой… Любой, кто угодно… Почему именно я?.. – Вопрошающий голос был полон мольбы. – Другой на моём месте не чувствовал бы такой боли, любя вас. Кто угодно другой мог быть вашим проигравшим, тёмным фоном для вашего сияния…
– Наоэ…
– Как же я вас ненавижу…
Такая широко распахнул глаза, а Наоэ зажмурился, пытаясь справиться с тем, что терзало его.
Он постоянно возвращался к одной и той же мысли: какое счастье было бы испытывать к этому человеку только любовь. Сильную, глубокую, пусть даже неразделённую – неважно. Если бы Наоэ только любил, и больше ничего – он был бы счастлив.
Но, повстречавшись с Кагэторой, он повстречался со страданием. Влечение было закономерным: Наоэ нашёл живое воплощение всего, чем сам хотел бы стать. Глядя на Кагэтору, он видел перед собой совершенство – что только подчёркивало в его собственных глазах его же собственные недостатки, на которые он предпочёл бы лишний раз не смотреть. И, как бы ни хотелось ему отвернуться от этой части своей души – он не мог отвернуться от Кагэторы, чья красота и блеск приковывали взгляд. Чем ярче сиял Кагэтора, тем более очевидным становилось для Наоэ его собственное ничтожество. Его самолюбие страдало, но отвернуться он не мог.
Постоянно видеть Кагэтору перед собой стало для Наоэ сродни самобичеванию. Но ему необходимо было его видеть – настолько Кагэтора был прекрасен.
«Амадей…»
Так Наоэ думал про них двоих: Кагэтора – Амадей, а он – Сальери, которому остаётся лишь пасть ниц перед победителем от Бога.
Кагэтора был из тех людей, что оставляют после себя легенды. Его легенда рождалась в сиянии, притягивая и поглощая всех, кто попадал в ореол – чтобы переварить их и вспыхнуть ещё ярче. Одни шли на заклание добровольно, даже с радостью. Другие – ничего не подозревая. Третьи – как Сальери – брыкаясь и пинаясь, совершая по пути глупые ошибки, чтобы наблюдатели могли посмеяться над посредственностью, увлечённой талантом, и осознать в который раз, насколько велик и ярок Амадей.
Тёмная звезда существует лишь для того, чтобы светлая в сравнении казалась ярче. Быть жертвой на её алтарь – вот предназначение тёмной звезды.
Если бы только он мог этим удовольствоваться, принести себя в жертву любимому Амадею и не испытывать унижения. Но такой человек как он был неспособен расстаться с желанием поместить себя в центр мироздания. Он не мог расстаться с гордостью, поэтому ему ничего не оставалось, кроме как возненавидеть. Он завидовал сиянию, чувствовал в нём для себя угрозу. Его унижали насмешки людей, ставших свидетелями его неблаговидных поступков – и во всём этом он тоже винил его, и ненавидел ещё жарче, лелея неосуществимую мечту в один прекрасный день восторжествовать. И в этом был его настоящий проигрыш.
Любви, граничащей с ненавистью, нет в природе. В сердце Наоэ независимо друг от друга жили настоящая ненависть и настоящая любовь – разные, но одинаково искренние чувства, направленные с одинаковой силой на одного человека. И два эти чувства – ураганные и полностью противоположные – рвали его на части, так что его плоть, и кровь, и каждая клетка тела вопили от боли. Это был неугасающий костёр, в котором он горел заживо.
«Я люблю тебя. Так же сильно, как ненавижу», – хотелось ему сказать. «Никто во всём белом свете не в состоянии испытывать к тебе более сильных чувств, чем полностью, безоговорочно тебе проигравший. Но даже крик не достигнет твоих ушей, а если и достигнет – ты никогда не поймёшь меня. Победитель и побеждённый никогда по-настоящему не встретятся друг с другом. Победитель не перестанет угрожать побеждённому, а тот – не перестанет ненавидеть. Боль мою ты не поймёшь, жалости мне от тебя не нужно – это мой последний оплот сопротивления. И вместе с тем необъяснимо хочется именно до тебя донести испытываемое мной.
Почему мне необходимо сопротивляться? Почему я не могу просто преклонить колени и отдать тебе всё? Я ведь так тебя люблю!
Хотя бы увидь меня – человека, которому ты причиняешь больше всего страданий. Хотя бы позволь мне заявить, что из всех людей на свете именно я, а не кто-то другой, больше всего мучаюсь тобой. Если я не могу сказать даже это – в чём, в чём ещё мне искать утешение?!»
– Как же я хочу освободиться… – с ресниц Наоэ упала слеза. – Никому не хочу вас отдавать… Хочу освободиться…
Наоэ опустил голову и замолчал. По его щекам катились слёзы.
«Ничего нельзя сделать» – смысл этих слов внезапно стал для Такаи ужасающе, кристально ясен. Он впервые всем сердцем понял, что Наоэ действительно никто не в состоянии помочь.
Это не та проблема, которую можно решить, просто хорошенько постаравшись, подумал Такая, с болезненным уколом осознав свою наивность. И Наоэ не лукавил, говоря, что ничего от него не ждёт: Такая, будучи объектом его чувств, был при этом совершенно не в состоянии ничего сделать для него, о чём Наоэ с самого начала знал.
Такая не понимал, что в нём настолько «совершенного» и «идеального», чтобы представлять какую бы то ни было угрозу для мужчины вроде Наоэ – но тут для Наоэ тоже не было никаких секретов. Он видел все бесчисленные недостатки и слабости Такаи, но в его глазах это почему-то превращалось в сияющий ореол.
На свете существовал человек – удивительный, прекрасный человек – который был не в состоянии отвести взгляд от его слабостей. Невероятно сильный, судьбоносный человек, чьё присутствие запрещало даже задуматься о такой вещи как «компромисс».
Живое воплощение качеств, которые ты хотел бы видеть в себе. Как же он прекрасен – он, не перестающий своим собственным слабостям противиться, не перестающий устремляться ввысь… И как угнетает эта красота того, кто труслив, кто хочет сдаться и опустить руки – угнетает и стыдит: мол, что твоя боль в сравнении с моей.
Невозможно не чувствовать себя проигравшим – полностью, безоговорочно проигравшим перед лицом такого человека.
Почему люди притягиваются друг к другу? Не потому, что у другого есть что-то, чего нет у тебя – у него есть всё то же самое. Вопрос в том, насколько у него этого больше. Поэтому мы притягиваемся. Поэтому мы проигрываем…
И уже не можем освободиться.
Если и родится однажды любовь, то только из жалости – так думал Наоэ, глядя на застывшего под ним единственного и неповторимого победителя.
– …Хочу одержать над вами верх…
Да, это всё, что ему нужно. Только это – и ничего больше.
Мужская рука скользнула под одежду, холодные пальцы коснулись соска – и Такая понял, что сейчас будет.
Перед лицом страдания, которое испытывал Наоэ, невозможно было лицемерить. Осознание того, насколько глупо и бесчувственно он себя вёл, вышибло из Такаи дух. Он ничего, ничего не мог для Наоэ сделать. Сколько он рассуждал о том, что не хочет быть заменой – сейчас он устыдился этих мыслей и слов. То, что Наоэ видел в нём, шло куда дальше, было намного глубже, намного ближе к его истинному облику, чем сам Такая мог когда-либо осознать – и намного более весомо.
И ему, оказывается, не мерещилось, что Наоэ его ненавидит. Наоэ никого не хотел так сильно, как его – и ничью помощь не отвергал с большим ожесточением. Именно с ним Наоэ больше всего жаждал близости. И вместе с тем, Такая понял, он был единственным человеком на свете, с которым Наоэ не мог ни сблизиться, ни соединиться.
– М-м…
Такая отвернулся, его плечи задрожали. Рука под одеждой задвигалась быстрее и напористей, лаская гибкое, упругое, ещё не вполне сформировавшееся тело с упрямой целеустремлённостью.
– Наоэ…
– Пропади оно всё пропадом… – выдохнул Наоэ с силой, словно пытаясь задуть маленький огонёк, всё ещё тлевший в глубине его бунтующей души. Нужно перестать сопротивляться – и станет легче. Им обоим станет легче, стоит только отбросить эту привязанность!..
