Joushiki tte, nandeshou ne...
Осторожно, на работе лучше не читать
– Похоже, договор подписан, – сказал Наоэ, первым прерывая молчание. – Я ожидал чего-нибудь более зверского с их стороны, но они решили заключить обычную сделку. И повода вмешаться нет, когда всё так законно, что придраться не к чему. Не зря говорят, что деньги правят миром… Видимо, у Иккосю есть какая-то солидная, общественно приемлемая финансовая база. Завтра здесь же, в отеле, товар должны обменять на наличные.
Такая продолжал сверлить его сердитым взглядом. Наоэ улыбнулся, достал из кармана сигарету и сунул в рот.
– Ну, что вы на меня так смотрите? Чем недовольны?
Щёлкнув зажигалкой, Наоэ собрался затянуться, но Такая, вскинувшись, выхватил сигарету у него изо рта. Наоэ никогда не курил в его присутствии…
Наоэ наградил Такаю долгим прохладным взглядом.
– Какого чёрта ты здесь делаешь?
– А вы что здесь делаете?
– Я задал вопрос. Отвечай.
Наоэ лишь коротко улыбнулся.
– Почему ты позволил Райрэну уйти? На блюдечке ему мандалу преподносишь… Ты же знаешь, что она из себя представляет – как так можно?
– У нас нет права препятствовать законной сделке.
– И что теперь – просто стоять и смотреть?! Ты забыл, что ты человек Уэсуги?
– «Человек Уэсуги»… – повторил Наоэ язвительно. – Какое полезное звание. Даже в резюме не напишешь. Мы рискуем жизнью, изгоняя призраков, и не получаем за это ни гроша. Четыреста лет заниматься благотворительностью… Таких святош как мы с вами – ещё поискать…
– Наоэ! – сказал Такая обвиняюще, и тот рассмеялся.
– Почему вы злитесь? Недовольны моей самодеятельностью? Или… – в улыбке Наоэ появилась издёвка, – …вам не нравится видеть, как я служу другому?
Щёки Такаи вспыхнули – Наоэ попал в точку. Он только сейчас впервые понял, как называется чувство, клубившееся в его душе: ревность.
«Нет!..»
Он попытался одёрнуть себя, перечеркнуть эту мысль – «Чтобы я?! Его?!» – но слово подходило точно. Когда тебе не нравится, что кто-то проявляет интерес не к тебе, а к другому – это называют ревностью.
«В детском саду ты, что ли, идиот?!»
Такая разозлился на себя, а потом – на Наоэ, для которого, кажется, его чувства не были секретом. Но признаться в них не позволяла гордость.
– Не уходи от темы, я спрашиваю не об этом. – Такая попытался спрятать унижение под напускным спокойствием. – Я спрашиваю, как ты оказался вместе с владельцем мандалы. Случайно? Или ты догадывался, что Райрэн войдёт с ним в контакт?
Наоэ на вопрос не ответил. Улыбнулся, глядя исподлобья.
– Притворяетесь… У вас всё на лице написано. Вы дуетесь, потому что ваш пёс помахал кому-то хвостом. Ребячество, право слово…
Такая напрягся. Посмотрев на него холодно, Наоэ решил подлить масла в огонь.
– Он хороший человек, этот президент. Знает, что означает быть вышестоящим – тем, кому доверяют, на кого полагаются, – и обладает для этого всеми качествами. Так и хочется поставить его кое-кому в пример.
– По-твоему, на меня нельзя положиться?
– Можно лишь посочувствовать тем, кто вынужден следовать за слабым лидером…
Не выдержав, Такая схватил Наоэ за грудки и дёрнул на себя.
– Хочешь что-то сказать? Говори прямо! Для тебя он лучший лидер, чем я?
– Вы курили.
От неожиданности Такая ослабил хватку, и Наоэ, перехватив его руку, притянул его ближе.
– Детям курить нельзя. И пить им тоже не положено – когда вы запомните?
– Больно!.. Пусти!
– Не дёргайтесь.
С этими словами Наоэ обхватил его другой рукой за пояс и прижал к себе. Для Наоэ, который был крупнее, удерживать юношу силой не составляло труда – тот вырывался, как мог, но безрезультатно.
Такая скрежетнул зубами.
– Смотрите, насколько вы беспомощны. Справиться со мной не можете, а всё задираете нос – только потому, что я слушаюсь вас беспрекословно. Кем вы себя считаете, в самом деле?
– Ты сам сказал, что не против… если я сяду на шею…
– Но вы же не женщина, верно? Хотя… – Наоэ усмехнулся, – во всём свете не сыскать более заносчивой королевы…
Как непослушного ребёнка Наоэ прижал брыкающегося Такаю к груди. Юноша яростно сверкнул глазами – Наоэ упёрся в этот острый дикий взгляд с расстояния в несколько сантиметров.
– «Глаз тигра»…
Их лица были так близко, что одни зрачки отражались в других.
– Этот жестокий блеск ставит простых смертных на колени… Говорят, у некоторых людей злой глаз – вот у вас злее всех.
– Да пошёл ты…
– Я заткну ваш надменный рот.
Наоэ потянулся губами к его губам – Такая отпрянул, отвернулся, насколько мог. В отместку Наоэ укусил его за мочку уха.
– Что ты себе… позволяешь…
– Я вас хочу.
– …Совсем сдурел?
– Хватит разыгрывать невинность, вы же ради этого меня здесь и ждали. У меня давно не было женщины – всё работа да работа, нет времени на секс… Мне очень, очень надо…
Вызывающие слова, сказанные в самое ухо, скорее разозлили Такаю, нежели смутили – потому что эти нарочитые непристойности на самом деле не были вызовом. Наоэ просто хотел сделать ему больно. Такая упёрся в широкую мужскую грудь изо всех сил, но Наоэ стоял, как скала.
– Я тебе… этого… не прощу…
Ухо обожгло горячим дыханием, и по позвоночнику пробежала дрожь. Чтобы выстоять под ураганом ощущений, Такае пришлось вцепиться в человека, которого он только что отталкивал.
– Я и тело и душу положил на алтарь служения вам. Господа своих слуг обычно награждают. Может, вы хоть что-нибудь мне дадите? Ну в конце-то концов?
– Денег ты от меня не дождёшься.
– Денег мне от вас и не нужно.
– Ты не дождёшься вообще ничего!
– Ничего и не нужно, – шепнул Наоэ. – Я ничего от вас не жду…
Внезапно сильная рука сжала подбородок Такаи, и он почувствовал губы Наоэ на своих губах. Инстинктивно замахнувшись, он отвесил Наоэ пощёчину.
– Ах ты… шавка подзаборная!..
Отчаянным рывком Такая наконец освободился и, задыхаясь, закричал:
– Хватит мне здесь беситься! Не знаю, что за вожжа тебе под хвост попала, что ты с прошлого раза всё не можешь успокоиться, но ты слишком много о себе возомнил! С ним по-доброму – а он… Я не собираюсь участвовать в этом фарсе с тобой в роли злодея! Мне некогда играть в эти дурацкие игры!
– «Дурацкие игры»?.. – Наоэ вскинул голову. – Вы думаете, я играю какую-то роль?
– Если не игра, то что это?! Вот это вот… всё…
Наоэ посмотрел Такае прямо в глаза, полные злости и стыда, а потом ровным, бесцветным голосом сказал:
– Давайте я вам покажу, как оно всё на самом деле. Серьёзно.
Такая вздрогнул. Наоэ вцепился в его плечо и с силой потащил за собой.
– Что ты делаешь… Наоэ!..
Тот направился ко входу в отель, не оборачиваясь и продолжая тянуть Такаю за руку. Когда они оказались в лифте, Наоэ не раздумывая нажал кнопку шестого этажа, где находился его номер. Он действовал с грубым напором, которого Такая прежде в нём не видел – в этом было что-то глубоко неправильное, и юноша нервно сглотнул.
Открыв дверь, Наоэ толкнул его вперёд с такой силой, что он пролетел на середину комнаты и приземлился на колени.
– Ты…
– Вы хотели от меня серьёзности? – Не оборачиваясь, Наоэ нащупал рукой и повернул защёлку, повесил цепочку, и шагнул к нему. – Сейчас увидите всю серьёзность намерений взрослого человека…
Такая рванулся к двери. Наоэ легко поймал его, вытряхнул из куртки и швырнул на стоявшую рядом кровать. Кровать спружинила. Такая хотел вскочить, но Наоэ положил ладони ему на плечи и с силой придавил. На лице юноши отразился испуг.
– Что, страшно? – усмехнулся Наоэ. – Не можете принять меня, потому что мужчина? Так станьте женщиной – и все дела.
Такая толкнул его в грудь обеими руками – Наоэ перехватил руки за запястья, дёрнул вверх и пришпилил над его головой одной правой. Попытки вырваться к успеху не привели.
– Наоэ…
– Всё просто. Данной мне силой я переселю вас в женское тело, прямо сейчас. Чтобы и лицо, и фигура были в моём вкусе. Вы станете похотливой красавицей, лучшей женщиной на свете.
– Ты… Ты хоть сам понимаешь, что говоришь?
– Это решит проблему. Правильно? Так и вижу вас в постели. Длинные волосы в беспорядке, в непристойной позе, принимаете меня по рукоять. Подмахиваете. Стонете от наслаждения и мечетесь по подушке – ах, как бы я завёлся. Учитывая вашу склонность к мазохизму, я бы придумал какие-нибудь игры. Что-нибудь извращённое, о чём даже вспомнить потом стыдно.
– Это… – Такая запнулся, борясь с подступающими слезами. – Это действительно то, что у тебя на уме?!
Наоэ скривился и на секунду отвёл взгляд, словно задетый этими словами. Такая скомкал простыни под пальцами; в его распахнутых глазах плескалась ярость.
– А вы дайте мне разок, – едва заметно улыбнулся мужчина. – Сами всё поймёте.
Склонившись над ним, Наоэ потянулся губами к шее – Такая демонстративно отвернулся, и вскоре почувствовал влажное прикосновение языка. Наоэ лизнул за ухом, потом спустился по шее вниз – и обратно, словно прочерчивая дорожку. Изнутри волной поднималась дрожь – Такая заёрзал, пытаясь вывернуться, но Наоэ уже ловко придавил его, так, что даже пошевелиться было сложно.
– А…
Левая рука мужчины, скользнув вверх по ноге, легла на промежность и начала медленно поглаживать его через одежду. Такая резко откинул голову и стиснул зубы.
– Да что ж ты делаешь… зараза…
– Хватит возмущаться. Вам нравится.
– Убери… руку…
– Это приятнее, когда не своей рукой.
Вспыхнув от стыда, Такая снова начал яростно сопротивляться, но Наоэ спокойно продолжал. Его ласки становились всё более настойчивыми. Такая дёргался, проглатывая рвущиеся наружу стоны.
– Смотрите, вот вы и отвечаете мне. Этот малыш не притворяется, ему не терпится, чтобы кто-нибудь с ним поиграл.
– Хва…
– «Хватит»? Вы хотите сказать «ещё». Вы шли сюда, зная, что так будет. Вы этого хотели.
– А-а!.. – Ноги Такаи непроизвольно дёрнулись. Под ласками Наоэ его тело вопило от наслаждения – потому он и крутился из стороны в сторону. Пытаясь это наслаждение перетерпеть, он вцепился пальцами в руку, что сковывала его запястья.
– Ничего я… не хотел…
– А этот малыш между тем очень просится наружу…
– Чудовище…
Рука Наоэ внизу не переставала плавно и уверенно двигаться. Наконец бесцеремонные пальцы расстегнули ширинку и проскользнули внутрь. Дыхание мужчины стало жарче. Наклонившись к уху Такаи, который изо всех сил цеплялся за ускользающий рассудок, Наоэ хрипло пробормотал:
– Мне нравится ваш размер…
Словно пытался ещё сильнее разжечь в нём стыд.
– Хорошо ложится в руку, только… у вас правое яичко чуть меньше левого…
Такая зажмурился и впился зубами себе в губу, чуть не прокусив её насквозь. Сдерживаться он больше не мог, поэтому… Перед глазами Наоэ внезапно сверкнула вспышка.