Терпения расстёгивать пуговицы у Наоэ не оставалось, поэтому он просто рванул рубашку у Такаи на груди и покрыл обнажившуюся кожу бесчисленными поцелуями, каждый из которых был как проклятие. Такая безуспешно сопротивлялся. Наоэ продолжал стаскивать с него одежду. На отчаянные крики «Почему?!» ему нечего было ответить – он сам не знал, зачем делает всё это.
– Хочу избавиться… избавиться, наконец, от этих чувств!..
Слетевшие с губ Наоэ слова были пронизаны отчаянием. Под его похожими на удары ласками Такая чувствовал себя как щепка, попавшая в водоворот.
Попытки освободиться не приносили результата; не выдержав, Такая вскрикнул. Охвативший Наоэ порыв превращал его в животное. «Постой!..» – хотелось Такае взмолиться, но вместо слов получались беспорядочные стоны.
– Убью… Затрахаю до смерти!..
– Подожди… Наоэ!..
– Всё сломаю, разорву на части, чтобы всё, всё изменить!.. – отчаянно выкрикнул Наоэ, задирая Такае ноги вверх. – Разобью на мелкие осколки!
И тут Такая вздрогнул, выгнувшись дугой. Запах самца, исходящий от Наоэ, проникнув в глубины его души, взбудоражил спящую глубоко память и потянул наружу воспоминания.
– А…а-а…а-а-а…
Нахлынул, откуда ни возьмись, невыразимый страх. Навалившийся сверху мужчина, его крепкие мышцы, запах его тела, тяжёлые возбуждающие прикосновения, то, как надёжно он обездвиживал, руками и ногами – всё это взорвалось в мозгу Такаи, словно сигнальная ракета, и ужасные воспоминания подступили вплотную.
«Нет!.. Нет!..»
Пытаясь отмахнуться от них, Такая замотал головой из стороны в сторону, но волна из прошлого накатила, подавляя волю, и фрагменты начали всплывать один за другим.
Вцепившиеся в него узловатые пальцы… Жёсткий, царапающий кожу песок… Шум прибоя… Красная луна, застрявшая в сосновых ветвях…
Такая судорожно втянул в себя воздух.
Их тяжёлое дыхание – он хорошо его слышал. И рвущий душу на части стыд… унижение… отвращение…
Такая терял над собой контроль. Его разум не мог противостоять напору кошмарных воспоминаний. Чувствуя, что рассудок вот-вот ускользнёт от него, он пронзительно, что было силы закричал:
– Не-е-е-ет!!!
Наоэ от неожиданности отпрянул.
– Такая-сан…
Его взору предстал Такая, отворачивающийся и толкающий, толкающий его руками в грудь.
– Почему… сейчас…
– Такая-са…
– Чёрт, почему именно сейчас я должен вспоминать об этом!
Голос Такаи сорвался. Наоэ смотрел на него в немом изумлении.
Это ужасное событие случилось с Кагэторой в прошлом, послужив, помимо прочего, причиной его глубокого недоверия к людям. Когда-то он стал жертвой насилия со стороны группы мужчин – и вот память об этом, до сих пор каким-то чудом не потревоженная, внезапно вернулась к нему.
– Кагэтора-сама…
Его охватило чувство какого-то тупого непонимания. Почему он сидит здесь, в таком виде? Почему всё это происходит с ним?
Наоэ хотел погладить его по голове, потянулся к волосам, но Такая с силой оттолкнул протянутую руку.
– Мне не нужна твоя жалость!
Лицо Наоэ на секунду напряглось, а потом на нём появилось растерянно-сочувственное выражение – ему то ли было жалко Такаю, то ли он просто решил: всё, сдаюсь. Глядя в это лицо, Такая снова перестал понимать, что ему делать.
Затем Наоэ отвёл взгляд, поднялся с постели и, подобрав с пола пиджак, накинул себе на плечи.
– …Уходите, – сказал он наконец. – У меня всё-таки нет права… Вы не можете мне принадлежать.
– Наоэ, я…
– Я ужасный человек, вы не представляете… То, что я с вами сделаю, будет страшнее, чем ваши самые худшие опасения… Вы сломаетесь. Уходите.
Такая уставился в повёрнутую к нему спину в оцепенении. Что это – последняя крупица совести? Наоэ, не оборачиваясь, принялся застёгивать распахнутую на груди рубашку, и Такае казалось, что с каждой вставшей на место пуговицей обнажившееся ненадолго сердце снова залезает в панцирь.
Что, если оно не приоткроется больше никогда? Что, если, расставшись с ним сейчас, он больше уже не встретит настоящего Наоэ – эта душа, сбросив оковы одержимости, не вернётся к нему? Что, если Наоэ больше никогда на него не взглянет?
Такае вдруг сделалось очень не по себе. Почему – он не знал, но мысль о том, что Наоэ может от него отдалиться, была невыносима.
Хотелось удержать. Хотелось, чтобы Наоэ продолжал смотреть на него – как прежде. Или… нет. Мысль была глубже. Эгоистичнее.
«Пусть смотрит только на меня… На меня и ни на кого больше…»
Такая застыл, чувствуя, как по спине холодом растекается страх. Он словно бы заглянул одним глазком туда, куда смотреть было нельзя: в глубину собственной души, где гнездилось бездонное желание… И неизмеримая пропасть эта ужаснула его своей чернотой.
«Что же я…»
Потянулись одна за другой безмолвные секунды. Потом в комнате внезапно зазвонил телефон; Такая вздрогнул всем телом, а Наоэ спокойно подошёл и снял трубку.
Ну вот, теперь можно сравнить со сценой из ОВА и полностью оценить масштаб ущерба
Хотя я по-прежнему считаю, что сцена в ОВА сделана наилучшим образом из возможных.
– Похоже, договор подписан, – сказал Наоэ, первым прерывая молчание. – Я ожидал чего-нибудь более зверского с их стороны, но они решили заключить обычную сделку. И повода вмешаться нет, когда всё так законно, что придраться не к чему. Не зря говорят, что деньги правят миром… Видимо, у Иккосю есть какая-то солидная, общественно приемлемая финансовая база. Завтра здесь же, в отеле, товар должны обменять на наличные.
Такая продолжал сверлить его сердитым взглядом. Наоэ улыбнулся, достал из кармана сигарету и сунул в рот.
– Ну, что вы на меня так смотрите? Чем недовольны?
Щёлкнув зажигалкой, Наоэ собрался затянуться, но Такая, вскинувшись, выхватил сигарету у него изо рта. Наоэ никогда не курил в его присутствии…
Наоэ наградил Такаю долгим прохладным взглядом.
– Какого чёрта ты здесь делаешь?
– А вы что здесь делаете?
– Я задал вопрос. Отвечай.
Наоэ лишь коротко улыбнулся.
– Почему ты позволил Райрэну уйти? На блюдечке ему мандалу преподносишь… Ты же знаешь, что она из себя представляет – как так можно?
– У нас нет права препятствовать законной сделке.
– И что теперь – просто стоять и смотреть?! Ты забыл, что ты человек Уэсуги?
– «Человек Уэсуги»… – повторил Наоэ язвительно. – Какое полезное звание. Даже в резюме не напишешь. Мы рискуем жизнью, изгоняя призраков, и не получаем за это ни гроша. Четыреста лет заниматься благотворительностью… Таких святош как мы с вами – ещё поискать…
– Наоэ! – сказал Такая обвиняюще, и тот рассмеялся.
– Почему вы злитесь? Недовольны моей самодеятельностью? Или… – в улыбке Наоэ появилась издёвка, – …вам не нравится видеть, как я служу другому?
Щёки Такаи вспыхнули – Наоэ попал в точку. Он только сейчас впервые понял, как называется чувство, клубившееся в его душе: ревность.
«Нет!..»
Он попытался одёрнуть себя, перечеркнуть эту мысль – «Чтобы я?! Его?!» – но слово подходило точно. Когда тебе не нравится, что кто-то проявляет интерес не к тебе, а к другому – это называют ревностью.
«В детском саду ты, что ли, идиот?!»
Такая разозлился на себя, а потом – на Наоэ, для которого, кажется, его чувства не были секретом. Но признаться в них не позволяла гордость.
– Не уходи от темы, я спрашиваю не об этом. – Такая попытался спрятать унижение под напускным спокойствием. – Я спрашиваю, как ты оказался вместе с владельцем мандалы. Случайно? Или ты догадывался, что Райрэн войдёт с ним в контакт?
Наоэ на вопрос не ответил. Улыбнулся, глядя исподлобья.
– Притворяетесь… У вас всё на лице написано. Вы дуетесь, потому что ваш пёс помахал кому-то хвостом. Ребячество, право слово…
Такая напрягся. Посмотрев на него холодно, Наоэ решил подлить масла в огонь.
– Он хороший человек, этот президент. Знает, что означает быть вышестоящим – тем, кому доверяют, на кого полагаются, – и обладает для этого всеми качествами. Так и хочется поставить его кое-кому в пример.
– По-твоему, на меня нельзя положиться?
– Можно лишь посочувствовать тем, кто вынужден следовать за слабым лидером…
Не выдержав, Такая схватил Наоэ за грудки и дёрнул на себя.
– Хочешь что-то сказать? Говори прямо! Для тебя он лучший лидер, чем я?
– Вы курили.
От неожиданности Такая ослабил хватку, и Наоэ, перехватив его руку, притянул его ближе.
– Детям курить нельзя. И пить им тоже не положено – когда вы запомните?
– Больно!.. Пусти!
– Не дёргайтесь.
С этими словами Наоэ обхватил его другой рукой за пояс и прижал к себе. Для Наоэ, который был крупнее, удерживать юношу силой не составляло труда – тот вырывался, как мог, но безрезультатно.
Такая скрежетнул зубами.
– Смотрите, насколько вы беспомощны. Справиться со мной не можете, а всё задираете нос – только потому, что я слушаюсь вас беспрекословно. Кем вы себя считаете, в самом деле?
– Ты сам сказал, что не против… если я сяду на шею…
– Но вы же не женщина, верно? Хотя… – Наоэ усмехнулся, – во всём свете не сыскать более заносчивой королевы…
Как непослушного ребёнка Наоэ прижал брыкающегося Такаю к груди. Юноша яростно сверкнул глазами – Наоэ упёрся в этот острый дикий взгляд с расстояния в несколько сантиметров.
– «Глаз тигра»…
Их лица были так близко, что одни зрачки отражались в других.
– Этот жестокий блеск ставит простых смертных на колени… Говорят, у некоторых людей злой глаз – вот у вас злее всех.
– Да пошёл ты…
– Я заткну ваш надменный рот.
Наоэ потянулся губами к его губам – Такая отпрянул, отвернулся, насколько мог. В отместку Наоэ укусил его за мочку уха.
– Что ты себе… позволяешь…
– Я вас хочу.
– …Совсем сдурел?
– Хватит разыгрывать невинность, вы же ради этого меня здесь и ждали. У меня давно не было женщины – всё работа да работа, нет времени на секс… Мне очень, очень надо…
Вызывающие слова, сказанные в самое ухо, скорее разозлили Такаю, нежели смутили – потому что эти нарочитые непристойности на самом деле не были вызовом. Наоэ просто хотел сделать ему больно. Такая упёрся в широкую мужскую грудь изо всех сил, но Наоэ стоял, как скала.
– Я тебе… этого… не прощу…
Ухо обожгло горячим дыханием, и по позвоночнику пробежала дрожь. Чтобы выстоять под ураганом ощущений, Такае пришлось вцепиться в человека, которого он только что отталкивал.
– Я и тело и душу положил на алтарь служения вам. Господа своих слуг обычно награждают. Может, вы хоть что-нибудь мне дадите? Ну в конце-то концов?
– Денег ты от меня не дождёшься.
– Денег мне от вас и не нужно.
– Ты не дождёшься вообще ничего!
– Ничего и не нужно, – шепнул Наоэ. – Я ничего от вас не жду…
Внезапно сильная рука сжала подбородок Такаи, и он почувствовал губы Наоэ на своих губах. Инстинктивно замахнувшись, он отвесил Наоэ пощёчину.
– Ах ты… шавка подзаборная!..
Отчаянным рывком Такая наконец освободился и, задыхаясь, закричал:
– Хватит мне здесь беситься! Не знаю, что за вожжа тебе под хвост попала, что ты с прошлого раза всё не можешь успокоиться, но ты слишком много о себе возомнил! С ним по-доброму – а он… Я не собираюсь участвовать в этом фарсе с тобой в роли злодея! Мне некогда играть в эти дурацкие игры!
– «Дурацкие игры»?.. – Наоэ вскинул голову. – Вы думаете, я играю какую-то роль?
– Если не игра, то что это?! Вот это вот… всё…
Наоэ посмотрел Такае прямо в глаза, полные злости и стыда, а потом ровным, бесцветным голосом сказал:
– Давайте я вам покажу, как оно всё на самом деле. Серьёзно.
Такая вздрогнул. Наоэ вцепился в его плечо и с силой потащил за собой.
– Что ты делаешь… Наоэ!..
Тот направился ко входу в отель, не оборачиваясь и продолжая тянуть Такаю за руку. Когда они оказались в лифте, Наоэ не раздумывая нажал кнопку шестого этажа, где находился его номер. Он действовал с грубым напором, которого Такая прежде в нём не видел – в этом было что-то глубоко неправильное, и юноша нервно сглотнул.
Открыв дверь, Наоэ толкнул его вперёд с такой силой, что он пролетел на середину комнаты и приземлился на колени.
– Ты…
– Вы хотели от меня серьёзности? – Не оборачиваясь, Наоэ нащупал рукой и повернул защёлку, повесил цепочку, и шагнул к нему. – Сейчас увидите всю серьёзность намерений взрослого человека…
Такая рванулся к двери. Наоэ легко поймал его, вытряхнул из куртки и швырнул на стоявшую рядом кровать. Кровать спружинила. Такая хотел вскочить, но Наоэ положил ладони ему на плечи и с силой придавил. На лице юноши отразился испуг.
– Что, страшно? – усмехнулся Наоэ. – Не можете принять меня, потому что мужчина? Так станьте женщиной – и все дела.
Такая толкнул его в грудь обеими руками – Наоэ перехватил руки за запястья, дёрнул вверх и пришпилил над его головой одной правой. Попытки вырваться к успеху не привели.
– Наоэ…
– Всё просто. Данной мне силой я переселю вас в женское тело, прямо сейчас. Чтобы и лицо, и фигура были в моём вкусе. Вы станете похотливой красавицей, лучшей женщиной на свете.
– Ты… Ты хоть сам понимаешь, что говоришь?
– Это решит проблему. Правильно? Так и вижу вас в постели. Длинные волосы в беспорядке, в непристойной позе, принимаете меня по рукоять. Подмахиваете. Стонете от наслаждения и мечетесь по подушке – ах, как бы я завёлся. Учитывая вашу склонность к мазохизму, я бы придумал какие-нибудь игры. Что-нибудь извращённое, о чём даже вспомнить потом стыдно.
– Это… – Такая запнулся, борясь с подступающими слезами. – Это действительно то, что у тебя на уме?!
Наоэ скривился и на секунду отвёл взгляд, словно задетый этими словами. Такая скомкал простыни под пальцами; в его распахнутых глазах плескалась ярость.
– А вы дайте мне разок, – едва заметно улыбнулся мужчина. – Сами всё поймёте.
Склонившись над ним, Наоэ потянулся губами к шее – Такая демонстративно отвернулся, и вскоре почувствовал влажное прикосновение языка. Наоэ лизнул за ухом, потом спустился по шее вниз – и обратно, словно прочерчивая дорожку. Изнутри волной поднималась дрожь – Такая заёрзал, пытаясь вывернуться, но Наоэ уже ловко придавил его, так, что даже пошевелиться было сложно.
– А…
Левая рука мужчины, скользнув вверх по ноге, легла на промежность и начала медленно поглаживать его через одежду. Такая резко откинул голову и стиснул зубы.