Инстинктивно отпрянув, Наоэ вскинул руку к лицу, но полностью загородиться не успел: из ровного прямого разреза на его рукаве проступила кровь.
Такая быстро принял сидячее положение. Он задыхался, дрожал от злости, и в глазах его блестели слёзы. Существовал предел тому, что он готов был терпеть.
– Какой же ты мерзавец…
Сейчас он впервые Наоэ ненавидел. Настоящей и неподдельной ненавистью.
– Столько лапши мне на уши навешал… А я как дурак позволял такой грязной скотине собой помыкать!..
– Вы и есть дурак.
– Видеть тебя больше не хочу!
– А кто вас заставляет?
– Вали на все четыре стороны, извращенец! Останешься один на один со своей уехавшей крышей, сделаешь что-нибудь, за что в тюрьму сажают, и сдохнешь в подворотне!
Наоэ отвернулся, прикрыв глаза.
– Сначала он в чём-то своём варится, от чего-то страдает-рыдает, потом кричит люблю-хочу – неясно, с какого перепуга – а потом делает вот такую вот хрень! Понятно, почему Кагэторе эти выкрутасы надоели – кому угодно надоест!.. Нашёл слабое место и присосался со своим притворным сочувствием… Подставил плечо, приучил на него опираться – а потом ставит подножку… В жизни не видел такого подлеца!
Наоэ не смотрел на него и не шевелился. Такая стиснул кулаки. Его голос звенел от сдерживаемых слёз.
– А я, идиот, ещё переживал за него… Хотел его понять… Нет уж, дудки! Я не собираюсь быть твоей жертвой! Я больше ни в чём не желаю разбираться и ни от чего тебя не желаю спасать!
– …Вы в самом деле ничего не понимаете…
Такая вскинул голову: теперь Наоэ повернулся и смотрел на него спокойным взглядом.
– И то, что каждое ваше слово – словно острый клинок, восхваляющий вашу победу – вам невдомёк…
– Что?..
– «Понять»? Когда это вы пытались меня понять? Только берёте и скручиваете каждый раз, когда я хочу отдалиться… Показываете, кто здесь хозяин… Но у вас даже в мыслях нет что-либо давать взамен. Понять – да я не позволю вам себя понять. Я не хочу быть понятым таким высокомерным победителем.
– Победитель?.. Да о чём ты…
– Вам это нравится, да? Выворачивать людям душу наизнанку и наблюдать за унижением и отчаянием проигравших.
– Нет! При чём здесь победители, при чём здесь проигравшие?..
– А вы вспомните себя чуть раньше. Вам нужно, чтобы я всегда вам подчинялся. Вы считаете моё подчинение само собой разумеющимся. Это единственный род отношений, к которому мы смогли в итоге прийти.
– Я понятия не имею, о чём ты!..
В глазах Наоэ, до того бесстрастных, зажёгся упрямый огонёк.
– Вы напрашиваетесь на объяснения – ну что же, я объясню. Вы увидите, как это больно – проигрывать и восхищаться, и быть связанным по рукам и ногам, и даже не иметь мужества умереть, счастливо и в один день…
– Наоэ…
– Я сейчас вам всё объясню, – сказал Наоэ спокойно и сбросил с себя пиджак.
Правой рукой ослабив галстук, он начал расстёгивать пуговицы на рубашке, глядя на застывшего перед ним Такаю чуть ли не с жалостью. Такая не шевелился – неужели его настолько сковал испуг? Губы Наоэ сложились в усталую улыбку.
– Зря вы запечатали память... Необязательно было это делать…
Глядя на него снизу вверх, Такая медленно повёл головой из стороны в сторону. Наоэ повторил это движение, словно перечёркивая его.
– Но даже без памяти вы продолжаете торжествовать надо мной. Ну зачем, зачем вы появились именно сейчас?
– Наоэ…
– Не испытывайте мою преданность. – Он наклонился и поцеловал Такаю под ухом, а потом зарылся лицом в основание его шеи, вдыхая запах. С Наоэ медленно спадала маска. Уходила фальшь, уходила напускная жестокость – Такая затаил дыхание, наблюдая за этим превращением.
– Умоляю, скажите, – заговорил Наоэ ломающимся, вымученным шёпотом, – почему это должен был быть именно я?.. Ведь мог быть другой… Любой, кто угодно… Почему именно я?.. – Вопрошающий голос был полон мольбы. – Другой на моём месте не чувствовал бы такой боли, любя вас. Кто угодно другой мог быть вашим проигравшим, тёмным фоном для вашего сияния…
– Наоэ…
– Как же я вас ненавижу…
Такая широко распахнул глаза, а Наоэ зажмурился, пытаясь справиться с тем, что терзало его.
Он постоянно возвращался к одной и той же мысли: какое счастье было бы испытывать к этому человеку только любовь. Сильную, глубокую, пусть даже неразделённую – неважно. Если бы Наоэ только любил, и больше ничего – он был бы счастлив.
Но, повстречавшись с Кагэторой, он повстречался со страданием. Влечение было закономерным: Наоэ нашёл живое воплощение всего, чем сам хотел бы стать. Глядя на Кагэтору, он видел перед собой совершенство – что только подчёркивало в его собственных глазах его же собственные недостатки, на которые он предпочёл бы лишний раз не смотреть. И, как бы ни хотелось ему отвернуться от этой части своей души – он не мог отвернуться от Кагэторы, чья красота и блеск приковывали взгляд. Чем ярче сиял Кагэтора, тем более очевидным становилось для Наоэ его собственное ничтожество. Его самолюбие страдало, но отвернуться он не мог.
Постоянно видеть Кагэтору перед собой стало для Наоэ сродни самобичеванию. Но ему необходимо было его видеть – настолько Кагэтора был прекрасен.
«Амадей…»
Так Наоэ думал про них двоих: Кагэтора – Амадей, а он – Сальери, которому остаётся лишь пасть ниц перед победителем от Бога.
Кагэтора был из тех людей, что оставляют после себя легенды. Его легенда рождалась в сиянии, притягивая и поглощая всех, кто попадал в ореол – чтобы переварить их и вспыхнуть ещё ярче. Одни шли на заклание добровольно, даже с радостью. Другие – ничего не подозревая. Третьи – как Сальери – брыкаясь и пинаясь, совершая по пути глупые ошибки, чтобы наблюдатели могли посмеяться над посредственностью, увлечённой талантом, и осознать в который раз, насколько велик и ярок Амадей.
Тёмная звезда существует лишь для того, чтобы светлая в сравнении казалась ярче. Быть жертвой на её алтарь – вот предназначение тёмной звезды.
Если бы только он мог этим удовольствоваться, принести себя в жертву любимому Амадею и не испытывать унижения. Но такой человек как он был неспособен расстаться с желанием поместить себя в центр мироздания. Он не мог расстаться с гордостью, поэтому ему ничего не оставалось, кроме как возненавидеть. Он завидовал сиянию, чувствовал в нём для себя угрозу. Его унижали насмешки людей, ставших свидетелями его неблаговидных поступков – и во всём этом он тоже винил его, и ненавидел ещё жарче, лелея неосуществимую мечту в один прекрасный день восторжествовать. И в этом был его настоящий проигрыш.
Любви, граничащей с ненавистью, нет в природе. В сердце Наоэ независимо друг от друга жили настоящая ненависть и настоящая любовь – разные, но одинаково искренние чувства, направленные с одинаковой силой на одного человека. И два эти чувства – ураганные и полностью противоположные – рвали его на части, так что его плоть, и кровь, и каждая клетка тела вопили от боли. Это был неугасающий костёр, в котором он горел заживо.
«Я люблю тебя. Так же сильно, как ненавижу», – хотелось ему сказать. «Никто во всём белом свете не в состоянии испытывать к тебе более сильных чувств, чем полностью, безоговорочно тебе проигравший. Но даже крик не достигнет твоих ушей, а если и достигнет – ты никогда не поймёшь меня. Победитель и побеждённый никогда по-настоящему не встретятся друг с другом. Победитель не перестанет угрожать побеждённому, а тот – не перестанет ненавидеть. Боль мою ты не поймёшь, жалости мне от тебя не нужно – это мой последний оплот сопротивления. И вместе с тем необъяснимо хочется именно до тебя донести испытываемое мной.
Почему мне необходимо сопротивляться? Почему я не могу просто преклонить колени и отдать тебе всё? Я ведь так тебя люблю!
Хотя бы увидь меня – человека, которому ты причиняешь больше всего страданий. Хотя бы позволь мне заявить, что из всех людей на свете именно я, а не кто-то другой, больше всего мучаюсь тобой. Если я не могу сказать даже это – в чём, в чём ещё мне искать утешение?!»
– Как же я хочу освободиться… – с ресниц Наоэ упала слеза. – Никому не хочу вас отдавать… Хочу освободиться…
Наоэ опустил голову и замолчал. По его щекам катились слёзы.
«Ничего нельзя сделать» – смысл этих слов внезапно стал для Такаи ужасающе, кристально ясен. Он впервые всем сердцем понял, что Наоэ действительно никто не в состоянии помочь.
Это не та проблема, которую можно решить, просто хорошенько постаравшись, подумал Такая, с болезненным уколом осознав свою наивность. И Наоэ не лукавил, говоря, что ничего от него не ждёт: Такая, будучи объектом его чувств, был при этом совершенно не в состоянии ничего сделать для него, о чём Наоэ с самого начала знал.
Такая не понимал, что в нём настолько «совершенного» и «идеального», чтобы представлять какую бы то ни было угрозу для мужчины вроде Наоэ – но тут для Наоэ тоже не было никаких секретов. Он видел все бесчисленные недостатки и слабости Такаи, но в его глазах это почему-то превращалось в сияющий ореол.
На свете существовал человек – удивительный, прекрасный человек – который был не в состоянии отвести взгляд от его слабостей. Невероятно сильный, судьбоносный человек, чьё присутствие запрещало даже задуматься о такой вещи как «компромисс».
Живое воплощение качеств, которые ты хотел бы видеть в себе. Как же он прекрасен – он, не перестающий своим собственным слабостям противиться, не перестающий устремляться ввысь… И как угнетает эта красота того, кто труслив, кто хочет сдаться и опустить руки – угнетает и стыдит: мол, что твоя боль в сравнении с моей.
Невозможно не чувствовать себя проигравшим – полностью, безоговорочно проигравшим перед лицом такого человека.
Почему люди притягиваются друг к другу? Не потому, что у другого есть что-то, чего нет у тебя – у него есть всё то же самое. Вопрос в том, насколько у него этого больше. Поэтому мы притягиваемся. Поэтому мы проигрываем…
И уже не можем освободиться.
Если и родится однажды любовь, то только из жалости – так думал Наоэ, глядя на застывшего под ним единственного и неповторимого победителя.
– …Хочу одержать над вами верх…
Да, это всё, что ему нужно. Только это – и ничего больше.
Мужская рука скользнула под одежду, холодные пальцы коснулись соска – и Такая понял, что сейчас будет.
Перед лицом страдания, которое испытывал Наоэ, невозможно было лицемерить. Осознание того, насколько глупо и бесчувственно он себя вёл, вышибло из Такаи дух. Он ничего, ничего не мог для Наоэ сделать. Сколько он рассуждал о том, что не хочет быть заменой – сейчас он устыдился этих мыслей и слов. То, что Наоэ видел в нём, шло куда дальше, было намного глубже, намного ближе к его истинному облику, чем сам Такая мог когда-либо осознать – и намного более весомо.
И ему, оказывается, не мерещилось, что Наоэ его ненавидит. Наоэ никого не хотел так сильно, как его – и ничью помощь не отвергал с большим ожесточением. Именно с ним Наоэ больше всего жаждал близости. И вместе с тем, Такая понял, он был единственным человеком на свете, с которым Наоэ не мог ни сблизиться, ни соединиться.
– М-м…
Такая отвернулся, его плечи задрожали. Рука под одеждой задвигалась быстрее и напористей, лаская гибкое, упругое, ещё не вполне сформировавшееся тело с упрямой целеустремлённостью.
– Наоэ…
– Пропади оно всё пропадом… – выдохнул Наоэ с силой, словно пытаясь задуть маленький огонёк, всё ещё тлевший в глубине его бунтующей души. Нужно перестать сопротивляться – и станет легче. Им обоим станет легче, стоит только отбросить эту привязанность!..
Терпения расстёгивать пуговицы у Наоэ не оставалось, поэтому он просто рванул рубашку у Такаи на груди и покрыл обнажившуюся кожу бесчисленными поцелуями, каждый из которых был как проклятие. Такая безуспешно сопротивлялся. Наоэ продолжал стаскивать с него одежду. На отчаянные крики «Почему?!» ему нечего было ответить – он сам не знал, зачем делает всё это.
– Хочу избавиться… избавиться, наконец, от этих чувств!..
Слетевшие с губ Наоэ слова были пронизаны отчаянием. Под его похожими на удары ласками Такая чувствовал себя как щепка, попавшая в водоворот.
Попытки освободиться не приносили результата; не выдержав, Такая вскрикнул. Охвативший Наоэ порыв превращал его в животное. «Постой!..» – хотелось Такае взмолиться, но вместо слов получались беспорядочные стоны.
– Убью… Затрахаю до смерти!..
– Подожди… Наоэ!..
– Всё сломаю, разорву на части, чтобы всё, всё изменить!.. – отчаянно выкрикнул Наоэ, задирая Такае ноги вверх. – Разобью на мелкие осколки!
И тут Такая вздрогнул, выгнувшись дугой. Запах самца, исходящий от Наоэ, проникнув в глубины его души, взбудоражил спящую глубоко память и потянул наружу воспоминания.
– А…а-а…а-а-а…
Нахлынул, откуда ни возьмись, невыразимый страх. Навалившийся сверху мужчина, его крепкие мышцы, запах его тела, тяжёлые возбуждающие прикосновения, то, как надёжно он обездвиживал, руками и ногами – всё это взорвалось в мозгу Такаи, словно сигнальная ракета, и ужасные воспоминания подступили вплотную.
«Нет!.. Нет!..»
Пытаясь отмахнуться от них, Такая замотал головой из стороны в сторону, но волна из прошлого накатила, подавляя волю, и фрагменты начали всплывать один за другим.
Вцепившиеся в него узловатые пальцы… Жёсткий, царапающий кожу песок… Шум прибоя… Красная луна, застрявшая в сосновых ветвях…
Такая судорожно втянул в себя воздух.
Их тяжёлое дыхание – он хорошо его слышал. И рвущий душу на части стыд… унижение… отвращение…
Такая терял над собой контроль. Его разум не мог противостоять напору кошмарных воспоминаний. Чувствуя, что рассудок вот-вот ускользнёт от него, он пронзительно, что было силы закричал:
– Не-е-е-ет!!!
Наоэ от неожиданности отпрянул.
– Такая-сан…
Его взору предстал Такая, отворачивающийся и толкающий, толкающий его руками в грудь.
– Почему… сейчас…
– Такая-са…
– Чёрт, почему именно сейчас я должен вспоминать об этом!
Голос Такаи сорвался. Наоэ смотрел на него в немом изумлении.
Это ужасное событие случилось с Кагэторой в прошлом, послужив, помимо прочего, причиной его глубокого недоверия к людям. Когда-то он стал жертвой насилия со стороны группы мужчин – и вот память об этом, до сих пор каким-то чудом не потревоженная, внезапно вернулась к нему.
– Кагэтора-сама…
Его охватило чувство какого-то тупого непонимания. Почему он сидит здесь, в таком виде? Почему всё это происходит с ним?
Наоэ хотел погладить его по голове, потянулся к волосам, но Такая с силой оттолкнул протянутую руку.
– Мне не нужна твоя жалость!
Лицо Наоэ на секунду напряглось, а потом на нём появилось растерянно-сочувственное выражение – ему то ли было жалко Такаю, то ли он просто решил: всё, сдаюсь. Глядя в это лицо, Такая снова перестал понимать, что ему делать.
Затем Наоэ отвёл взгляд, поднялся с постели и, подобрав с пола пиджак, накинул себе на плечи.
– …Уходите, – сказал он наконец. – У меня всё-таки нет права… Вы не можете мне принадлежать.
– Наоэ, я…
– Я ужасный человек, вы не представляете… То, что я с вами сделаю, будет страшнее, чем ваши самые худшие опасения… Вы сломаетесь. Уходите.
Такая уставился в повёрнутую к нему спину в оцепенении. Что это – последняя крупица совести? Наоэ, не оборачиваясь, принялся застёгивать распахнутую на груди рубашку, и Такае казалось, что с каждой вставшей на место пуговицей обнажившееся ненадолго сердце снова залезает в панцирь.
Что, если оно не приоткроется больше никогда? Что, если, расставшись с ним сейчас, он больше уже не встретит настоящего Наоэ – эта душа, сбросив оковы одержимости, не вернётся к нему? Что, если Наоэ больше никогда на него не взглянет?
Такае вдруг сделалось очень не по себе. Почему – он не знал, но мысль о том, что Наоэ может от него отдалиться, была невыносима.
Хотелось удержать. Хотелось, чтобы Наоэ продолжал смотреть на него – как прежде. Или… нет. Мысль была глубже. Эгоистичнее.
«Пусть смотрит только на меня… На меня и ни на кого больше…»
Такая застыл, чувствуя, как по спине холодом растекается страх. Он словно бы заглянул одним глазком туда, куда смотреть было нельзя: в глубину собственной души, где гнездилось бездонное желание… И неизмеримая пропасть эта ужаснула его своей чернотой.
«Что же я…»
Потянулись одна за другой безмолвные секунды. Потом в комнате внезапно зазвонил телефон; Такая вздрогнул всем телом, а Наоэ спокойно подошёл и снял трубку.
Ну вот, теперь можно сравнить со сценой из ОВА и полностью оценить масштаб ущерба
Хотя я по-прежнему считаю, что сцена в ОВА сделана наилучшим образом из возможных.
– Похоже, договор подписан, – сказал Наоэ, первым прерывая молчание. – Я ожидал чего-нибудь более зверского с их стороны, но они решили заключить обычную сделку. И повода вмешаться нет, когда всё так законно, что придраться не к чему. Не зря говорят, что деньги правят миром… Видимо, у Иккосю есть какая-то солидная, общественно приемлемая финансовая база. Завтра здесь же, в отеле, товар должны обменять на наличные.
Такая продолжал сверлить его сердитым взглядом. Наоэ улыбнулся, достал из кармана сигарету и сунул в рот.
– Ну, что вы на меня так смотрите? Чем недовольны?
Щёлкнув зажигалкой, Наоэ собрался затянуться, но Такая, вскинувшись, выхватил сигарету у него изо рта. Наоэ никогда не курил в его присутствии…
Наоэ наградил Такаю долгим прохладным взглядом.
– Какого чёрта ты здесь делаешь?
– А вы что здесь делаете?
– Я задал вопрос. Отвечай.
Наоэ лишь коротко улыбнулся.
– Почему ты позволил Райрэну уйти? На блюдечке ему мандалу преподносишь… Ты же знаешь, что она из себя представляет – как так можно?
– У нас нет права препятствовать законной сделке.
– И что теперь – просто стоять и смотреть?! Ты забыл, что ты человек Уэсуги?
– «Человек Уэсуги»… – повторил Наоэ язвительно. – Какое полезное звание. Даже в резюме не напишешь. Мы рискуем жизнью, изгоняя призраков, и не получаем за это ни гроша. Четыреста лет заниматься благотворительностью… Таких святош как мы с вами – ещё поискать…
– Наоэ! – сказал Такая обвиняюще, и тот рассмеялся.
– Почему вы злитесь? Недовольны моей самодеятельностью? Или… – в улыбке Наоэ появилась издёвка, – …вам не нравится видеть, как я служу другому?
Щёки Такаи вспыхнули – Наоэ попал в точку. Он только сейчас впервые понял, как называется чувство, клубившееся в его душе: ревность.
«Нет!..»
Он попытался одёрнуть себя, перечеркнуть эту мысль – «Чтобы я?! Его?!» – но слово подходило точно. Когда тебе не нравится, что кто-то проявляет интерес не к тебе, а к другому – это называют ревностью.
«В детском саду ты, что ли, идиот?!»
Такая разозлился на себя, а потом – на Наоэ, для которого, кажется, его чувства не были секретом. Но признаться в них не позволяла гордость.
– Не уходи от темы, я спрашиваю не об этом. – Такая попытался спрятать унижение под напускным спокойствием. – Я спрашиваю, как ты оказался вместе с владельцем мандалы. Случайно? Или ты догадывался, что Райрэн войдёт с ним в контакт?
Наоэ на вопрос не ответил. Улыбнулся, глядя исподлобья.
– Притворяетесь… У вас всё на лице написано. Вы дуетесь, потому что ваш пёс помахал кому-то хвостом. Ребячество, право слово…
Такая напрягся. Посмотрев на него холодно, Наоэ решил подлить масла в огонь.
– Он хороший человек, этот президент. Знает, что означает быть вышестоящим – тем, кому доверяют, на кого полагаются, – и обладает для этого всеми качествами. Так и хочется поставить его кое-кому в пример.
– По-твоему, на меня нельзя положиться?
– Можно лишь посочувствовать тем, кто вынужден следовать за слабым лидером…
Не выдержав, Такая схватил Наоэ за грудки и дёрнул на себя.
– Хочешь что-то сказать? Говори прямо! Для тебя он лучший лидер, чем я?
– Вы курили.
От неожиданности Такая ослабил хватку, и Наоэ, перехватив его руку, притянул его ближе.
– Детям курить нельзя. И пить им тоже не положено – когда вы запомните?
– Больно!.. Пусти!
– Не дёргайтесь.
С этими словами Наоэ обхватил его другой рукой за пояс и прижал к себе. Для Наоэ, который был крупнее, удерживать юношу силой не составляло труда – тот вырывался, как мог, но безрезультатно.
Такая скрежетнул зубами.
– Смотрите, насколько вы беспомощны. Справиться со мной не можете, а всё задираете нос – только потому, что я слушаюсь вас беспрекословно. Кем вы себя считаете, в самом деле?
– Ты сам сказал, что не против… если я сяду на шею…
– Но вы же не женщина, верно? Хотя… – Наоэ усмехнулся, – во всём свете не сыскать более заносчивой королевы…
Как непослушного ребёнка Наоэ прижал брыкающегося Такаю к груди. Юноша яростно сверкнул глазами – Наоэ упёрся в этот острый дикий взгляд с расстояния в несколько сантиметров.
– «Глаз тигра»…
Их лица были так близко, что одни зрачки отражались в других.
– Этот жестокий блеск ставит простых смертных на колени… Говорят, у некоторых людей злой глаз – вот у вас злее всех.
– Да пошёл ты…
– Я заткну ваш надменный рот.
Наоэ потянулся губами к его губам – Такая отпрянул, отвернулся, насколько мог. В отместку Наоэ укусил его за мочку уха.
– Что ты себе… позволяешь…
– Я вас хочу.
– …Совсем сдурел?
– Хватит разыгрывать невинность, вы же ради этого меня здесь и ждали. У меня давно не было женщины – всё работа да работа, нет времени на секс… Мне очень, очень надо…
Вызывающие слова, сказанные в самое ухо, скорее разозлили Такаю, нежели смутили – потому что эти нарочитые непристойности на самом деле не были вызовом. Наоэ просто хотел сделать ему больно. Такая упёрся в широкую мужскую грудь изо всех сил, но Наоэ стоял, как скала.
– Я тебе… этого… не прощу…
Ухо обожгло горячим дыханием, и по позвоночнику пробежала дрожь. Чтобы выстоять под ураганом ощущений, Такае пришлось вцепиться в человека, которого он только что отталкивал.
– Я и тело и душу положил на алтарь служения вам. Господа своих слуг обычно награждают. Может, вы хоть что-нибудь мне дадите? Ну в конце-то концов?
– Денег ты от меня не дождёшься.
– Денег мне от вас и не нужно.
– Ты не дождёшься вообще ничего!