– Да что ж ты делаешь… зараза…
– Хватит возмущаться. Вам нравится.
– Убери… руку…
– Это приятнее, когда не своей рукой.
Вспыхнув от стыда, Такая снова начал яростно сопротивляться, но Наоэ спокойно продолжал. Его ласки становились всё более настойчивыми. Такая дёргался, проглатывая рвущиеся наружу стоны.
– Смотрите, вот вы и отвечаете мне. Этот малыш не притворяется, ему не терпится, чтобы кто-нибудь с ним поиграл.
– Хва…
– «Хватит»? Вы хотите сказать «ещё». Вы шли сюда, зная, что так будет. Вы этого хотели.
– А-а!.. – Ноги Такаи непроизвольно дёрнулись. Под ласками Наоэ его тело вопило от наслаждения – потому он и крутился из стороны в сторону. Пытаясь это наслаждение перетерпеть, он вцепился пальцами в руку, что сковывала его запястья.
– Ничего я… не хотел…
– А этот малыш между тем очень просится наружу…
– Чудовище…
Рука Наоэ внизу не переставала плавно и уверенно двигаться. Наконец бесцеремонные пальцы расстегнули ширинку и проскользнули внутрь. Дыхание мужчины стало жарче. Наклонившись к уху Такаи, который изо всех сил цеплялся за ускользающий рассудок, Наоэ хрипло пробормотал:
– Мне нравится ваш размер…
Словно пытался ещё сильнее разжечь в нём стыд.
– Хорошо ложится в руку, только… у вас правое яичко чуть меньше левого…
Такая зажмурился и впился зубами себе в губу, чуть не прокусив её насквозь. Сдерживаться он больше не мог, поэтому… Перед глазами Наоэ внезапно сверкнула вспышка.
Инстинктивно отпрянув, Наоэ вскинул руку к лицу, но полностью загородиться не успел: из ровного прямого разреза на его рукаве проступила кровь.
Такая быстро принял сидячее положение. Он задыхался, дрожал от злости, и в глазах его блестели слёзы. Существовал предел тому, что он готов был терпеть.
– Какой же ты мерзавец…
Сейчас он впервые Наоэ ненавидел. Настоящей и неподдельной ненавистью.
– Столько лапши мне на уши навешал… А я как дурак позволял такой грязной скотине собой помыкать!..
– Вы и есть дурак.
– Видеть тебя больше не хочу!
– А кто вас заставляет?
– Вали на все четыре стороны, извращенец! Останешься один на один со своей уехавшей крышей, сделаешь что-нибудь, за что в тюрьму сажают, и сдохнешь в подворотне!
Наоэ отвернулся, прикрыв глаза.
– Сначала он в чём-то своём варится, от чего-то страдает-рыдает, потом кричит люблю-хочу – неясно, с какого перепуга – а потом делает вот такую вот хрень! Понятно, почему Кагэторе эти выкрутасы надоели – кому угодно надоест!.. Нашёл слабое место и присосался со своим притворным сочувствием… Подставил плечо, приучил на него опираться – а потом ставит подножку… В жизни не видел такого подлеца!
Наоэ не смотрел на него и не шевелился. Такая стиснул кулаки. Его голос звенел от сдерживаемых слёз.
– А я, идиот, ещё переживал за него… Хотел его понять… Нет уж, дудки! Я не собираюсь быть твоей жертвой! Я больше ни в чём не желаю разбираться и ни от чего тебя не желаю спасать!
– …Вы в самом деле ничего не понимаете…
Такая вскинул голову: теперь Наоэ повернулся и смотрел на него спокойным взглядом.
– И то, что каждое ваше слово – словно острый клинок, восхваляющий вашу победу – вам невдомёк…
– Что?..
– «Понять»? Когда это вы пытались меня понять? Только берёте и скручиваете каждый раз, когда я хочу отдалиться… Показываете, кто здесь хозяин… Но у вас даже в мыслях нет что-либо давать взамен. Понять – да я не позволю вам себя понять. Я не хочу быть понятым таким высокомерным победителем.
– Победитель?.. Да о чём ты…
– Вам это нравится, да? Выворачивать людям душу наизнанку и наблюдать за унижением и отчаянием проигравших.
– Нет! При чём здесь победители, при чём здесь проигравшие?..
– А вы вспомните себя чуть раньше. Вам нужно, чтобы я всегда вам подчинялся. Вы считаете моё подчинение само собой разумеющимся. Это единственный род отношений, к которому мы смогли в итоге прийти.
– Я понятия не имею, о чём ты!..
В глазах Наоэ, до того бесстрастных, зажёгся упрямый огонёк.
– Вы напрашиваетесь на объяснения – ну что же, я объясню. Вы увидите, как это больно – проигрывать и восхищаться, и быть связанным по рукам и ногам, и даже не иметь мужества умереть, счастливо и в один день…
– Наоэ…
– Я сейчас вам всё объясню, – сказал Наоэ спокойно и сбросил с себя пиджак.
Правой рукой ослабив галстук, он начал расстёгивать пуговицы на рубашке, глядя на застывшего перед ним Такаю чуть ли не с жалостью. Такая не шевелился – неужели его настолько сковал испуг? Губы Наоэ сложились в усталую улыбку.
– Зря вы запечатали память... Необязательно было это делать…
Глядя на него снизу вверх, Такая медленно повёл головой из стороны в сторону. Наоэ повторил это движение, словно перечёркивая его.
– Но даже без памяти вы продолжаете торжествовать надо мной. Ну зачем, зачем вы появились именно сейчас?
– Наоэ…
– Не испытывайте мою преданность. – Он наклонился и поцеловал Такаю под ухом, а потом зарылся лицом в основание его шеи, вдыхая запах. С Наоэ медленно спадала маска. Уходила фальшь, уходила напускная жестокость – Такая затаил дыхание, наблюдая за этим превращением.
– Умоляю, скажите, – заговорил Наоэ ломающимся, вымученным шёпотом, – почему это должен был быть именно я?.. Ведь мог быть другой… Любой, кто угодно… Почему именно я?.. – Вопрошающий голос был полон мольбы. – Другой на моём месте не чувствовал бы такой боли, любя вас. Кто угодно другой мог быть вашим проигравшим, тёмным фоном для вашего сияния…
– Наоэ…
– Как же я вас ненавижу…
Такая широко распахнул глаза, а Наоэ зажмурился, пытаясь справиться с тем, что терзало его.
Он постоянно возвращался к одной и той же мысли: какое счастье было бы испытывать к этому человеку только любовь. Сильную, глубокую, пусть даже неразделённую – неважно. Если бы Наоэ только любил, и больше ничего – он был бы счастлив.
Но, повстречавшись с Кагэторой, он повстречался со страданием. Влечение было закономерным: Наоэ нашёл живое воплощение всего, чем сам хотел бы стать. Глядя на Кагэтору, он видел перед собой совершенство – что только подчёркивало в его собственных глазах его же собственные недостатки, на которые он предпочёл бы лишний раз не смотреть. И, как бы ни хотелось ему отвернуться от этой части своей души – он не мог отвернуться от Кагэторы, чья красота и блеск приковывали взгляд. Чем ярче сиял Кагэтора, тем более очевидным становилось для Наоэ его собственное ничтожество. Его самолюбие страдало, но отвернуться он не мог.
Постоянно видеть Кагэтору перед собой стало для Наоэ сродни самобичеванию. Но ему необходимо было его видеть – настолько Кагэтора был прекрасен.
«Амадей…»
Так Наоэ думал про них двоих: Кагэтора – Амадей, а он – Сальери, которому остаётся лишь пасть ниц перед победителем от Бога.
Кагэтора был из тех людей, что оставляют после себя легенды. Его легенда рождалась в сиянии, притягивая и поглощая всех, кто попадал в ореол – чтобы переварить их и вспыхнуть ещё ярче. Одни шли на заклание добровольно, даже с радостью. Другие – ничего не подозревая. Третьи – как Сальери – брыкаясь и пинаясь, совершая по пути глупые ошибки, чтобы наблюдатели могли посмеяться над посредственностью, увлечённой талантом, и осознать в который раз, насколько велик и ярок Амадей.
Тёмная звезда существует лишь для того, чтобы светлая в сравнении казалась ярче. Быть жертвой на её алтарь – вот предназначение тёмной звезды.
Если бы только он мог этим удовольствоваться, принести себя в жертву любимому Амадею и не испытывать унижения. Но такой человек как он был неспособен расстаться с желанием поместить себя в центр мироздания. Он не мог расстаться с гордостью, поэтому ему ничего не оставалось, кроме как возненавидеть. Он завидовал сиянию, чувствовал в нём для себя угрозу. Его унижали насмешки людей, ставших свидетелями его неблаговидных поступков – и во всём этом он тоже винил его, и ненавидел ещё жарче, лелея неосуществимую мечту в один прекрасный день восторжествовать. И в этом был его настоящий проигрыш.
Любви, граничащей с ненавистью, нет в природе. В сердце Наоэ независимо друг от друга жили настоящая ненависть и настоящая любовь – разные, но одинаково искренние чувства, направленные с одинаковой силой на одного человека. И два эти чувства – ураганные и полностью противоположные – рвали его на части, так что его плоть, и кровь, и каждая клетка тела вопили от боли. Это был неугасающий костёр, в котором он горел заживо.
«Я люблю тебя. Так же сильно, как ненавижу», – хотелось ему сказать. «Никто во всём белом свете не в состоянии испытывать к тебе более сильных чувств, чем полностью, безоговорочно тебе проигравший. Но даже крик не достигнет твоих ушей, а если и достигнет – ты никогда не поймёшь меня. Победитель и побеждённый никогда по-настоящему не встретятся друг с другом. Победитель не перестанет угрожать побеждённому, а тот – не перестанет ненавидеть. Боль мою ты не поймёшь, жалости мне от тебя не нужно – это мой последний оплот сопротивления. И вместе с тем необъяснимо хочется именно до тебя донести испытываемое мной.
Почему мне необходимо сопротивляться? Почему я не могу просто преклонить колени и отдать тебе всё? Я ведь так тебя люблю!
Хотя бы увидь меня – человека, которому ты причиняешь больше всего страданий. Хотя бы позволь мне заявить, что из всех людей на свете именно я, а не кто-то другой, больше всего мучаюсь тобой. Если я не могу сказать даже это – в чём, в чём ещё мне искать утешение?!»
– Как же я хочу освободиться… – с ресниц Наоэ упала слеза. – Никому не хочу вас отдавать… Хочу освободиться…
Наоэ опустил голову и замолчал. По его щекам катились слёзы.
«Ничего нельзя сделать» – смысл этих слов внезапно стал для Такаи ужасающе, кристально ясен. Он впервые всем сердцем понял, что Наоэ действительно никто не в состоянии помочь.
Это не та проблема, которую можно решить, просто хорошенько постаравшись, подумал Такая, с болезненным уколом осознав свою наивность. И Наоэ не лукавил, говоря, что ничего от него не ждёт: Такая, будучи объектом его чувств, был при этом совершенно не в состоянии ничего сделать для него, о чём Наоэ с самого начала знал.
Такая не понимал, что в нём настолько «совершенного» и «идеального», чтобы представлять какую бы то ни было угрозу для мужчины вроде Наоэ – но тут для Наоэ тоже не было никаких секретов. Он видел все бесчисленные недостатки и слабости Такаи, но в его глазах это почему-то превращалось в сияющий ореол.
На свете существовал человек – удивительный, прекрасный человек – который был не в состоянии отвести взгляд от его слабостей. Невероятно сильный, судьбоносный человек, чьё присутствие запрещало даже задуматься о такой вещи как «компромисс».
Живое воплощение качеств, которые ты хотел бы видеть в себе. Как же он прекрасен – он, не перестающий своим собственным слабостям противиться, не перестающий устремляться ввысь… И как угнетает эта красота того, кто труслив, кто хочет сдаться и опустить руки – угнетает и стыдит: мол, что твоя боль в сравнении с моей.
Невозможно не чувствовать себя проигравшим – полностью, безоговорочно проигравшим перед лицом такого человека.
Почему люди притягиваются друг к другу? Не потому, что у другого есть что-то, чего нет у тебя – у него есть всё то же самое. Вопрос в том, насколько у него этого больше. Поэтому мы притягиваемся. Поэтому мы проигрываем…
И уже не можем освободиться.
Если и родится однажды любовь, то только из жалости – так думал Наоэ, глядя на застывшего под ним единственного и неповторимого победителя.
– …Хочу одержать над вами верх…
Да, это всё, что ему нужно. Только это – и ничего больше.
Мужская рука скользнула под одежду, холодные пальцы коснулись соска – и Такая понял, что сейчас будет.
Перед лицом страдания, которое испытывал Наоэ, невозможно было лицемерить. Осознание того, насколько глупо и бесчувственно он себя вёл, вышибло из Такаи дух. Он ничего, ничего не мог для Наоэ сделать. Сколько он рассуждал о том, что не хочет быть заменой – сейчас он устыдился этих мыслей и слов. То, что Наоэ видел в нём, шло куда дальше, было намного глубже, намного ближе к его истинному облику, чем сам Такая мог когда-либо осознать – и намного более весомо.
И ему, оказывается, не мерещилось, что Наоэ его ненавидит. Наоэ никого не хотел так сильно, как его – и ничью помощь не отвергал с большим ожесточением. Именно с ним Наоэ больше всего жаждал близости. И вместе с тем, Такая понял, он был единственным человеком на свете, с которым Наоэ не мог ни сблизиться, ни соединиться.
– М-м…
Такая отвернулся, его плечи задрожали. Рука под одеждой задвигалась быстрее и напористей, лаская гибкое, упругое, ещё не вполне сформировавшееся тело с упрямой целеустремлённостью.
– Наоэ…
– Пропади оно всё пропадом… – выдохнул Наоэ с силой, словно пытаясь задуть маленький огонёк, всё ещё тлевший в глубине его бунтующей души. Нужно перестать сопротивляться – и станет легче. Им обоим станет легче, стоит только отбросить эту привязанность!..
Терпения расстёгивать пуговицы у Наоэ не оставалось, поэтому он просто рванул рубашку у Такаи на груди и покрыл обнажившуюся кожу бесчисленными поцелуями, каждый из которых был как проклятие. Такая безуспешно сопротивлялся. Наоэ продолжал стаскивать с него одежду. На отчаянные крики «Почему?!» ему нечего было ответить – он сам не знал, зачем делает всё это.
– Хочу избавиться… избавиться, наконец, от этих чувств!..
Слетевшие с губ Наоэ слова были пронизаны отчаянием. Под его похожими на удары ласками Такая чувствовал себя как щепка, попавшая в водоворот.
Попытки освободиться не приносили результата; не выдержав, Такая вскрикнул. Охвативший Наоэ порыв превращал его в животное. «Постой!..» – хотелось Такае взмолиться, но вместо слов получались беспорядочные стоны.
– Убью… Затрахаю до смерти!..
– Подожди… Наоэ!..
– Всё сломаю, разорву на части, чтобы всё, всё изменить!.. – отчаянно выкрикнул Наоэ, задирая Такае ноги вверх. – Разобью на мелкие осколки!
И тут Такая вздрогнул, выгнувшись дугой. Запах самца, исходящий от Наоэ, проникнув в глубины его души, взбудоражил спящую глубоко память и потянул наружу воспоминания.
– А…а-а…а-а-а…
Нахлынул, откуда ни возьмись, невыразимый страх. Навалившийся сверху мужчина, его крепкие мышцы, запах его тела, тяжёлые возбуждающие прикосновения, то, как надёжно он обездвиживал, руками и ногами – всё это взорвалось в мозгу Такаи, словно сигнальная ракета, и ужасные воспоминания подступили вплотную.
«Нет!.. Нет!..»
Пытаясь отмахнуться от них, Такая замотал головой из стороны в сторону, но волна из прошлого накатила, подавляя волю, и фрагменты начали всплывать один за другим.