– Ничего и не нужно, – шепнул Наоэ. – Я ничего от вас не жду…
Внезапно сильная рука сжала подбородок Такаи, и он почувствовал губы Наоэ на своих губах. Инстинктивно замахнувшись, он отвесил Наоэ пощёчину.
– Ах ты… шавка подзаборная!..
Отчаянным рывком Такая наконец освободился и, задыхаясь, закричал:
– Хватит мне здесь беситься! Не знаю, что за вожжа тебе под хвост попала, что ты с прошлого раза всё не можешь успокоиться, но ты слишком много о себе возомнил! С ним по-доброму – а он… Я не собираюсь участвовать в этом фарсе с тобой в роли злодея! Мне некогда играть в эти дурацкие игры!
– «Дурацкие игры»?.. – Наоэ вскинул голову. – Вы думаете, я играю какую-то роль?
– Если не игра, то что это?! Вот это вот… всё…
Наоэ посмотрел Такае прямо в глаза, полные злости и стыда, а потом ровным, бесцветным голосом сказал:
– Давайте я вам покажу, как оно всё на самом деле. Серьёзно.
Такая вздрогнул. Наоэ вцепился в его плечо и с силой потащил за собой.
– Что ты делаешь… Наоэ!..
Тот направился ко входу в отель, не оборачиваясь и продолжая тянуть Такаю за руку. Когда они оказались в лифте, Наоэ не раздумывая нажал кнопку шестого этажа, где находился его номер. Он действовал с грубым напором, которого Такая прежде в нём не видел – в этом было что-то глубоко неправильное, и юноша нервно сглотнул.
Открыв дверь, Наоэ толкнул его вперёд с такой силой, что он пролетел на середину комнаты и приземлился на колени.
– Ты…
– Вы хотели от меня серьёзности? – Не оборачиваясь, Наоэ нащупал рукой и повернул защёлку, повесил цепочку, и шагнул к нему. – Сейчас увидите всю серьёзность намерений взрослого человека…
Такая рванулся к двери. Наоэ легко поймал его, вытряхнул из куртки и швырнул на стоявшую рядом кровать. Кровать спружинила. Такая хотел вскочить, но Наоэ положил ладони ему на плечи и с силой придавил. На лице юноши отразился испуг.
– Что, страшно? – усмехнулся Наоэ. – Не можете принять меня, потому что мужчина? Так станьте женщиной – и все дела.
Такая толкнул его в грудь обеими руками – Наоэ перехватил руки за запястья, дёрнул вверх и пришпилил над его головой одной правой. Попытки вырваться к успеху не привели.
– Наоэ…
– Всё просто. Данной мне силой я переселю вас в женское тело, прямо сейчас. Чтобы и лицо, и фигура были в моём вкусе. Вы станете похотливой красавицей, лучшей женщиной на свете.
– Ты… Ты хоть сам понимаешь, что говоришь?
– Это решит проблему. Правильно? Так и вижу вас в постели. Длинные волосы в беспорядке, в непристойной позе, принимаете меня по рукоять. Подмахиваете. Стонете от наслаждения и мечетесь по подушке – ах, как бы я завёлся. Учитывая вашу склонность к мазохизму, я бы придумал какие-нибудь игры. Что-нибудь извращённое, о чём даже вспомнить потом стыдно.
– Это… – Такая запнулся, борясь с подступающими слезами. – Это действительно то, что у тебя на уме?!
Наоэ скривился и на секунду отвёл взгляд, словно задетый этими словами. Такая скомкал простыни под пальцами; в его распахнутых глазах плескалась ярость.
– А вы дайте мне разок, – едва заметно улыбнулся мужчина. – Сами всё поймёте.
Склонившись над ним, Наоэ потянулся губами к шее – Такая демонстративно отвернулся, и вскоре почувствовал влажное прикосновение языка. Наоэ лизнул за ухом, потом спустился по шее вниз – и обратно, словно прочерчивая дорожку. Изнутри волной поднималась дрожь – Такая заёрзал, пытаясь вывернуться, но Наоэ уже ловко придавил его, так, что даже пошевелиться было сложно.
– А…
Левая рука мужчины, скользнув вверх по ноге, легла на промежность и начала медленно поглаживать его через одежду. Такая резко откинул голову и стиснул зубы.
– Да что ж ты делаешь… зараза…
– Хватит возмущаться. Вам нравится.
– Убери… руку…
– Это приятнее, когда не своей рукой.
Вспыхнув от стыда, Такая снова начал яростно сопротивляться, но Наоэ спокойно продолжал. Его ласки становились всё более настойчивыми. Такая дёргался, проглатывая рвущиеся наружу стоны.
– Смотрите, вот вы и отвечаете мне. Этот малыш не притворяется, ему не терпится, чтобы кто-нибудь с ним поиграл.
– Хва…
– «Хватит»? Вы хотите сказать «ещё». Вы шли сюда, зная, что так будет. Вы этого хотели.
– А-а!.. – Ноги Такаи непроизвольно дёрнулись. Под ласками Наоэ его тело вопило от наслаждения – потому он и крутился из стороны в сторону. Пытаясь это наслаждение перетерпеть, он вцепился пальцами в руку, что сковывала его запястья.
– Ничего я… не хотел…
– А этот малыш между тем очень просится наружу…
– Чудовище…
Рука Наоэ внизу не переставала плавно и уверенно двигаться. Наконец бесцеремонные пальцы расстегнули ширинку и проскользнули внутрь. Дыхание мужчины стало жарче. Наклонившись к уху Такаи, который изо всех сил цеплялся за ускользающий рассудок, Наоэ хрипло пробормотал:
– Мне нравится ваш размер…
Словно пытался ещё сильнее разжечь в нём стыд.
– Хорошо ложится в руку, только… у вас правое яичко чуть меньше левого…
Такая зажмурился и впился зубами себе в губу, чуть не прокусив её насквозь. Сдерживаться он больше не мог, поэтому… Перед глазами Наоэ внезапно сверкнула вспышка.
Инстинктивно отпрянув, Наоэ вскинул руку к лицу, но полностью загородиться не успел: из ровного прямого разреза на его рукаве проступила кровь.
Такая быстро принял сидячее положение. Он задыхался, дрожал от злости, и в глазах его блестели слёзы. Существовал предел тому, что он готов был терпеть.
– Какой же ты мерзавец…
Сейчас он впервые Наоэ ненавидел. Настоящей и неподдельной ненавистью.
– Столько лапши мне на уши навешал… А я как дурак позволял такой грязной скотине собой помыкать!..
– Вы и есть дурак.
– Видеть тебя больше не хочу!
– А кто вас заставляет?
– Вали на все четыре стороны, извращенец! Останешься один на один со своей уехавшей крышей, сделаешь что-нибудь, за что в тюрьму сажают, и сдохнешь в подворотне!
Наоэ отвернулся, прикрыв глаза.
– Сначала он в чём-то своём варится, от чего-то страдает-рыдает, потом кричит люблю-хочу – неясно, с какого перепуга – а потом делает вот такую вот хрень! Понятно, почему Кагэторе эти выкрутасы надоели – кому угодно надоест!.. Нашёл слабое место и присосался со своим притворным сочувствием… Подставил плечо, приучил на него опираться – а потом ставит подножку… В жизни не видел такого подлеца!
Наоэ не смотрел на него и не шевелился. Такая стиснул кулаки. Его голос звенел от сдерживаемых слёз.
– А я, идиот, ещё переживал за него… Хотел его понять… Нет уж, дудки! Я не собираюсь быть твоей жертвой! Я больше ни в чём не желаю разбираться и ни от чего тебя не желаю спасать!
– …Вы в самом деле ничего не понимаете…
Такая вскинул голову: теперь Наоэ повернулся и смотрел на него спокойным взглядом.
– И то, что каждое ваше слово – словно острый клинок, восхваляющий вашу победу – вам невдомёк…
– Что?..
– «Понять»? Когда это вы пытались меня понять? Только берёте и скручиваете каждый раз, когда я хочу отдалиться… Показываете, кто здесь хозяин… Но у вас даже в мыслях нет что-либо давать взамен. Понять – да я не позволю вам себя понять. Я не хочу быть понятым таким высокомерным победителем.
– Победитель?.. Да о чём ты…
– Вам это нравится, да? Выворачивать людям душу наизнанку и наблюдать за унижением и отчаянием проигравших.
– Нет! При чём здесь победители, при чём здесь проигравшие?..
– А вы вспомните себя чуть раньше. Вам нужно, чтобы я всегда вам подчинялся. Вы считаете моё подчинение само собой разумеющимся. Это единственный род отношений, к которому мы смогли в итоге прийти.
– Я понятия не имею, о чём ты!..
В глазах Наоэ, до того бесстрастных, зажёгся упрямый огонёк.
– Вы напрашиваетесь на объяснения – ну что же, я объясню. Вы увидите, как это больно – проигрывать и восхищаться, и быть связанным по рукам и ногам, и даже не иметь мужества умереть, счастливо и в один день…
– Наоэ…
– Я сейчас вам всё объясню, – сказал Наоэ спокойно и сбросил с себя пиджак.
Правой рукой ослабив галстук, он начал расстёгивать пуговицы на рубашке, глядя на застывшего перед ним Такаю чуть ли не с жалостью. Такая не шевелился – неужели его настолько сковал испуг? Губы Наоэ сложились в усталую улыбку.
– Зря вы запечатали память... Необязательно было это делать…
Глядя на него снизу вверх, Такая медленно повёл головой из стороны в сторону. Наоэ повторил это движение, словно перечёркивая его.
– Но даже без памяти вы продолжаете торжествовать надо мной. Ну зачем, зачем вы появились именно сейчас?
– Наоэ…
– Не испытывайте мою преданность. – Он наклонился и поцеловал Такаю под ухом, а потом зарылся лицом в основание его шеи, вдыхая запах. С Наоэ медленно спадала маска. Уходила фальшь, уходила напускная жестокость – Такая затаил дыхание, наблюдая за этим превращением.
– Умоляю, скажите, – заговорил Наоэ ломающимся, вымученным шёпотом, – почему это должен был быть именно я?.. Ведь мог быть другой… Любой, кто угодно… Почему именно я?.. – Вопрошающий голос был полон мольбы. – Другой на моём месте не чувствовал бы такой боли, любя вас. Кто угодно другой мог быть вашим проигравшим, тёмным фоном для вашего сияния…
– Наоэ…
– Как же я вас ненавижу…
Такая широко распахнул глаза, а Наоэ зажмурился, пытаясь справиться с тем, что терзало его.
Он постоянно возвращался к одной и той же мысли: какое счастье было бы испытывать к этому человеку только любовь. Сильную, глубокую, пусть даже неразделённую – неважно. Если бы Наоэ только любил, и больше ничего – он был бы счастлив.
Но, повстречавшись с Кагэторой, он повстречался со страданием. Влечение было закономерным: Наоэ нашёл живое воплощение всего, чем сам хотел бы стать. Глядя на Кагэтору, он видел перед собой совершенство – что только подчёркивало в его собственных глазах его же собственные недостатки, на которые он предпочёл бы лишний раз не смотреть. И, как бы ни хотелось ему отвернуться от этой части своей души – он не мог отвернуться от Кагэторы, чья красота и блеск приковывали взгляд. Чем ярче сиял Кагэтора, тем более очевидным становилось для Наоэ его собственное ничтожество. Его самолюбие страдало, но отвернуться он не мог.
Постоянно видеть Кагэтору перед собой стало для Наоэ сродни самобичеванию. Но ему необходимо было его видеть – настолько Кагэтора был прекрасен.
«Амадей…»
Так Наоэ думал про них двоих: Кагэтора – Амадей, а он – Сальери, которому остаётся лишь пасть ниц перед победителем от Бога.
Кагэтора был из тех людей, что оставляют после себя легенды. Его легенда рождалась в сиянии, притягивая и поглощая всех, кто попадал в ореол – чтобы переварить их и вспыхнуть ещё ярче. Одни шли на заклание добровольно, даже с радостью. Другие – ничего не подозревая. Третьи – как Сальери – брыкаясь и пинаясь, совершая по пути глупые ошибки, чтобы наблюдатели могли посмеяться над посредственностью, увлечённой талантом, и осознать в который раз, насколько велик и ярок Амадей.