Вцепившиеся в него узловатые пальцы… Жёсткий, царапающий кожу песок… Шум прибоя… Красная луна, застрявшая в сосновых ветвях…
Такая судорожно втянул в себя воздух.
Их тяжёлое дыхание – он хорошо его слышал. И рвущий душу на части стыд… унижение… отвращение…
Такая терял над собой контроль. Его разум не мог противостоять напору кошмарных воспоминаний. Чувствуя, что рассудок вот-вот ускользнёт от него, он пронзительно, что было силы закричал:
– Не-е-е-ет!!!
Наоэ от неожиданности отпрянул.
– Такая-сан…
Его взору предстал Такая, отворачивающийся и толкающий, толкающий его руками в грудь.
– Почему… сейчас…
– Такая-са…
– Чёрт, почему именно сейчас я должен вспоминать об этом!
Голос Такаи сорвался. Наоэ смотрел на него в немом изумлении.
Это ужасное событие случилось с Кагэторой в прошлом, послужив, помимо прочего, причиной его глубокого недоверия к людям. Когда-то он стал жертвой насилия со стороны группы мужчин – и вот память об этом, до сих пор каким-то чудом не потревоженная, внезапно вернулась к нему.
– Кагэтора-сама…
Его охватило чувство какого-то тупого непонимания. Почему он сидит здесь, в таком виде? Почему всё это происходит с ним?
Наоэ хотел погладить его по голове, потянулся к волосам, но Такая с силой оттолкнул протянутую руку.
– Мне не нужна твоя жалость!
Лицо Наоэ на секунду напряглось, а потом на нём появилось растерянно-сочувственное выражение – ему то ли было жалко Такаю, то ли он просто решил: всё, сдаюсь. Глядя в это лицо, Такая снова перестал понимать, что ему делать.
Затем Наоэ отвёл взгляд, поднялся с постели и, подобрав с пола пиджак, накинул себе на плечи.
– …Уходите, – сказал он наконец. – У меня всё-таки нет права… Вы не можете мне принадлежать.
– Наоэ, я…
– Я ужасный человек, вы не представляете… То, что я с вами сделаю, будет страшнее, чем ваши самые худшие опасения… Вы сломаетесь. Уходите.
Такая уставился в повёрнутую к нему спину в оцепенении. Что это – последняя крупица совести? Наоэ, не оборачиваясь, принялся застёгивать распахнутую на груди рубашку, и Такае казалось, что с каждой вставшей на место пуговицей обнажившееся ненадолго сердце снова залезает в панцирь.
Что, если оно не приоткроется больше никогда? Что, если, расставшись с ним сейчас, он больше уже не встретит настоящего Наоэ – эта душа, сбросив оковы одержимости, не вернётся к нему? Что, если Наоэ больше никогда на него не взглянет?
Такае вдруг сделалось очень не по себе. Почему – он не знал, но мысль о том, что Наоэ может от него отдалиться, была невыносима.
Хотелось удержать. Хотелось, чтобы Наоэ продолжал смотреть на него – как прежде. Или… нет. Мысль была глубже. Эгоистичнее.
«Пусть смотрит только на меня… На меня и ни на кого больше…»
Такая застыл, чувствуя, как по спине холодом растекается страх. Он словно бы заглянул одним глазком туда, куда смотреть было нельзя: в глубину собственной души, где гнездилось бездонное желание… И неизмеримая пропасть эта ужаснула его своей чернотой.
«Что же я…»
Потянулись одна за другой безмолвные секунды. Потом в комнате внезапно зазвонил телефон; Такая вздрогнул всем телом, а Наоэ спокойно подошёл и снял трубку.
Ну вот, теперь можно сравнить со сценой из ОВА и полностью оценить масштаб ущерба

@темы: перевод, основной цикл
да, в ОВА решили это максимально удачно - иначе, в том формате, они бы не выкарабкались из всех дополнительных подробностей
Отрывок просто прекрасен. Жесток и прекрасен. В нем просто сама суть НаоКаге
мозгоёотношений.Я рискую показаться нубом, потому что приквелов не читал и вообще как-то давно отошел от дел. Но вот н лет спустя мне стало любопытно. А Кагетора вообще хоть когда-то играл с Наоэ в те "эмоциональные качели" в которых тот его обвиняет?
Что-то обещал, намекал, флиртовал, подманивал к себе, а потом отвергал? Не в интерпретаци Наоэ, а сам уверенно, осознанно, ЗНАЯ, что Наоэ по нему с ума сходит.
И я тут говорю не про бытовую телепатию в духе "Кагетора предполагал/догадывался", а чтобы прямым текстом?
Или этот весь бардак только в воображении Наоэ происходил?
У меня всё-таки нет права… Вы не можете мне принадлежать.
Как Такая его терпит то. . Внезапно напал, обвинил, поубивался об ничего не понимающего человека и в итоге слился.
Вообще это "хочу/не хочу, хочу, но вы такой ужасный ах дайте мне об вас поубиваться".
С таким надо бы сразу "давай до свиданья". Детский сад штаны на лямках.
Жалко, что Такая сам мелкий и не понимает, что адекватные агрессоры так себя не ведут.
То, что я с вами сделаю, будет страшнее, чем ваши самые худшие опасения… Вы сломаетесь.
И что же он такое трашное сделат? Неужели выебет наконец-то?!
Это конечно очень-очень страшно, дааа. Наверное у Наоэ не член, а не знаю.. железный лом в штанах... или тентакли! Страшные и ужасные.
Хотя, может Наоэ честен самокритичен и уверен, что секс будет плохой. Извините.
А Кагетора вообще хоть когда-то играл с Наоэ в те "эмоциональные качели" в которых тот его обвиняет?Что-то обещал, намекал, флиртовал, подманивал к себе, а потом отвергал? Не в интерпретаци Наоэ, а сам уверенно, осознанно, ЗНАЯ, что Наоэ по нему с ума сходит.
Я бы сказала, что да, играл - но это всё было не на романтическую тему, и ни разу не на эротическую. То есть, Кагетора не флиртует, не намекает, и не обещает. То, что он делает, это сначала заставляет Наоэ почувствовать себя полным ничтожеством (через слова, сознательно и специально), а потом поворачивается мягким пузиком, показывает, какой он нежный и ранимый, как ему нужна забота и ласка, и - да, ведёт себя так, как будто Наоэ очень дорог ему. Вот в этой второй части велик элемент неосознанного, но качели налицо.
Правда, сложно судить без конкретных примеров.
Потому что это может быть ситуация:
"Наоэ в личном разговоре, получил по ушам за дело от Кагеторы-начальника, но Кагетора его все-равно любит/уважает/хочет видеть рядом в своей команде и по ушам ему надавал, чтобы Наоэ лучше стал и больше не лажал."
Так и:
"Кагетора ни за что на ровном месте, на глазах у всех всех намеренно унизил Наоэ, а потом упал лапками кверху типа я няшечка".
Прикол в том, что глазами Наоэ первое может выглядеть как второе. Так что все сложно )
Или этот весь бардак только в воображении Наоэ происходил?
вот знаешь, сколько я последние годы в Мираж не врезаюсь, опровержений того, что Наоэ там убивается с кем-то реальным, а не со своим воображением как-то не встречала.
более того, относительно основного цикла у меня сложилось впечатление, что Кагетора (Такая) постепенно начинает вести себя соответственно тем претензиям, которые Наоэ предъявляет, только чтобы соответствовать его ожиданиям, потому что типа только таким его будут любить и только таким он будет нужен, и не важно что сам Кагетора давным давно не прочь послать всю эту вассальную пургу и сформировать с ним нормальные рабочие и дружеские отношения.
ужасная история, грр
Хотя, может Наоэ честен самокритичен и уверен, что секс будет плохой.
"Инквизитор, можно вас на минутку?"©
Что-то среднее между двумя этими ситуациями
Конкретные примеры - ну, это надо читать. Это такие тонкие моменты, разбросанные по тексту.
Люди, ну вас, наверное, никакие примеры не переубедят
Хотя, одно неоспоримое доказательство: Кагетора время от времени начинает сам с собой, наедине рассуждать, как ему нравится унижать Наоэ, и как это необходимо для его собственного душевного равновесия. И я не считаю, что эту мысль Наоэ ему внушил. Наоэ не настолько крут
То есть, конкретно давит на больные места, прекрасно понимая, что места больные.
А с какой целью он на них давит?
Могут быть разные очень варианты:
- "хочу чтобы ты наконец-то начал работать над собой и эти больные места прикрыл";
- "хочу сделать тебе больно потому что ты меня достал" (месть);
- "хочу сделать тебе больно просто потому что могу" (садизм).
Кагетора время от времени начинает сам с собой, наедине рассуждать, как ему нравится унижать Наоэ, и как это необходимо для его собственного душевного равновесия
Это в приквелах или в основном цикле?
Я верю, что Кагетора, как недуализированный виктим может творить всякое, в том числе играть на нервах, в том числе отталкивать Наоэ такими вот выпадами в силу своей травмы.
Просто адевкатный агрессор бы его или остановил и четко выставил бы границы в общении, или ушел бы уже с концами, если все и правда настолько плохо насколько это описывает Наоэ.
А Наоэ или вспыхивает, внезапно или так же внезапно прогибается и Кагетора продолжает на него давить, чтобы почувствовать уже где же личностный стержень под этим всем?
Это деталь из виктимо-агрессорских отношений. Могу попробовать чуть подробней объяснить, если интересно.
Проблема в том, что я матчасть уже не так хорошо знаю, но посвежевшим взглядом в 30 оно конечно иначе воспринимается все чем в 20
сам Кагетора давным давно не прочь послать всю эту вассальную пургу и сформировать с ним нормальные рабочие и дружеские отношения.
А, вот с "вассальной пургой" тут все сложно. Это особенность менталитета. Будь он готов послать - давно послал бы, но "аристократизм" у них обоих в одном месте играет. И память прошлых жизней. Они же, если ближе посмотреть, только внешне хорошо социализированы и адекваты историческому периоду. В головах то у них все то же дремучее средневековье местами. У них одно и то же сотни и сотни лет. Лица меняются, а внутренне очень и очень мало.
Сошлись то они во многом благодаря тому, что Такая не Кагетора и он прожил свои 17+ лет другим человеком, с другими мозгами.
Не будь "вассальной пурги" и воспоминаний им бы гораздо проще жилось обоим. )
у меня сложилось впечатление, что Кагетора (Такая) постепенно начинает вести себя соответственно тем претензиям, которые Наоэ предъявляет, только чтобы соответствовать его ожиданиям
Тут я не могу ничего конкретно сказать потому что не знаю как себе вел Кагетора в приквелах потому и спрашиваю вас читавших
Сколько в его поведении от "Кагеторы", сколько в "подигрывании", а сколько от себя.
Но, конечно, юноша, который отчаянно хотел "отцовскую фигуру", которому очень нужны были любовь, забота и внимание будет из кожи вон лезть, чтобы хоть как-то хоть вот так криво их получить. То есть это вполне может быть. Вопрос в том чего и где больше.
Окей, попытаемся разобраться
А с какой целью он на них давит?
Могут быть разные очень варианты:
- "хочу чтобы ты наконец-то начал работать над собой и эти больные места прикрыл";
О нет. Это слишком рационально для Кагеторы
- "хочу сделать тебе больно потому что ты меня достал" (месть);
Это было в начале. С этого, собственно, и начались их отношения в Кайко. Кагетора реально ненавидел Наоэ, реально хотел отомстить, но оказался в ситуации, когда не мог этого сделать никак иначе, кроме как психологически. Потом он увидел, что это в самом деле работает, просто таки на ура. И это стало излюбленным приёмом на все случаи жизни. Даже когда ненависть прошла, он продолжал им пользоваться, уже по другому поводу.
- "хочу сделать тебе больно просто потому что могу" (садизм).
Нет, не садизм, но ему нужна определённая реакция. Ну, вот же, словами самого Кагеторы:
Что же представлял собой его голод в действительности? Почему ему так нужен был этот человек?
Когда Наоэ не было рядом, он начинал во всём сомневаться, начинал задыхаться, если не слышал от кого-нибудь, что прав. Доказательство правильности – его мыслей, его жизни… Наоэ, протестующий против проигрыша, пытающийся взять реванш, воплощал это доказательство в себе.
Он был живым свидетельством того, что Кагэтора что-то значит. Только слова, или только поступки ни о чём не говорили; Кагэтора верил неподдельному, неприкрытому унижению Наоэ. Оно было нужно ему, чтобы верить в себя.
И это должен был быть Наоэ, ничьё другое унижение не было достаточным.
«Выходит, я могу самоутверждаться только за чужой счёт?..»
Почему зависимость дошла до такой степени?
Если это не зависимость – то что?
«Я не поверю, что прав, пока мне кто-то об этом не скажет?..»
Он ни капли не верил в себя. Он был безнадёжным трусом, которого слишком легко заставить сомневаться. Если ему так нужно одобрение других, то что он вообще из себя представляет?
Это том 15, глава 6.
В Императрице Такая прямым текстом говорит о том, что ему надо было унижать Наоэ, иначе фиг добьешься поклонения.
И почему-то Наоэ при этом воспринимают кем-то из разряда "он меня спровоцировал, нефиг было
ходить в миниюбкебыть таким офигенным", а Такаякоторый, вместо того, чтобы оставить "больного" с его фантазиями, три дня бежит, чтобы сказать о том, как плевать хотел на эту одержимость,- няшечка?))В оригинальном тексте помню обилие кружочков и крестиков
В Императрице Такая прямым текстом говорит о том, что ему надо было унижать Наоэ, иначе фиг добьешься поклонения.
И почему-то Наоэ при этом воспринимается кем-то из разряда "он меня спровоцировал, нефиг было ходить в миниюбке быть таким офигенным", а Такая который, вместо того, чтобы оставить "больного" с его фантазиями, три дня бежит, чтобы сказать о том, как плевать хотел на эту одержимость, - няшечка?))
Но позвольте, кого из-них первым клинить то начало? Разве Такаю? В основном цикле кашу изначально заварил Наоэ. Нет, чтобы наконец-то выстроить какие-то новые отношения, которые не будут трагически сказываться на психике обоих. Так нет, подавай нам именно модель господин/слуга, а то бедный Наоэчка жизненные ориентиры растеряет. Такая уже плясал именно от этой модели, которую в этот раз ему навязали. А все почему? Не хотел снова остаться один, привык и начал нуждаться в Наоэ. Причем, в силу своего "веселого" детства и потертой памяти, эта нужда проявилась гораздо острее, чем в другие разы.
В оригинальном тексте помню обилие кружочков и крестиков
Крестики я безжалостно выкинула и заменила догадкой
но в русском варианте"подмахиваете" превзошло их все
Ну, а что.
淫乱な体位で、腰を揺らしながらよがり声をあげてもだえ狂う
Тут моя совесть абсолютно чиста
а Такая который, вместо того, чтобы оставить "больного" с его фантазиями, три дня бежит, чтобы сказать о том, как плевать хотел на эту одержимость, - няшечка?))
Вот, плюс много
Вот и все новые отношения.
Проблема не только в Наоэ, и началась она не в основном цикле.
На тот момент, когда память к нему таки вернется, у них уже будут новые отношения. С фига ли Такая/Кагатора будет все внезапно ломать? И у Кагеторы не всегда была потребность топтаться по Наоэ, вспомним Сёву, в которой он стал гораздо зрелее в этом плане. Ведь все его топтание, от неуверенности в себе.
Brokkoly, Katinka, в своих мыслях о Кагеторе пляшу вот от чего. В моей картине мира у любого психологического состояния предсказуемо есть причина. =) Нуждаться в унижении другого человека для самоутверждения ( или тем более, для функционирования вообще) - это как-то далековато от границ нормы. В силу того, что нужно ему не унижение всех подряд, а именно Наоэ и только его - дает мне основания полагать, что причина заставившая сформироваться именно такую модель поведения и должна быть в Наоэ.
Что мне не понятно, так это то, что ж такого выдающегося Наоэ натворил в приквелах, чтобы вызвать у Кагеторы такую в себе потребность =) что Кагетора в нем углядел? Почему сам Наоэ в себе это никак не увидит?))