Тёмная звезда существует лишь для того, чтобы светлая в сравнении казалась ярче. Быть жертвой на её алтарь – вот предназначение тёмной звезды.
Если бы только он мог этим удовольствоваться, принести себя в жертву любимому Амадею и не испытывать унижения. Но такой человек как он был неспособен расстаться с желанием поместить себя в центр мироздания. Он не мог расстаться с гордостью, поэтому ему ничего не оставалось, кроме как возненавидеть. Он завидовал сиянию, чувствовал в нём для себя угрозу. Его унижали насмешки людей, ставших свидетелями его неблаговидных поступков – и во всём этом он тоже винил его, и ненавидел ещё жарче, лелея неосуществимую мечту в один прекрасный день восторжествовать. И в этом был его настоящий проигрыш.
Любви, граничащей с ненавистью, нет в природе. В сердце Наоэ независимо друг от друга жили настоящая ненависть и настоящая любовь – разные, но одинаково искренние чувства, направленные с одинаковой силой на одного человека. И два эти чувства – ураганные и полностью противоположные – рвали его на части, так что его плоть, и кровь, и каждая клетка тела вопили от боли. Это был неугасающий костёр, в котором он горел заживо.
«Я люблю тебя. Так же сильно, как ненавижу», – хотелось ему сказать. «Никто во всём белом свете не в состоянии испытывать к тебе более сильных чувств, чем полностью, безоговорочно тебе проигравший. Но даже крик не достигнет твоих ушей, а если и достигнет – ты никогда не поймёшь меня. Победитель и побеждённый никогда по-настоящему не встретятся друг с другом. Победитель не перестанет угрожать побеждённому, а тот – не перестанет ненавидеть. Боль мою ты не поймёшь, жалости мне от тебя не нужно – это мой последний оплот сопротивления. И вместе с тем необъяснимо хочется именно до тебя донести испытываемое мной.
Почему мне необходимо сопротивляться? Почему я не могу просто преклонить колени и отдать тебе всё? Я ведь так тебя люблю!
Хотя бы увидь меня – человека, которому ты причиняешь больше всего страданий. Хотя бы позволь мне заявить, что из всех людей на свете именно я, а не кто-то другой, больше всего мучаюсь тобой. Если я не могу сказать даже это – в чём, в чём ещё мне искать утешение?!»
– Как же я хочу освободиться… – с ресниц Наоэ упала слеза. – Никому не хочу вас отдавать… Хочу освободиться…
Наоэ опустил голову и замолчал. По его щекам катились слёзы.
«Ничего нельзя сделать» – смысл этих слов внезапно стал для Такаи ужасающе, кристально ясен. Он впервые всем сердцем понял, что Наоэ действительно никто не в состоянии помочь.
Это не та проблема, которую можно решить, просто хорошенько постаравшись, подумал Такая, с болезненным уколом осознав свою наивность. И Наоэ не лукавил, говоря, что ничего от него не ждёт: Такая, будучи объектом его чувств, был при этом совершенно не в состоянии ничего сделать для него, о чём Наоэ с самого начала знал.
Такая не понимал, что в нём настолько «совершенного» и «идеального», чтобы представлять какую бы то ни было угрозу для мужчины вроде Наоэ – но тут для Наоэ тоже не было никаких секретов. Он видел все бесчисленные недостатки и слабости Такаи, но в его глазах это почему-то превращалось в сияющий ореол.
На свете существовал человек – удивительный, прекрасный человек – который был не в состоянии отвести взгляд от его слабостей. Невероятно сильный, судьбоносный человек, чьё присутствие запрещало даже задуматься о такой вещи как «компромисс».
Живое воплощение качеств, которые ты хотел бы видеть в себе. Как же он прекрасен – он, не перестающий своим собственным слабостям противиться, не перестающий устремляться ввысь… И как угнетает эта красота того, кто труслив, кто хочет сдаться и опустить руки – угнетает и стыдит: мол, что твоя боль в сравнении с моей.
Невозможно не чувствовать себя проигравшим – полностью, безоговорочно проигравшим перед лицом такого человека.
Почему люди притягиваются друг к другу? Не потому, что у другого есть что-то, чего нет у тебя – у него есть всё то же самое. Вопрос в том, насколько у него этого больше. Поэтому мы притягиваемся. Поэтому мы проигрываем…
И уже не можем освободиться.
Если и родится однажды любовь, то только из жалости – так думал Наоэ, глядя на застывшего под ним единственного и неповторимого победителя.
– …Хочу одержать над вами верх…
Да, это всё, что ему нужно. Только это – и ничего больше.
Мужская рука скользнула под одежду, холодные пальцы коснулись соска – и Такая понял, что сейчас будет.
Перед лицом страдания, которое испытывал Наоэ, невозможно было лицемерить. Осознание того, насколько глупо и бесчувственно он себя вёл, вышибло из Такаи дух. Он ничего, ничего не мог для Наоэ сделать. Сколько он рассуждал о том, что не хочет быть заменой – сейчас он устыдился этих мыслей и слов. То, что Наоэ видел в нём, шло куда дальше, было намного глубже, намного ближе к его истинному облику, чем сам Такая мог когда-либо осознать – и намного более весомо.
И ему, оказывается, не мерещилось, что Наоэ его ненавидит. Наоэ никого не хотел так сильно, как его – и ничью помощь не отвергал с большим ожесточением. Именно с ним Наоэ больше всего жаждал близости. И вместе с тем, Такая понял, он был единственным человеком на свете, с которым Наоэ не мог ни сблизиться, ни соединиться.
– М-м…
Такая отвернулся, его плечи задрожали. Рука под одеждой задвигалась быстрее и напористей, лаская гибкое, упругое, ещё не вполне сформировавшееся тело с упрямой целеустремлённостью.
– Наоэ…
– Пропади оно всё пропадом… – выдохнул Наоэ с силой, словно пытаясь задуть маленький огонёк, всё ещё тлевший в глубине его бунтующей души. Нужно перестать сопротивляться – и станет легче. Им обоим станет легче, стоит только отбросить эту привязанность!..
Терпения расстёгивать пуговицы у Наоэ не оставалось, поэтому он просто рванул рубашку у Такаи на груди и покрыл обнажившуюся кожу бесчисленными поцелуями, каждый из которых был как проклятие. Такая безуспешно сопротивлялся. Наоэ продолжал стаскивать с него одежду. На отчаянные крики «Почему?!» ему нечего было ответить – он сам не знал, зачем делает всё это.
– Хочу избавиться… избавиться, наконец, от этих чувств!..
Слетевшие с губ Наоэ слова были пронизаны отчаянием. Под его похожими на удары ласками Такая чувствовал себя как щепка, попавшая в водоворот.
Попытки освободиться не приносили результата; не выдержав, Такая вскрикнул. Охвативший Наоэ порыв превращал его в животное. «Постой!..» – хотелось Такае взмолиться, но вместо слов получались беспорядочные стоны.
– Убью… Затрахаю до смерти!..
– Подожди… Наоэ!..
– Всё сломаю, разорву на части, чтобы всё, всё изменить!.. – отчаянно выкрикнул Наоэ, задирая Такае ноги вверх. – Разобью на мелкие осколки!
И тут Такая вздрогнул, выгнувшись дугой. Запах самца, исходящий от Наоэ, проникнув в глубины его души, взбудоражил спящую глубоко память и потянул наружу воспоминания.
– А…а-а…а-а-а…
Нахлынул, откуда ни возьмись, невыразимый страх. Навалившийся сверху мужчина, его крепкие мышцы, запах его тела, тяжёлые возбуждающие прикосновения, то, как надёжно он обездвиживал, руками и ногами – всё это взорвалось в мозгу Такаи, словно сигнальная ракета, и ужасные воспоминания подступили вплотную.
«Нет!.. Нет!..»
Пытаясь отмахнуться от них, Такая замотал головой из стороны в сторону, но волна из прошлого накатила, подавляя волю, и фрагменты начали всплывать один за другим.
Вцепившиеся в него узловатые пальцы… Жёсткий, царапающий кожу песок… Шум прибоя… Красная луна, застрявшая в сосновых ветвях…
Такая судорожно втянул в себя воздух.
Их тяжёлое дыхание – он хорошо его слышал. И рвущий душу на части стыд… унижение… отвращение…
Такая терял над собой контроль. Его разум не мог противостоять напору кошмарных воспоминаний. Чувствуя, что рассудок вот-вот ускользнёт от него, он пронзительно, что было силы закричал:
– Не-е-е-ет!!!
Наоэ от неожиданности отпрянул.
– Такая-сан…
Его взору предстал Такая, отворачивающийся и толкающий, толкающий его руками в грудь.
– Почему… сейчас…
– Такая-са…
– Чёрт, почему именно сейчас я должен вспоминать об этом!
Голос Такаи сорвался. Наоэ смотрел на него в немом изумлении.
Это ужасное событие случилось с Кагэторой в прошлом, послужив, помимо прочего, причиной его глубокого недоверия к людям. Когда-то он стал жертвой насилия со стороны группы мужчин – и вот память об этом, до сих пор каким-то чудом не потревоженная, внезапно вернулась к нему.
– Кагэтора-сама…
Его охватило чувство какого-то тупого непонимания. Почему он сидит здесь, в таком виде? Почему всё это происходит с ним?
Наоэ хотел погладить его по голове, потянулся к волосам, но Такая с силой оттолкнул протянутую руку.
– Мне не нужна твоя жалость!
Лицо Наоэ на секунду напряглось, а потом на нём появилось растерянно-сочувственное выражение – ему то ли было жалко Такаю, то ли он просто решил: всё, сдаюсь. Глядя в это лицо, Такая снова перестал понимать, что ему делать.
Затем Наоэ отвёл взгляд, поднялся с постели и, подобрав с пола пиджак, накинул себе на плечи.
– …Уходите, – сказал он наконец. – У меня всё-таки нет права… Вы не можете мне принадлежать.
– Наоэ, я…
– Я ужасный человек, вы не представляете… То, что я с вами сделаю, будет страшнее, чем ваши самые худшие опасения… Вы сломаетесь. Уходите.
Такая уставился в повёрнутую к нему спину в оцепенении. Что это – последняя крупица совести? Наоэ, не оборачиваясь, принялся застёгивать распахнутую на груди рубашку, и Такае казалось, что с каждой вставшей на место пуговицей обнажившееся ненадолго сердце снова залезает в панцирь.
Что, если оно не приоткроется больше никогда? Что, если, расставшись с ним сейчас, он больше уже не встретит настоящего Наоэ – эта душа, сбросив оковы одержимости, не вернётся к нему? Что, если Наоэ больше никогда на него не взглянет?
Такае вдруг сделалось очень не по себе. Почему – он не знал, но мысль о том, что Наоэ может от него отдалиться, была невыносима.
Хотелось удержать. Хотелось, чтобы Наоэ продолжал смотреть на него – как прежде. Или… нет. Мысль была глубже. Эгоистичнее.
«Пусть смотрит только на меня… На меня и ни на кого больше…»
Такая застыл, чувствуя, как по спине холодом растекается страх. Он словно бы заглянул одним глазком туда, куда смотреть было нельзя: в глубину собственной души, где гнездилось бездонное желание… И неизмеримая пропасть эта ужаснула его своей чернотой.
«Что же я…»
Потянулись одна за другой безмолвные секунды. Потом в комнате внезапно зазвонил телефон; Такая вздрогнул всем телом, а Наоэ спокойно подошёл и снял трубку.
Ну вот, теперь можно сравнить со сценой из ОВА и полностью оценить масштаб ущерба
Хотя я по-прежнему считаю, что сцена в ОВА сделана наилучшим образом из возможных.@темы: перевод, основной цикл
-
-
06.12.2016 в 14:26простите, не выдержала
-
-
06.12.2016 в 14:35Они оба "аристократы", это однозначно, но у них с Кагеторой катастрофическая разница в ценностях, как я это вижу. В отношении к жизни, работы, отношений.
Могу попробовать обосновать)
-
-
06.12.2016 в 14:381) По сути Кагетора во многом "обиженный ребенок". Очень сильный, умный и харизматичный, но где-то там в глубине его души живет это травмированное дитя. его дети хотят больше всео? Внимания, любви, принятия.
При хорошем раскладе, если бы Наоэ был адекватным агрессором, он бы с самого начала выставил с Кагеторой границы и не давал тому "топтаться по себе". И давно бы уже его завалил. И, вероятно, тот бы перестал ебать ему мозги так нещадно, а если бы не перестал, Наоэ, будучи адекватным агрессором, немного потерпел бы, а потом от него бы ушел.
Если бы Кагетора был адкватным виктимом, он бы нашел себе кого-то покрепче духом и способного дать ему то, что он хочет.
Но мы имеем двоих людей с изломанной психикой. От части это делает историю такой болезненно цепляющей, но увы что есть то есть. И то, что они оба изломаны не делает кого-то из них однозначно лучше а кого-то хуже. Посочувствовать можно и тому и другому. В зависимости от того чьи болячки ближе.
Лично меня во всех околомиражных дискуссиях, а и в самом цикле раздражает идея "Наоэ - жертва издевательств Кагеторы". Объективно - оба хороши. Субъективно - Кагетору я больше уважаю. Но личное отношение - это уже следующий пункт.
2) При том, что оба персонажа жутко затараканенные и не здоровые то, что делает Кагетора у меня, определенно, вызывает больше сочувствия и уважения.
Про Кагетору отлично сказала Vergo
он целиком посвящает себя миссии, забив на себя и все земное изначально. Он делает то, что должен, то, что никто другой не сделает и даже тогда когда он уничтожен и раздавлен всмятку он завязывает себя в узел, творит совершенное непотребство с собственным мировосприятием, но встает и снова всех спасает. Он спрашивает с самого себя намного больше, чем с любого другого в своем коллективе, и требовния возрастают в зависимости от степени его доверия к человеку.
А вот с Наоэ все сложно. с одной стороны мне понятны его комплексы, но то что он с этим делает вгоняет меня в тоску. Распишу подробней.
Возьмем приведенные тут сравнения. Моцарт и Сальери. Начнем с того, что у Наоэ губа не дура.
Если я правильно помню, Сальери до появления при дворе гениального Моцарта был придворным композитором короля и, кстати, был по-своему талантлив. его произведения до сих пор исполняются. Просто Моцарт был новатором, а музыка Сальери на тот момент устарела.
И тут становится интересно: с чего Наоэ вообще взял, что он "был придворным композитором до появления выскочки-гения"? То есть, грубо говоря, почему он считает, что Кагетора в их отряде занял его место? Какие у него были заслуги чтобы на это место претендовать кроме огромного эго?
Также, Наоэ, как и многие другие, в своем сравнении упускает тот факт, что Моцарт был не просто талантлив, он пахал как проклятый с раннего детства, он учился, экспериментировал, развивался. В этом была проблема Сальери - он не хотел меняться, не пытался экспериментировать. Он хотел, чтобы его принимали таким какой есть. чтобы его устаревшую музыку любили также как новаторскую музыку Моцарта.
Идея "легкого гения" глубоко инфантильна (не в соционическом смысле слова). Научиться чему-то можно за одну жизнь, а у Наоэ было множество этих жизней, но все он потратил на страдания об Кагетору "мне так не смочь". И не надо было мочь ТАК, надо по-своему.
Чтобы было понятней, я немного отвлекусь и приведу как пример другой фандом. Наверное, многие слышали про такой сериал "Лост", а некоторые может даже его смотрели.
Там есть чем-то похожая парочка персонажей. Джон Локк и Бен Лайнус. Один харизматичный манипулятор, мозгоеб и лидер своей общины. Второй обычный мужик предпенсионного возраста всю жизнь жаждавший быть "особенным" и активно желавший подвинуть Бена с места лидера.
И вот проблема этого самого Локка в том, что жизнь ему давала кучу шансов этим особенным стать, ему прямым текстом говорили: "У тебя есть вот такие достоинства, развивай их". Но он кричал "Нет! Я хочу быть другим!" Ему говорили "математика это твое, ты можешь стать крутым ученым", он кричал: "Нет! Я хочу быть крутым спортсменом!" В итоге остался он у разбитого корыта и благополучно убился о харизматика.
В этом же мне видится проблема Наоэ. Он хочет быть Кагеторой, но не хочет быть собой, не хочет учиться, развиваться, работать с тем что в нем есть.
Если говоришь, что чего-то хочешь - добивайся этого. Если хочешь что-то уметь - учись. Хочешь получить харизматичного крутого лидера - стань его достоин, завоюй его. Пусть жестоко прозвучит, но это взрослый подход.
Наоэ не делает ничего. Он ведет себя инфантильно, как ребенок, в духе песни "полюби меня такой какая я есть". Зато он отлично страдает.
3) Но что кроме слов ("словами можно и защититься"© =) ) Кагетора делает с Наоэ такого унизительного? Вот этих примеров я очень жду.=)
Вот мне тоже интересно.
Приводя в пример тот же "Лост".
Джон Локк в разговоре с другим персонажем рассказывает историю о том, что дескать Хэмингуэй завидовал Достоевскому, считал того великим писателем и гением и расстраивался, что никогда не сможет так писать.
Бен это подслушал и спросил Локка: "А кем ты себя видишь в этой истории? Гением, или тем кто живет в тени гения?"
Локк психанул и ушел быть посуду.
Конечно это несколько иная ситуация. Это был прицельный удар по больному с целью далее человеком манипулировать, но адекватной в данной ситуации была бы реакция ответить словами на слова. Защититься, не вестись, а Локк не просто повелся, он бурной реакцией продемонстрировал насколько уязвим, показал манипулятору кнопку на которую можно давить, давить и давить и так ничего и не сделал, чтобы избавиться от влияния. А от такого влияния МОЖНО избавиться, от этого МОЖНО защититься. И ладно Бен и Локк у них было мало времени.
Но Наоэ.... За 300+ лет он не сделал ничего, чтобы избавиться от подобного влияния. Не пытался это сознательно анализировать и что-то в себе менять. Он продолжает жрать этот кактус причмокивая и ловя вторичную выгоду от того, что его все жалеют )
Если чо невнятно получилось - спрашивайте, пожалуйста. Будем обсуждать)
-
-
06.12.2016 в 14:49самое смешное, что, на мой взгляд, по анализу всего доступного в переводах на данный момент, у Кагэторы это все же вторичное, воспитанное обстоятельствами (изнасилование внутри семьи. в потенциально для особы его положения идеально защищенном месте, в семье любящей и в которой демонстрировалась поддержка - т.е. вывод "я какой-то не такой, я не достоин" делается запросто; предательство в новом клане, где он только-только стал снова учиться доверять людям; 400 лет и вишенка на тортике от человека, которого он любит и который вроде просто обязан быть ему предан) и при должном внимании и времени оно может стереться. а вот Наоэ такой исходно.
-
-
06.12.2016 в 14:58Кагэтора - из проигравшего куска клана Уэсуги. для Наоэ исходно он - лузер. его ставят командовать над ним, выигравшим - это позор-позор-позор. кроме того. Кагэтора внешне никак не показывает тот факт, что он - проигравшая сторона. он ведет себя так, как будто он продолжает быть главой группировки - и это тоже должно выбешивать Наоэ невыразимо. это классический японский табель о рангах и понимание, кто как себя ведет. Наоэ должен считать, что Кагэтора, говоря современным языком, обязан попуститься. Кагэтора, болезненно воспринимая свое положение вообще (он в нем неуверен исходно), занимает позицию "не было ничего, ничего не было", я начальник, ничего не знаю.
так что тут даже не столько "его место занял", сколько "занял неподобающее ему место"
-
-
06.12.2016 в 15:05И на счет Кагеторы тоже. Думаю, если бы ему достался в пару чуть более уравновешенный и здоровый человек, чем Наоэ все бы у них было и Кагетора бы сам стал гораздо адекватней. Он травмированный, но такое лечится.
А вот кто обидел Наоэ - это загадка конечно. Вероятно, тоже какая-то травма из первой жизни, но он ее даже компенсировать не пытается.
Я бы сказал для меня это выглядит как "Кагетора хочет найти того, кто поможет ему справиться с травмами", а "Наоэ хочет, чтобы вокруг него и его тараканов танцы с бубнами плясали".
Но это, скорее субъективное мнение из серии "я так вижу", чтобы толковей разобрать надо глубже вникать.
-
-
06.12.2016 в 15:17Ну, если уж на то пошло, Наоэ мог бы попробовать с ним конкурировать, оспаривать решения, предлагать другие варианты, как-то себя проявлять, развивать способности чтобы папа-Кенсин, ударил себя пальмой по фейсу и понял, что был неправ, назначая сынка главным, а Наоэ как руководитель его круче будет.
Кто приквелы читал, подскажите! Наоэ как-то себя проявлял или только мучался "почему он, а не я?"
-
-
06.12.2016 в 15:51у них первая жизнь - тупо продолжается. ничего не меняется. тело устаревает, а они не меняются. вот в чем ужас.
-
-
06.12.2016 в 16:19Vergo, по меньшей мере до двадцать какого-нибудь тома вся эта история вообще не о любви
Мне вот вообще кажется, что вся эта история в принципе не о любви
Наоэ же отлично живется без Кагеторы, освобождаясь от присутствия Кагеторы рядом у него открывается целый новый мир желаний и возможностей
Я наверное уже забыла канон, но все равно не могу вспомнить, когда это Наоэ без Кагэторы жилось отлично.
Просто Кагэтора таков, что он свои эмоции и переживания выплескивает на поверхность, а Наоэ хранит все внутри. Фигурально выражаясь, если Кагэтора потеряет Наоэ - он с треском поломается, а если Наоэ потеряет Кагэтору - он согнется и не поднимется. Как-то так я себе это представляю. Финал можно додумывать, но в любом случае он будет печальным.
Если же "отлично живется" было кивком в сторону Кайзаки, то тут я конечно Наоэ не защищаю, ибо он бестолочь, но понять его все-таки можно. Все что Наоэ натворил в бытность Кайзаки, все-таки имело своей конечной целью (по крайней мере Наоэ так себе говорил) прояснить их с Кагэторой отношения и вывести их на новый уровень. Наоэ пытался закрыть старый гештальт и наконец-то получить импульс к тому, чтобы измениться. Другое дело, что думать о самореализации нужно было раньше, и самореализовыватся - не за счет Кагэторы. Больше всего хочется побить Наоэ за то, что он обстановку правильно не оценил, не подумал, что Кагэтора все же не железный и может поломаться (а ведь была у него такая возможность). Привык к тому, что тот когда падает - всегда находит в себе силы подняться.
Но так чтобы от Кагэторы отказаться - этого я в Наоэ не вижу, и все что по этому поводу он говорит - по большому счету просто эпатаж. У Наоэ все дороги сходятся в одном месте и ведут к одному, просто он дурак, чтобы это понять и принять, и не может функционировать, не придумывая себе лишние сложности да противоречия.
Совсем не хотела бросаться защищать Наоэ, но как-то так вышло. Просто я стою на том, что у них в отношениях
хахакак раз-таки равноправие. Просто у каждого эта нездоровая зависимость находит свое выражение.И нет, вообще не о любви все это
Nicholya Arden, Наоэ хочет, чтобы вокруг него и его тараканов танцы с бубнами плясали
Ну да это все растет как раз-таки от невозможности самореализации - оттуда и желание быть центром мира. Рискну предположить, что у Наоэ это желание такие монструозные формы приняло не в последнюю очередь потому, что из-за миссии и всяких средневековых заморочек у него долгое время просто возможностей для самореализации как таковых не было. Ему этот развившийся комплекс неполноценности нервы и подточил. Хотя нельзя отрицать его феноменальную способность сваливать вину на других.
Наоэ мог бы попробовать с ним конкурировать
Я наоборот считаю, что лучше бы ему было отойти и самореализоваться где-нибудь в сторонке
Конкурировать и вообще активно заявлять о себе в группе с заранее распределенными ролями - как-то это, ммм, не по-японски? Это в порядке приквелов, конечно.
А вообще да, только прочитав приквелы можно с точностью утверждать что-либо.