Ну а про почему Кагетора - няшечка, а Наоэ -" мужчина в первую очередь" - если тут еще остались незнакомые с моей точкой зрения х))) - у меня все очень просто : мне кристально очевидна любовь Кагеторы к Наоэ, но с другой стороны я не вижу ничего кроме болезненной нелюбви Наоэ к самому себе, которая настолько тотальна что застилает ему весь мир, и в таких условиях ни о какой любви к другому человеку вообще и к Кагеторе в частности, речи (согласно моей картине мира) быть не может. Все его глубоко выстраданные красивенькие слова о любви и ненависти кажутся пустыми, потому что весь этот конфликт комплекса неполноценности и огромных амбиций - это у него не к Кагеторе, это у него к самому себе, и пока он сам с собой не разберется, на месте можно топтаться хоть 5 лет, хоть 400.
Еще тут надо бы добавить, что при том что для меня Кагетора априори прощен в каждом своем слове и действии, я все-таки понимаю, что с ним тоже все глубоко не правильно.
Не будет у них новых отношений - будет иллюзия, сон, который продлится ровно до того момента, пока к Кагеторе не вернётся самоосознание. Как только самоосознание возвращается, Кагеторе начинает казаться, что его обманули добротой и нежностью (плюнули в душу, ага
И у Кагеторы не всегда была потребность топтаться по Наоэ
Я вам как-нибудь переведу что-нибудь из Кайко, для демонстрации. И в Сёве она у него тоже есть - просто там, до Минако, он более вменяемый ещё, и маскируется хорошо.
Ведь все его топтание, от неуверенности в себе.
В том то и дело, что неуверенность, как у него - вселенских масштабов - не лечится отношениями в период амнезии. Всё хорошее и приятное, что могло бы быть между Такаей и Наоэ в этот период, для Кагеторы - шелуха. От неуверенности его это не только не вылечит - сделает ситуацию намного хуже. Ему в самом деле покажется, что им воспользовались в период слабости, ну, как наркотик подсунули на вечеринке. Всё было классно и прекрасно, но к реальности не имеет отношения.
Вот Наоэ ему говорит, что зря он запечатал память - и я согласна. Он подложил себе этим большую свинью. Но, конечно, я понимаю, что там пипец был в конце Сёвы. Иначе, видимо, было вообще никак.
Vergo,
Ыыы, бэтл-бэтл!
Да какой бэтл, говорим нормально. Можно же иногда нормально поговорить
мне кристально очевидна любовь Кагеторы к Наоэ, но с другой стороны я не вижу ничего кроме болезненной нелюбви Наоэ к самому себе, которая настолько тотальна что застилает ему весь мир, и в таких условиях ни о какой любви к другому человеку вообще и к Кагеторе в частности, речи (согласно моей картине мира) быть не может.
Кстати. Исходя из этой логики: человек, который не любит себя, не способен на любовь к другому. Так Кагетора себя просто ненавидит, всеми фибрами своей души. Убил бы, если б можно было
В силу того, что нужно ему не унижение всех подряд, а именно Наоэ и только его - дает мне основания полагать, что причина заставившая сформироваться именно такую модель поведения и должна быть в Наоэ. Что мне не понятно, так это то, что ж такого выдающегося Наоэ натворил в приквелах, чтобы вызвать у Кагеторы такую в себе потребность =)
Ну как что - по-моему, это очевидно. Дело не в том, что Наоэ натворил, а в том, как он реагирует. Его же полностью размазывает, в хлам. От каких-то ерундовых реплик, невинных и естественных для Кагеторы действий, от одного его вида, в конце концов. То есть, Кагетора самим своим существованием оказывает на Наоэ ошеломляющий эффект. Это и является для Кагеторы - который, как я уже сказала, ненавидит себя до глубины души - если и не основанием для того, чтобы себя полюбить, то хотя бы укольчиком обезболивающего, достаточным, чтобы поменьше ненавидеть.
Лишила меня слов эта женщина!
Спасибо тебе, Katinka, что перевела.
И да, на работе лучше не читать!
Пожалуйста
Katinka,
Я сейчас сама на такой "волне восторга", что хоть бросай все, что делаю на работе, и беги переводить!
Что у меня либо дыра в логике, либо двойные стандарты, обе идеи мне не нравятся, поэтому, сейчас буду переформулировать.
Нет настроения прилюдно углубляться во все перипетии того, что есть любовь для меня, поэтому отбросии этот термин и оставим вот что:
Кагеторе физически и психически необходим Наоэ рядом, т.к. иначе у него летит в бездну вся его суть. По меньшей мере это именно то, что мы наблюдаем на момент основной серии.
Наоэ же отлично живется без Кагеторы, освобождаясь от присутствия Кагеторы рядом у него открывается целый новый мир желаний и возможностей. И это делает мне больно и нечестно.=) этот дисбаланс, неравномерность и невзаимность отношений в конкретно этом аспекте это изначальная точка от которой мне очень обидно за Кагетору, и часто противно от Наоэ.
Я очень надеюсь, что в 20+ томах это дело постепенно выравнивается и они приходят к чему-то новому.
Далее.
Я не вижу в Кагеторе человека, который сознательно и целенаправленно все свое существование посвящяет тому, чтобы сделать Наоэ больно. Что я вижу так это то, как он целиком посвящает себя миссии, забив на себя и все земное изначально. Он делает то, что должен, то, что никто другой не сделает и даже тогда когда он уничтожен и раздавлен всмятку он завязывает себя в узел, творит совершенное непотребство с собственным мировосприятием, но встает и снова всех спасает. Он спрашивает с самого себя намного больше, чем с любого другого в своем коллективе, и требовния возрастают в зависимости от степени его доверия к человеку.
Наоэ очень остро реагирует на слова, на прямолинейную, гиперболезированную резкость Кагеторы, которую тот пользует в тот момент, когда ему нужно привести окружающих в чувство и заставить механизм снова работать и делать дело. Но что кроме слов ("словами можно и защититься"© =) ) Кагетора делает с Наоэ такого унизительного? Вот этих примеров я очень жду.=) просто учитывая, что сквозь века он все еще остается его second in command, а не рядовым служащим где-то вдали от мира....
Так что горячо за показательные моменты из Кайко
Brokkoly,
И почему-то Наоэ при этом воспринимают кем-то из разряда "он меня спровоцировал, нефиг было ходить в миниюбке быть таким офигенным", а Такая который, вместо того, чтобы оставить "больного" с его фантазиями, три дня бежит, чтобы сказать о том, как плевать хотел на эту одержимость, - няшечка?))
Мне кажется порочной идея, что кто-то из них более няшечка, кто-то лучше, а кто-то хуже. Они оба два глубоко нездоровых человека. Будь один из них чуть более здоров и психологически крепок, все было бы иначе.
Но есть то, что есть и, я, собственно, пытаюсь это проанализировать и разобрать.
Katinka,
Какие новые отношения, ну в самом деле?Не будет у них новых отношений - будет иллюзия, сон, который продлится ровно до того момента, пока к Кагеторе не вернётся самоосознание.
Вот тут я не согласен.
Такая - не Кагетора. Он, сколько? 17 лет им не был, если я правильно помню.
Он рос и формировался в других условиях. У него другие идеи, другие детские травмы. и что ни говори, а именно личность Такаи очень сильно влияла на то, что происходило в основном цикле. То, что он переродился без памяти, фактически как реинкарнация, а в результате реинкарнации уже другой человек получается. Похожий, но совершенно другой.
Игнорировать Такаю - совершать ту же ошибку, которую совершил Наоэ. Он воспринимал его как Кагетору, и, кстати, именно этим от части настроил Такаю против себя.
Мы не узнаем что бы у них было, если бы Наоэ попробовал более мягкий подход.
Vergo,
Кагеторе физически и психически необходим Наоэ рядом, т.к. иначе у него летит в бездну вся его суть. По меньшей мере это именно то, что мы наблюдаем на момент основной серии.
*шепотом*
Но это же не любовь это зависимооость!
именно!