-
-
06.12.2016 в 17:04Мне вот вообще кажется, что вся эта история в принципе не о любви
Я просто дальше 17 тома не копала, ВДРУГ ТАМ ЧТО ИЗМЕНИЛОСЬ. Поэтому и оговорка про 20ые тома.=)
Про отлично жилось я передергиваю, конечно, но когда он начинал смотреть куда-то не на Кагетору, то его сильно попускало.
Наоки, который думает - вот, счас Оду упокоим и я стану врачом и заживу как человек.х)
Ёсиаки, который до 6 лет пытался покончить с собой, а потом как-то утихомирился, убедил себя что где-то Кагетора быть должен, хотя натуральных свидетельств тому не получал, и жил себе мирно бизнес-монахом, утешался фантазиями о "прекрасной дам"е, которая где-то обязательно должна быть и прожить так всю жизнь, мне кажется, вполне смог бы. Не сильно счастливо, может, но все-таки.
Для Наоэ-но- Кайзаки у меня вообще оправданий нет.х)) тут мне еще и за самого Кайзаки обидно, и за Сатоми, и за то что ему Мурасамэ в руки дали.
-
-
06.12.2016 в 17:55вот, кстати, да! живой пример тому - что может. с перегибами - но может
-
-
06.12.2016 в 19:14А может Наоэ просто пассив, который изо всех сил, постоянно надрываясь, хочет быть активом? )) Может им надо было просто ролями поменяться и все были бы счастливы?
Такае, такие отношения помогли бы обрести уверенность в себе, а Наоэ быть в роли жертвы, сколько душе угодно
-
-
06.12.2016 в 20:12интересная мысль, и раньше прозвучало аналогичное:
И вот проблема этого самого Локка в том, что жизнь ему давала кучу шансов этим особенным стать, ему прямым текстом говорили: "У тебя есть вот такие достоинства, развивай их". Но он кричал "Нет! Я хочу быть другим!" Ему говорили "математика это твое, ты можешь стать крутым ученым", он кричал: "Нет! Я хочу быть крутым спортсменом!" В итоге остался он у разбитого корыта и благополучно убился о харизматика.
В этом же мне видится проблема Наоэ. Он хочет быть Кагеторой, но не хочет быть собой, не хочет учиться, развиваться, работать с тем что в нем есть.
Офтопчег.
Почему людям отказывается в праве... эээ, хотеть чего-то, пусть и недостижимого?
Ведь в общем-то это и есть движущая сила прогресса.
Вот может, я полы хорошо мою (нет), мне и говорят - да ты бы был охрененным полотером, а я не хочу.
Именно поэтому я очень сомневаюсь, что смена ролей (это касается не только пассива-актива, но и вообще) сделала бы людей счастливыми, коль скоро сами они стремятся к другому, даже если им это не подходит.
-
-
06.12.2016 в 21:13хотеть-то он хочет, да кто ж ему даст (с)-
-
06.12.2016 в 21:19Сейчас буду отвечать, по порядку.
Vergo,
Кагеторе физически и психически необходим Наоэ рядом, т.к. иначе у него летит в бездну вся его суть. По меньшей мере это именно то, что мы наблюдаем на момент основной серии.
Наоэ же отлично живется без Кагеторы, освобождаясь от присутствия Кагеторы рядом у него открывается целый новый мир желаний и возможностей. И это делает мне больно и нечестно.=) этот дисбаланс, неравномерность и невзаимность отношений в конкретно этом аспекте это изначальная точка от которой мне очень обидно за Кагетору, и часто противно от Наоэ.
Там Teakini дальше очень хорошо сказала, про то, что у них на самом деле равноправие
Я не вижу в Кагеторе человека, который сознательно и целенаправленно все свое существование посвящяет тому, чтобы сделать Наоэ больно. Что я вижу так это то, как он целиком посвящает себя миссии, забив на себя и все земное изначально. Он делает то, что должен, то, что никто другой не сделает и даже тогда когда он уничтожен и раздавлен всмятку он завязывает себя в узел, творит совершенное непотребство с собственным мировосприятием, но встает и снова всех спасает. Он спрашивает с самого себя намного больше, чем с любого другого в своем коллективе, и требовния возрастают в зависимости от степени его доверия к человеку.
Я вижу человека, который оказался в ситуации, в которой не хотел оказываться. Он не хотел жить, но ему сказали: живи, искупай, выполняй миссию. Поскольку он изначально не хотел жить, и не видел в себе самом, в свой личности, своей душе, вообще никакой ценности – ему, пришлось сделать саму миссию целью и смыслом своей жизни. Поэтому он, конечно, берёт и всех спасает. Когда уничтожен и раздавлен, завязывает себя в узел – потому что в этом и только в этом его смысл.
Но в промежутках, когда не надо никого вот прямо сейчас спасать и оправдывать своё существование – очень тяжело. Тяжело жить человеку, который себя не любит, в себя не верит, и не верит вообще ни единой живой душе. Наличие рядом другого человека, для которого ты – всё (неважно, со знаком плюс или со знаком минус), это как костыль. Да, Кагетора сам этот костыль не искал, он просто подвернулся. Но попробовав опереться на костыль пару раз, Кагетора понял, какая это огромная поддержка, как сильно облегчает ему жизнь, и – привык. Привыкнув, стал нуждаться в костыле – не в друге, соратнике, любовнике – именно в костыле, в его очень фиксированной, неизменной форме. Поэтому все эти разговоры про новые отношения в Сёве со стороны Кагеторы – такой же пшик, как со стороны Наоэ. Если глубже копнуть. То есть, на самом деле так: он хочет научиться ходить самостоятельно, и позволить костылю стать человеком, но не понимает, что для этого нужно сделать, да и страшно слишком. Дилемма.
Но что кроме слов ("словами можно и защититься"© =) ) Кагетора делает с Наоэ такого унизительного? Вот этих примеров я очень жду.=) просто учитывая, что сквозь века он все еще остается его second in command, а не рядовым служащим где-то вдали от мира....
А что ещё нужно, кроме слов? Наоэ слова больше всего и унижают. Когда Кагетора начинает по-настоящему на него нападать, Наоэ защититься никогда не может. Его начинает плющить и колбасить, и максимум, что он может сделать – перевести всё на физический план. Классические НаоКаге сцены.
Nicholya Arden,
Мне кажется порочной идея, что кто-то из них более няшечка, кто-то лучше, а кто-то хуже. Они оба два глубоко нездоровых человека. Будь один из них чуть более здоров и психологически крепок, все было бы иначе.
Я согласна с этим. Но дальше есть, действительно, такая вещь, как резонанс читателя с персонажем – кому ты лично больше симпатизируешь, можешь понять и посочувствовать. Или какое поведение тебе самому, в твоей картине мира, кажется большим злом.
Вот тут я не согласен.
Такая - не Кагетора. Он, сколько? 17 лет им не был, если я правильно помню.
Он рос и формировался в других условиях. У него другие идеи, другие детские травмы. и что ни говори, а именно личность Такаи очень сильно влияла на то, что происходило в основном цикле. То, что он переродился без памяти, фактически как реинкарнация, а в результате реинкарнации уже другой человек получается. Похожий, но совершенно другой.
Игнорировать Такаю - совершать ту же ошибку, которую совершил Наоэ. Он воспринимал его как Кагетору, и, кстати, именно этим от части настроил Такаю против себя.
Но потом-то это полностью растворяется. В нём вообще ничего не остаётся от мальчика, который был в начальных томах. Мне очень показательным видится момент из вышеприведённой сцены (9 том), где Такае становится _стыдно_ за то, как он себя вёл и какую пургу нёс (на тему «я не Кагетора, я для тебя просто замена»), потому что в свете реальных отношений НаоКаге он нёс именно пургу
Мы не узнаем что бы у них было, если бы Наоэ попробовал более мягкий подход.
С этим, впрочем, тоже согласна.
-
-
06.12.2016 в 21:57При том, что оба персонажа жутко затараканенные и не здоровые то, что делает Кагетора у меня, определенно, вызывает больше сочувствия и уважения.
У меня, что интересно, никто из них уважения не вызывает
Если конкретно о персонажах… Я, кажется, где-то уже говорила об этом. Я резонирую, конечно, с Кагеторой, но, видимо, каким-то странным образом – не таким, как прочие любители Кагеторы. Меня дико прёт его осознание собственной вины, больная совесть змейки, которая жрёт мышку, давится, плачет горючими слезами от жалости, но продолжает жрать. Многие тут любят змейку за её красивую змеиную сущность, склонность жертвовать собой во имя всех прочих обитателей леса, спасая их от чудовищ. Некоторые даже думают, что змейка мышку не жрёт, что у них там в тёмном углу что-то другое происходит. Но сама змейка, блин, точно знает, что она делает. И вот от этого я, как наблюдатель, не могу отвести взгляд.
Так что да, люблю Кагетору, но странною любовью
Бен это подслушал и спросил Локка: "А кем ты себя видишь в этой истории? Гением, или тем кто живет в тени гения?"
Локк психанул и ушел быть посуду
Вот это к разговору о примерах. В Мираже такого дофигищщи. Ведь можно же сказать (если смотреть только на слова), что это невинный вопрос, что Бену действительно интересно, что Локк ему ответит. Но Бен заранее знает ответ, поэтому реплика – не вопрос, а подколка. Твоими же собственными словами, «прицельный удар по больному».
Смотрим четвёртую главу первого тома Сёвы:
– Ты как бельмо у меня на глазу, – выплюнул Кагэтора, поворачиваясь к Наоэ спиной. – Немножко тут, немножко там, а на самом деле ни с нами, ни с ними. Только под ногами путаешься со своей нереализованной мечтой об успехе – и я ещё должен думать, как бы с тобой не случилось чего. Войди хоть раз в моё положение.
– И моя сила вам не нужна, для общего дела?
– Не нужна.
После чего Наоэ Кагетору чуть не завалил – но опять не смог, конечно.
Можно сказать (если смотреть только на слова) что Кагетора действительно желает Наоэ всяческого добра, самореализации, и прочей хорошей жизни. Но его последняя реплика приводит Наоэ в ярость – и это не случайная реплика, не невинная реплика. Вообще вся эта тирада не невинна. И это постоянно, на каждом шагу.
-
-
06.12.2016 в 22:30Мне вот вообще кажется, что вся эта история в принципе не о любви
На самом деле о любви.
Просто не о сексуально-романтической, а о безусловной.
А еще там есть архетипические фишки, но о них нельзя говорить без спойлеров финала.И Такая-Кагетора и Наоэ оба хотят друг от друга не партнерских отношений, а родительско-детстких. Потому они и играют в игру "перекидывания ответственности". то один другого обвиняет во всех смертных и в том что он его "обманул, манипулировал чувствами", то другой.
Перескакивают с чуть ли не обожествления и идеализации партнера до ненависти, когда он их в чем-то подводит где-то предает, не понимает.
Взрослые люди так не делают. Дети - да. Они все эгоцентрики, а Родитель для них те, кто все может, все знает и т.д.
Причем это человек от которого ребенок зависим, без любви и заботы которого ребенок может погибнуть.
Так и Наоэ с Кагеторой начинают друг без друга дохнуть.
Они оба хотят друг от друга безусловного принятия "люби меня таким какой я есть". просто Кагетора из них двоих более сильный духом и старший по званию, ему некогда жалостью к себе упиваться, соответственно на него сыплется больше шишек.
Я наоборот считаю, что лучше бы ему было отойти и самореализоваться где-нибудь в сторонке
Проблема в том, что он этого не хочет. Он мог бы, конечно, но он снова и снова влипает в одно и то же.
Наоэ хорошо устроился на самом деле. Очень легко свалить все на колоритного харизматичного лидера и сказать: "Он мной манипулировал он меня заставил вернуться".
Ага. Под дулом пистолета заставил )
Кагетора заметный, в то, что он "заставил" поверят. А Наоэ не приходится брать на себя ответственность ни за что. Ни за за то, чтобы сознательно что-то менять в своей жизни. как же он такой слабенький моджет против крутого Кагеторки? Ни за чувства ведь Кагеторка весьма коварен и манипуляциями вернет его безвольного к себе. Ни за то как он живет. Зачем что-то менять, к чему-то стремиться, если его все-равно позовут обратно.
тот чудовищнай пиздец, котрый он сотворил со своей жизнью - его зона комфорта. Зачем ему еще где-то самореализовываться?)
Конкурировать и вообще активно заявлять о себе в группе с заранее распределенными ролями - как-то это, ммм, не по-японски?
Тогда надо уже принять осознанное решение на эту тему "Я его подчиненный. Это моя роль в данной группе. Я не буду ничего менять." А он же вместо этого инфантильно страдает об харизму Кагеторы снова и снова.
-
-
06.12.2016 в 22:31Но Наоэ.... За 300+ лет он не сделал ничего, чтобы избавиться от подобного влияния. Не пытался это сознательно анализировать и что-то в себе менять.
Ну, как бы да. Мышка – сама дура, с этим я никогда не спорила. Но всё то же самое можно сказать про Кагетору – за 300+ лет он не сделал ничего.
ahotora,
я имею в виду чисто медицинский подход, не неописхологические классификации)) в этом смысле Наоэ очень виктимен - он не может, не умеет и не хочет получить от Кагэторы "здоровые" отношения, а отношений ему хочется. поэтому он строит взаимодействие так, чтобы получить "пинки", а не "плюшки", т.е. оказаться в роли жертвы. далее включается "ага, я так и знал, он опять меня обидит" с чувством глубокого удовлетворения (и у Кагэторы "ага, я так и знал, он опять это сделает") - и все довольны.
Да-да, это именно то, что я имела в виду, когда говорила когда-то, что они очень похожи – более похожи, чем им следовало бы быть. Похожи именно в этом, у обоих комплекс жертвы, проистекающий из нелюбви к себе. Откуда взялась нелюбовь – можно рассуждать отдельно.
а вот Наоэ такой исходно.
Могу предположить, что, всё же, не совсем. Наоэ жена плохая попалась, у него большой комплекс неполноценности развился на этой почве. Исходно он – самолюбивый человек. Неспособность удовлетворить женщину сильно бьёт по самолюбию. Короче, у него как-то закрепилось с тех пор, что он ничтожество и ни на что неспособен.
-
-
06.12.2016 в 22:41Бывают случаи из серии:человек хочет стать космонавтом, но не проходит по медицинским параметрам. Его тело просто не выдержит сумасшедшие перегрузки. а человек все-равно ХОЧЕТ. И убивается об эту мечту, обивает пороги. В итоге вот он в 50+ лысый, больной, офисный планктон. Его жизнь проходит серо и скучно, а он так никем значимым и не стал. Мечты разбиты. Жизнь сера и скучна. А кто знает к чему у него на самом деле был талант? может быть он был гениальным инженером, который сконструировал бы аналог варп-двигателя из "Стар Трека"? а может быть талантливым писателем и мог бы писать прекрасные фантастические романы о путешествиях среди звезд и заработоал на этом больше Джоан Роулинг с ее Гарепотером?
Мечтать о недостижимом можно, но юношеский максимализм хорош понемножку. Когда тебе больше 25 пора бы начать мыслить конструктивно и объективно оценивать собственные способности и возможности и ставить перед собой достижимые реалистичные цели. И РАБОТАТЬ над тем чтобы их достичь.
Не упиваться жалостью к себе: "Ах мне так не смочь", а задаться вопросом "А как Я могу? А как я могу улучшить то, что я могу? А чему мне нужно научиться, чтобы хоть немного приблизиться к желаемому?"
-
-
06.12.2016 в 22:56– Ты как бельмо у меня на глазу, – выплюнул Кагэтора, поворачиваясь к Наоэ спиной. – Немножко тут, немножко там, а на самом деле ни с нами, ни с ними. Только под ногами путаешься со своей нереализованной мечтой об успехе – и я ещё должен думать, как бы с тобой не случилось чего. Войди хоть раз в моё положение.
– И моя сила вам не нужна, для общего дела?
– Не нужна.
Застрелите меня. Не вижу ничего плохого в этом диалоге.
Я, конечно контекста не знаю, но похоже, что Наоэ где-то налажал и выбесил Кагетору.
Если чужие амбиции и загоны мешают общему делу, если член команды за себя не может отвечать и приходится беспокоиться о том все ли с ним будет в порядке, такого человека лучше убрать.
Жестоко, но как говорится "с таким в разведку лучше не ходить".
кому ты лично больше симпатизируешь, можешь понять и посочувствовать. Или какое поведение тебе самому, в твоей картине мира, кажется большим злом.
Я вообще больше всех люблю Нагахидэ
Я не рассуждаю в категориях "добро/зло", "хорошо/плохо". Это скорее вопрос более конструктивного поведения что ли )
Да, конечно, в соционическом плане, Гамлет-Кагетора мне ближе и понятней по ценностям, но дело не только в этом, а в общей инфантильности поведения Наоэ по всем параметрам.
больная совесть змейки, которая жрёт мышку, давится, плачет горючими слезами от жалости, но продолжает жрать. Многие тут любят змейку за её красивую змеиную сущность, склонность жертвовать собой во имя всех прочих обитателей леса, спасая их от чудовищ. Некоторые даже думают, что змейка мышку не жрёт, что у них там в тёмном углу что-то другое происходит. Но сама змейка, блин, точно знает, что она делает. И вот от этого я, как наблюдатель, не могу отвести взгляд.
Оу... Понял. Мне не близка такая точка зрения. Меня как раз таки раздражает, что Кагетора еще и совестью мучается из-за Наоэ, котрый вполне сознательно об него убивается, а потом выставляет Кагетору негодяем.
Добил бы уже Кагетора эту тряпку и успокоился. И ушел в закат с Котаро!!!!-
-
06.12.2016 в 22:56так что тут даже не столько "его место занял", сколько "занял неподобающее ему место"
Истинная истина. При этом, Наоэ прекрасно понимает, что формально, по иерархии, по статусу, Кагетора - выше. Принц и все дела. Наоэ этого не оспаривает ни разу. Он просто ждёт, что Кагетора внутри будет убиваться, затыкаться на тему своего формального поражения, а Кагетора, сволочь такая, вот конкретно именно на эту тему не затыкается. У него другие проблемы.
-
-
06.12.2016 в 23:04то что Наоэ так реагирует и за столько лет не научился защищаться, не проблема Кагеторы.
Его начинает плющить и колбасить, и максимум, что он может сделать – перевести всё на физический план. Классические НаоКаге сцены.
Разве что попытается. А потом сядет и заплачет или скажет "ах все ужасно!"
Извините не удержался.
-
-
06.12.2016 в 23:04Согласна со всем, вообще, под каждым словом подпишусь. Мы с тобой очень похоже смотрим на вещи. Единственное, насчёт Наоэ без Кагеторы... Мне тоже кажется, что он в принципе способен оправиться от этого, способен прожить один. Он, конечно, сильно согнётся, и будет долго согнут, но потом поднимется. Потому что в его-то жизни, как раз, есть некоторый другой смысл, помимо миссии, помимо даже Кагеторы. Без Кагеторы этот смысл, наконец, откроется, возможность самореализации появится. Впервые - по-настоящему.
В сторону: про концовку ничего не хочу слышать (так, напоминаю всем на всякий случай
-
-
06.12.2016 в 23:14Наоэ мыслит понятиями зоны
-
-
06.12.2016 в 23:17Да, выбесил
Оу... Понял. Мне не близка такая точка зрения. Меня как раз таки раздражает, что Кагетора еще и совестью мучается из-за Наоэ, котрый вполне сознательно об него убивается, а потом выставляет Кагетору негодяем.
Ну а это, между тем, и есть Мираж. Как бы, его краеугольная идея. То, как я вижу - у Кувабары всё повествование, вся структура, всё держится на этом, на змейке, которая жрёт мышку и плачет. И мышка тоже плачет, но убежать не может, потому что ей это на самом деле нравится
Поэтому мне Мираж так хорошо заходит, потому что меня именно эта краеугольная идея не бесит, не раздражает, а завораживает. Есть много другого, что бесит, но вот конкретно это - нет
-
-
06.12.2016 в 23:18Ну а что поделать, если всего этого он не хочет.
Получается инженерное дело, но противно ужасно, допустим. А все вокруг обвиняют, что он этим не занимается, ведь у него же так хорошо получается!
-
-
06.12.2016 в 23:29если, конечно, отбросить шутки в сторону, то мне картина все же видится как один с посттравматическим (били-били и наконец добили), а вот другой вполне органично исходно виктимен. Кагэтору жаль - попади он в другое окружение, его бы отпустило, для него рост и изменения возможны (как возможны они для других членов команды, тоже, между прочим, находившихся в жестких рамках японского средневекового стереотипа), - а вот к Наоэ мне именно поэтому не удается проникнуться сочувствием (хотя он его все-таки заслуживает, плохо ему вполне реально) - именно он психологически доламывает Кагэтору и лишает того возможности спастись. чудесная наркотическая привязанность. не дай бог так влипнуть.
кстати, приведенная сцена из Сёва - классическая провокационная. если не хватает сил сделать что-то самому (а в Сёва пока что четко видно, что даже посттравматического виктима можно загнать на край и он начнет огрызаться), попытайся вынудить на это того, с кем ты имел счастье/несчастье попасть в связку. Кагэтора не обладает силой что-то изменить за 300+ лет - он работает над собой и потихоньку выгребается из "я ничтожество". другое дело, если продолжать наркотическую ассоциацию, он параллельно подсаживается на морфин Наоэ. вроде уже и фантомные боли почти забыты, а слезть с поддержки не можешь, потому что уже ломает. всё, на что он способен, это вот эти "взбрыки".
мне как раз таки именно поэтому так интересна Сёва - что заставило сорваться, ведь уже почти нащупали выход из ситуации: и у одного наконец накопилось сил и чувства собственного достоинства, и другой вроде тоже зашатался... с другой стороны, находись Кагэтора в своем стандартном самосознательном минусе, и у него бы не хватило силы на настолько решительное действие, как попытка отвалиться в небытие.
-
-
06.12.2016 в 23:58Для них обоих возможны изменения, если в другом окружении. Конкретно - им нельзя быть рядом. Кто-то должен сделать тот самый решительный шаг и отойти, либо отослать другого куда подальше. Но у обоих _совершенно одинаково_ не хватает на это силы. Поэтому я считаю, что они одинаково слабые люди.
кстати, приведенная сцена из Сёва - классическая провокационная. если не хватает сил сделать что-то самому (а в Сёва пока что четко видно, что даже посттравматического виктима можно загнать на край и он начнет огрызаться), попытайся вынудить на это того, с кем ты имел счастье/несчастье попасть в связку. Кагэтора не обладает силой что-то изменить за 300+ лет - он работает над собой и потихоньку выгребается из "я ничтожество". другое дело, если продолжать наркотическую ассоциацию, он параллельно подсаживается на морфин Наоэ. вроде уже и фантомные боли почти забыты, а слезть с поддержки не можешь, потому что уже ломает. всё, на что он способен, это вот эти "взбрыки".
Хорошо сказано
Мне тоже очень интересно посмотреть на цепочку событий в Сёве, которая приведёт к решительному действию со стороны Кагеторы в конце... Кстати, по логике вещей, это не самосознательный пик, а самосознательная яма. Полная яма, настолько беспросветная, что в ней, каким-то образом, начинаешь черпать силу. Ну, как он в 24-м томе Наоэ память хотел запечатать. Решительное действие, рождающееся от безысходности, от осознания, что я такое полное ничтожество, что этому человеку рядом со мной просто нельзя. Так, если подумать, все решительные действия Кагеторы, все глобальные изменения в нём рождаются из ямы. Это очень печально, само по себе.
-
-
07.12.2016 в 01:03– И моя сила вам не нужна, для общего дела?
– Не нужна.
400 лет проживя бок о бок с Кагеторой, Наоэ не смог понять что это ложь? Мда.
-
-
07.12.2016 в 01:36Это не ложь - и не правда.
Это: я понимаю, что тебе надо самореализоваться, но совершенно не в состоянии тебя отпустить, поэтому я тебя разозлю, чтобы ты сам меня бросил (а потом, конечно, буду обвинять тебя в предательстве)
Вот что это такое